Иллюзия бессмертия

Вайолет беспокойно оглянулась в ту сторону, куда ушел Айт, сглотнув какой-то горький осадок, появившийся во рту.

— Значит, темному с каждой минутой будет все больнее?

— До утдайни* мучиться будет, — довольная собой, улыбнулась Урсула. — У заклинания цепное действие, пока последний слой не развернется, уничтожить нельзя.

— Зачем? — Вайолет вскинула бровь, не понимая и не принимая метода волшебницы. — Ты ведь могла проучить его не так жестоко.

— А это чтобы век помнил, что яйца курицу не учат, — схватив посох, Урсула сердито ударила им оземь, подняв вокруг себя воздушный смерч, который утих так же резко, как и начался.

— Разве ты этому меня учила? — глухо проронила Вайолет. — Ты учила меня быть милосердной, видеть в каждом не самое плохое, а самое лучшее. Ты говорила, что добро всегда сильнее зла…

— Добру иногда приходится пускать в ход зубы и кулаки.

— И даже убивать?

Тяжело дыша, Вайолет смотрела в спокойное лицо одэйи, которую такой вопрос совершенно не покоробил.

— И даже убивать, — круто заломила седую бровь Урсула.

— Так чем тогда светлые отличаются от темных? — сдерживая поток клокочущего внутри негодования, поинтересовалась Вайолет. — Чем ты лучше темного одарина, светлая одэйя? По-моему, вы одинаковые.

Крутанувшись, девушка, сердито выбивая каблуками ритм, направилась в лес, раздраженно крикнув мгновенно бросившемуся за ней следом Доммэ:

— Не ходи за мной, я к ручью.

— Оставь ее, — устало подняла руку Урсула, остановив молодого рохра сетью сдерживающего заклинания. — Не мешай. Ей подумать надо. И делать это она умеет уж точно лучше, чем ты.

Серый камень притягивал взгляд, как магнит. Так бывает: смотришь на что-то совершенно бездумно, и словно проваливаешься в небытие. На какое-то мгновение глохнут звуки, меркнут цвета — и ты остаешься один на один со своими мыслями, тревогами и болью.

Первый страж темных врат привык к боли. Она была его кармой, неотделимой частью его сути. Она — единственное, что осталось в одарине от прежнего Айта. Человеческая боль… Нет, не физическая. Та, ломающая тело, такая мелочь в сравнении с рвущей на части сердце мукой. Нет спасения от беспощадной памяти, заботливо хранящей эту боль, как орудие пытки.

Глупая демонстрация силы обернулась против самого Айта, заставив вновь пережить тот проклятый день его жизни, когда все, на что он был способен — это смотреть и кричать. Безумно, дико, мечтая о том, чтобы собственный крик порвал легкие в хлам и дал захлебнуться собственной кровью. Что может быть страшнее для сильного мужчины, который чувствует себя бесполезным овощем, в то время как у него на глазах убивают его любимую женщину? Только воспоминания об этом.

Если бы только Айт не был таким самонадеянным и упрямым, если бы принял сторону тьмы раньше… Тысячи разных, ничего не меняющих "если" — и проклятая вечность, в которой ему предстоит с этим жить.

Глухо рыкнув, Айт со всей силы ударил кулаком в камень, раскроив костяшки и окрасив светлый гранит багровыми полосами. Раны мгновенно затянулись, но одарин ударил снова, получая извращенное наслаждение от вида собственной крови.

С тупым и остервенелым упрямством мужчина лупил огромный валун, разбивая твердую породу, собственные руки и видимость самообладания.

Пустая трата времени. Гранит быстро крошился, раны мгновенно заживали, а воспоминания никуда не исчезали.

Айт устал от бессмысленной борьбы с самим собой. Уткнув лоб в прохладную поверхность камня, он выдохнул и закрыл глаза. Пора идти дальше. Нельзя задерживаться слишком долго на одном месте. Глупые оборотни. Не хватало еще всю дорогу нянчиться с сопливыми мальчишками. Надо посмотреть, как они. И зачем он только согласился взять их с собой?

— Айт… — текучий, словно вода, голос мягкой волной прошелся по затылку, вздыбив на нем волосы. Спины эфемерно что-то коснулось, и мужчине показалось, будто его с головой окунули в ледяную прорубь.

Судорожно хватанув губами воздух, Айт резко развернулся, встретив кристально чистый взгляд фиолетовых глаз.

— Ты что здесь?..

