Безумные

Мы улыбаемся друг другу, и Мила скрывается за лестницей. Порой, мы можем работать в одной команде.

— Максим, дед починит его.

— Делать мне больше нечего, — бубнит старик, раскачиваясь в кресле. Он уже внимательно читает какую-то бумажку от нового утюга. Ему неважно, что читать.

— Всегда ты так, Максим. Все выбрасываешь, что плохо лежит, — говорит бабушка, осторожно вертя в руках какие-то щеточки. — Твой отец был точно таким же. Как-то раз целый шкаф со старой одеждой вышвырнул, потому что ею никто не пользовался. А ведь можно было отдать нуждающимся. Гляди, это, наверное, для чистки, да?

Мила приносит старый утюг, напомнив мне нашу маму. Все, о чем бы папа не просил её, мама безоговорочно выполняла. Даже понимала его без слов, как Мила меня сейчас.

— Макс, слушай, сегодня я останусь с ночевкой у Даши. Ты отвезешь меня?

— Сегодня? — удивляюсь я, взглянув на сестру. Возможно Мила не замечает этого за собой, но уж я то точно знаю: когда её карие глаза смотрят на меня слишком внимательно, да еще и губы кривятся в такой странной улыбочке, стоит ожидать какого-нибудь подвоха. — А что вдруг случилось?

— Будем набрасывать темы для школьной газеты, — без раздумий выпаливает она.

— Почему раньше не сказала?

— А разве у нас были планы на вечер? — шепотом подмечает она. — Ты же сегодня занят.

— Её родители будут дома?

— Ма-а-акс! — протягивает Мила, сложив руки на груди. — В понедельник мы раздаем темы для материалов, а кроме заезженной проблемы о школьной столовой и убогом разнообразии блюд у нас ничего нет!

— Кому это надо вообще? — хмыкаю я, стараясь понять, что же скрывают её бегающие туда-сюда глаза. Или я опять придираюсь? — Разве эти ваши газеты кто-то читает?

— Балбесы, как ты, вообще не знают, что это такое! — огрызается она, недовольно уставившись на меня. — При поступлении в университет моя работа в школьной газете будет учитываться. Это будет еще одним плюсиком.

— А второй какой?

— Мой блог! — ахает она, таращась на меня. — Я пишу о школьной жизни, о придурках-одноклассниках и делюсь бесценным опытом с девочками, у которых есть такие же противные старшие братья, которые бесстыдным образом контролируют каждый их шаг!

— Снимай видео-блоги и быть может тогда, ты, наконец, обретешь популярность. Сейчас в моде картинки, а не тексты.

— Когда-нибудь мой блог будут читать все женщины города! Я стану известной журналисткой и тогда, ты поцелуешь мой знаменитый зад!

— Надеюсь, я к тому времени еще не превращусь в старика с тросточкой. Лицо Милы искажает недовольная гримаса.

— Ты отвезешь меня к Даше, Макс?

— Ладно, — неуверенно киваю я. Внутреннее чутье подсказывает мне, что эта девчонка что-то задумала. Или опять я придираюсь? — Так её родители дома будут?

Мила недовольно поджимает губы и разворачивается к деду. Достает из заднего кармана сторублевую купюру и вручает ему.

— А я говорил тебе, Милочка, что так и будет, — с издевкой говорит ей дед и забирает деньги. — Максим всегда задает слишком много вопросов.

Меня накрывает громкий смех, когда Мила снова поворачивается ко мне и пускает огненные стрелы из глаз.

— Чего ржешь? Не мог по-другому ответить? Сложно что ли сказать, да, любимая сестренка, отвезу тебя к подружке и делайте что хотите!

— Стыдоба-то какая! Дед у внучки деньги забирает! — подначивает бабушка, неодобрительно покачав головой.

— Не преувеличивай. Спор есть спор, — киваю я, подмигнув деду. — Проигравший платит.

— Ты-то у нас эксперт по части споров и всяких игр, да? — ехидничает Мила. — Так отвезешь меня? — Выжидающе гляжу на нее. Если честно, иной раз быть в роли строгого-старшегобрата уж очень занимательно. — Господи, да! Родители Даши будут дома! И мы уже заказали пиццу в «Американ Хот»! Может, адрес пиццерии назвать тебе и время доставки?

— Да отвезет он тебя, куда денется! — подключается бабушка. — Но Максим, наверное, рассчитывал, что ты сегодня у него останешься, как и всегда.

