Давид

Даже толстый бегемот, неуклюжий бегемот

От утят не отстаёт! Кричит: «Кря-кря!»

Вспомнила, как поёт бабушка своим завораживающим нежным голосом, и по телу побежали мурашки. Напевая мотив известной мне песенки, я начала натираться мочалкой, а через пятнадцать минут я уже стояла и надевала платье, приготовленное моим палачом.

Я посмотрела на себя в зеркало и не узнала женщину в отражении. Она была с синяками под глазами, а внутри зрачков была пустота. Там не сверкал огонёк счастья, как это было раньше. Кожа стала ещё более бледная и серая. Румянец, который почти всегда присутствовала на щеках, пропал. Кто она, эта девушка передо мной? Как могло случиться так, что она страдает и никто не может ей помочь?

Меня отвлёк стук в дверь.

– Госпожа, хозяин ожидает вас за столом, – сказала домработница, открыв дверь в спальню.

Я посмотрела на неё: она стояла с опущенной головой, смотря куда-то в пол или на свою обувь. Ничего не ответила и пошла следом за ней.

Мы пришли в столовую, откуда доносились ароматные запахи. Есть хотелось ужасно. Последний раз я ела вчера за обедом на работе.

Давид восседал во главе стола в чёрной рубашке и чёрных джинсах. В голове пронеслась мысль, что это его цвет. Он сам чудовище с чёрной душой. И чёрное ему шло больше, чем какой-либо другой цвет. Хотя я ещё не видела на нём одежды с другим цветом. У него даже трусы, и те чёрные.

– Ты долго стоять будешь? Или захотела ночевать в столовой? – мужчина прошёлся по мне своим скользким взглядом, от которого проходил мороз по коже.

Я медленно подошла и села за стол. Ко мне сразу же подбежали слуги и начали раскладывать еду по тарелке.

***

Давид смотрел на Риту пожирающим взглядом. Ему нравилось, как это платье нежно-голубого цвета, как цвет её глаз, сидит на девушке. Он сам его выбирал, даже с размером не прогадал. От её походки и груди, которая колыхалась при ходьбе, в штанах становилось тесно. Давно такого не было.

Он любил доступных женщин, которые знали своё дело и не задавали вопросов. После боев, которые он всегда выигрывал, к нему приводили по несколько девок, которых он затрахивал до смерти. Они извивались под ним, как змеи, стонали, кричали. А он только долбился жёстко, грязно, не заботясь о том, что они чувствовали под ним. Давид никогда не хотел никого ласкать, целовать, говорить нежности – это удел сосунков, маменькиных мальчиков. А мужик берёт, как хочет, куда хочет и где хочет. Без прелюдий и каких-либо ласк. Давид был бескомпромиссный и безжалостный как в бизнесе, так и в постели. Семейная жизнь научила его тому, что все бабы – продажные суки, не имеющие права ни на что.

Он смотрел на Маргариту и не понимал, зачем она ему. Ему было интересно с ней играть, наблюдать, как она ломается под его натиском. Он думал, что, если оставит её под присмотром своего верного пса Графа, который не спускал с неё глаз, она позовёт на помощь и попросит освободить её. Но она ничего такого не сделала, только один-единственный раз за день попросила охранника принесли ей попить.

Он поражался этой маленькой русской женщине и не мог понять, что это, то ли храбрость, то ли глупость, но знал одно: рано или поздно она сломается. Нужно только подождать. И, когда это случится, он отпустит её на все четыре стороны.

***

– Отойди отсюда, щенок, – послышался голос мужчины за дверьми столовой, и я бросила туда взгляд.

Дверь резко распахнулись, и к нам в столовую вошёл пожилой мужчина лет семидесяти или даже больше. Он был крепкого телосложения, с проседью в волосах, а его глаза были чернее ночи. Мужчина излучал смерть. Мне сразу захотелось встать и убежать. Такое ощущение, что я нахожусь в самом аду со злобными вестниками смерти. Это не дом, а какое-то логово диких зверей, которое кишит ими.

Мужчина ни на кого не смотрел, кроме как на Давида, к которому приближался медленными, но тяжёлыми и уверенными шагами. В одной руке у него была золотая трость с гравировкой из камней, которые были похожи на бриллианты. На внешность мужчины были очень похожи. Кто этот старик? Кем он является Давиду? То, что он его родственник, было сто процентов.