— Я шла вдоль ручья и случайно тебя увидела, — Вайолет криво улыбнулась, пытаясь скрыть за улыбкой охватившую ее неловкость. — Извини, если помешала.

Помешала? Айт во все глаза смотрел на девушку и не мог понять, что происходит. Как он мог не услышать и не почувствовать ее приближения? И за каким проклятым светом тело вдруг стало легким, словно перышко? Куда, мрак ее за ногу, делась боль?

— Как ты это сделала? — настороженно прислушиваясь к собственным ощущениям, нахмурился Айт.

— Прости, я не понимаю… — Вайолет попятилась, внезапно сообразив, что идея подойти к одарину была совершенно нелепой. Надо было свернуть в другую сторону, как только его увидела. Но что-то неподдельно сочувственное всколыхнулось в груди, стоило посмотреть на его ссутуленную и привалившуюся к камню фигуру. Большой и сильный мужчина в этот миг показался Вайолет потерянным и невероятно одиноким.

Как наивно было так думать. Иллюзия развеялась, стоило ему повернуться. Все та же холодная каменность черт, высокомерно поднятая голова, и только во взгляде что-то новое — пугающе безумное.

— Как ты смогла уничтожить заклинание Урсулы? — Айт вернул себе прежнее самообладание и теперь препарировал девчонку взглядом, пытаясь угадать по ее мимике ответ на свой вопрос.

— Я ничего не делала, — Вайолет растерянно мотнула головой, а затем вдруг сказала то, что в здравом уме не посмела бы озвучить: — Мне просто тебя стало жаль…

— Что? — Айт сглотнул и буквально придушил в себе идиотское желание удивленно открыть рот. — Жаль?

— Я не люблю делать кому-то больно. Мне не нравится, когда кто-то причиняет боль другому. И мне жаль, что Урсула заставила тебя страдать.

— Небесные покровители… — Айт шумно выдохнул, в бессильном жесте закрыв ладонью лицо. — Все еще хуже, чем я думал. Тебя сломают, лесная фиалка, как только ты ступишь на земли Тэнэйбры.

Снизошедшее на Вайолет озарение было подобно солнечному лучу — яркому и теплому: в грубоватых словах мужчины сквозило такое понятное и человечное сочувствие. Не удержавшись, она улыбнулась:

— Лесные цветы крепче, чем кажутся на первый взгляд, одарин.

— Кто тебя отпустил одну? — не проникся ее оптимизмом Айт.

Темные глаза смотрели осуждающе и строго, так, будто хотели проделать в Вайолет дыру, и девушка обиженно поджала губы.

— Эти леса не таят в себе никакой опасности. К тому же Доммэ и Кин находятся поблизости.

— В Тэнэйбре нельзя находиться поблизости, там надо держаться рядом.

— Но мы не в Тэнэйбре.

— А там уже поздно будет объяснять тебе и твоим сопливым братьям, что к чему, — зло рявкнул Айт. — Возвращайся на поляну и не отходи от Урсулы.

Внутри Вайолет словно высушенный трут вспыхнул. Так резко с ней никто и никогда не разговаривал. Да и за что? А она, глупая, еще и жалеть этого грубияна вздумала. Да такие в жалости и вовсе не нуждаются. От них всю жизнь только другие плачут.

— Указывать, что мне делать и куда ходить — не надо, — звонкий голосок Вайолет эхом разнесся по округе.

С веток вспорхнули испуганные птицы, и одарин удивленно вскинул брови.

— Ты мне не отец, не брат и, насколько я поняла, даже не союзник. А если прислушаться к твоему же совету, то и верить твоим словам тоже не стоит.

Девушка демонстративно крутанулась, темные локоны волос вихрем взвились и упали ей на плечи, оставив в поле видимости Айта только гордо расправленную спину и то, что прилагалось ниже. Походка выдавала клокочущее в девушке негодование. Шаги получались крупными, резкими, словно она, вколачивая каблуки в землю, думала о том, что с таким же удовольствием хорошенько потопталась бы ими по Айту.

А Фиалка, оказывается, умеет кусаться? Так-то лучше. Жалеть она его вздумала… Пигалица.

ГЛАВА 10

К осьмице* лес накрыло пеленой мелкого дождя. Холодная морось противно била в лицо, одежда казалась сырой и тяжелой, как и мокрый мех Кина, в который Вайолет то и дело приходилось запускать пальцы, чтобы удержаться на нем. Ужасно хотелось домой, под теплую крышу, с горячей кружкой чая и пуховым одеялом.