— Да уж конечно, — бубнит Мила, стрельнув в меня насмешливым взглядом, — у него сегодня закрытое мероприятие в клубе. И он просто обязан там быть.

— Снова у кого-то праздник? — улыбается мне бабушка.

Перевожу глаза на сестру, что демонстративно медленно складывает руки на груди и глядит на меня с победной улыбкой, мол, давай, выкручивайся.

— Да. Ничего особенного. — И прежде, чем Мила снова попытается что-то ляпнуть, я вплотную подхожу к ней и с улыбкой добавляю: — Собирай вещи. Через пятнадцать минут выезжаем.

— Теперь ты меня жди, братец, я есть хочу, — говорит она, подтолкнув меня плечом. Достает из холодильника упаковку йогурта, молочный батончик и вытягивает из подставки чайную ложку. Мы втроем переглядываемся и, не скрывая улыбки, наблюдаем за её обжорством.

Должно быть, действительно проголодалась, пока ждала меня.

— Что? — спрашивает Мила, оглядев нас.

Дед пожимает плечами, бабушка криво улыбается, а я свожу глаза в кучу и за всех отвечаю:

— Не лопнешь? Уже джинсы по швам расходятся.

— Сейчас у тебя что-нибудь разойдется! — рявкает она. — В столовой кормят отвратительно! Я ненавижу морковку, капусту и печень. Уже неделю ничего кроме этого не дают.

— Мм, печень, — забавляюсь я, нарочно облизав губы. Вообще-то, я тоже её ненавижу, но ради мелкого издевательства стоит притвориться. — Надо будет приготовить её завтра и накормить тебя.

— Козел.

— Мила! — восклицает бабушка. — Сколько раз можно говорить?

— Я его полтора часа ждала! Уже вахтерша смену закончила, а я все сидела в пустом коридоре и с пустым желудком. Даже булочек в столовой не было!

— Ну, все-все, я понял, что плохой.

— Подхожу к ней и заключаю в объятия. Когда чувствую, что её напряжение постепенно уходит, сжимаю крепче и начинаю чесать темную макушку костяшками пальцев. Мила дергается, вырывается и верещит, как поросенок.

— Детский сад! — говорит бабушка, поставив руки в боки. — Максим!

— Козел! Отпусти меня! Пож-ж-жаа-а-алуйста! Хва-а-атит!

Люблю слушать её смех. Когда Мила была совсем маленькой, я подходил к качающемуся креслу, где она сидела как мышка, и называл пирожком. Щипал за пухлые щечки и изображал всякие рожицы, а она закатывалась в таком смехе, что потом начинала икать. Я чувствовал себя самым крутым старшим братом. А сейчас, почему-то, редко когда могу назвать себя таким.

— Балда ты, Макс, — говорит она мне, опустив глаза на испачканный йогуртом пол. — Будешь продолжать в том же духе, не сделаю себе татушку на шее.

— Мы ведь договорились! — с фальшивым беспокойством восклицаю я.

— Ну, не знаю. Иной раз ты такой противный. Боюсь, что к тому моменту, когда мне исполнится восемнадцать, а это, смею напомнить, будет через четыре месяца, ты так надоешь мне, что я точно откажусь от этой глупой затеи.

Ага, как же!

— Эй! — Поворачиваюсь к ней левым боком и указываю на свою тату на шее. — Это — ты для меня. Ты — мой пульс. И я должен у тебя быть. Мы ведь обещали друг другу.

Мила закатывает глаза и делает вид, что раздумывает.

— Вижу для тебя это очень важно, да? — серьезным тоном спрашивает она. Вот же актриса!

— Еще как, — подыгрываю я. — Ладно. Может, тогда не будем ждать моего совершеннолетия? Поедем на неделе и нарисуем мне твой пульс, м? А то серьезно, ну достал уже своими приколами и вечными придирками. Могу и передумать.

Глубоко вздыхаю и опускаю глаза. Изображаю задумчивость.

— Мм, так ты согласен?

Слабо киваю, словно взвешиваю все «за» и «против»:

— Набить тебе татушку до совершеннолетия?

— Угу. — Вижу, как засветились её глаза. Слишком плохо Мила скрывает свои коварные мыслишки. — Ты ведь взрослый, с твоего согласия мне нарисуют что угодно.

— Тогда ты будешь самой крутой в классе, — говорю я с деланной серьезностью. — Считай: тебе семнадцать, ты в одиннадцатом классе и у тебя татуха на шее. Все станут завидовать.

— Ой, при чем здесь это! Все ведь для тебя. То есть, это значимо для нас.