– Что тебе нужно? Я тебя не звал, – Давид злобно смерил пришедшего гостя, а я попыталась слиться со стулом, на котором сидела. Что-то мне подсказывало, что хорошим это не кончится.

Мужчины пожирали друг друга глазами. Казалась, что в эту секунду они набросятся друг на друга, как львы, и раздерут друг другу глотки. Вокруг них так и летала злоба, но они только молча смотрели друг на друга, прожигая взглядами.

– Уволить того, кто впустил этого старика! – сказал Давид слуге, который сразу же сорвался с места и куда-то бросился. Видимо, исполнять приказ своего господина.

– А ты, я смотрю, совсем опустился, внучок, своих слуг за стол сажаешь рядом с собой.

Я сначала не поняла, о чём говорит этот старик, но потом до меня дошло, что это он про меня. Так, стоп, внучок? Так вот в кого Давид такой. Они с дедом не только на внешность похожи, но ему и дурной характер, и манеры по наследству передались.

– Что тебе нужно в моём доме? Или жить надоело? – в глазах Давида сверкнула злоба. Нет, я нисколько теперь не сомневаюсь, что он – зверь в человеческом обличии.

Мужчины смотрели друг на друга, а моё сердце всё сильнее и сильнее начинало биться от страха. Я как кролик в клетке со львами, которые вот-вот набросятся друг на друга.

А они, видно, не сильно хорошо общаются друг с другом, если идет при встрече такое общение.

– Ты не принял моё приглашение, и я решил приехать сам. Посмотреть, как ты живёшь, не нуждаешься ли в чём.

Дед оскалился, показав свою белоснежную вставную челюсть. Потом медленно подошёл к столу и сел в центре напротив своего внука.

– Если я отклонил твоё приглашение, значит, у меня нет желания быть в твоём доме со змеями, которые там обитают. Как там сестрицы? Не перегрызли ещё глотки за твоё бабло?

– Вот приедешь сам и посмотришь, – оскалился старик.

– Много чести.

Дед на секунду отвёл взгляд от внука и перевёл его на меня. Вот тогда-то я чуть не сползла под стол от страха. Лучше бы меня сегодня загрыз Граф, чем сидеть с этим родственником Давида за одним столом. Мне кажется, или он одним своим взглядом несколько раз меня уничтожил, не оставив ничего живого?

– И всегда ты сажаешь за стол своих новых проституток?

От этих слов я так сжала кулаки под столом, что мои ногти врезались мне в кожу ладони до крови.

– С чего ты взял, что это моя проститутка?

Дед приподнял одну бровь и вновь перевёл взгляд на внука.

– А кто она ещё может быть?

– Моя жена.

От этого ответа я чуть не потеряла сознание. Жена? Он что, шутит? Какая жена? Да я за все деньги мира не стану женой этого чудовища! Лучше руки на себя наложу, но не стану. Так, стоп. Это он просто пошутил, специально провоцирует старика. Разве не видно? Хотя нет, не видно. В глазах Давида ничего не разобрать, только по лицу гуляет довольная ухмылка, от которой мне становится душно.

– Русская шлюха – твоя жена? – заорал дед на всю столовую, и где-то за стенкой на кухне что-то со звоном упало.

– Если ещё раз оскорбишь мою женщину, тебя вынесут из этого дома вперёд ногами, – проговорил Давид, а дед весело рассмеялся и присвистнул.

– Насмешил, внучок. Ну, раз это твоя жена, тогда познакомь её со своей семьёй. Я жду вас в пятницу в шесть вечера, – не дожидаясь ответа, мужчина встал и пошёл быстрым шагом к выходу.

Проводив гостя взглядом, я посмотрела на Давида.

– Вы пошутили, да? – нервно сглотнула я.

– Нет, – сказал тот и, быстро встав из-за стола, вышел из столовой, а я осталась сидеть там, как оплёванная, переварить всё, что произошло несколько минут назад.

Посидев ещё немного, переварив всё услышанное, не ужиная, я встала из-за стола и ушла в свою спальню, которая, к сожалению, была и спальней Давида тоже.