Страница 6 из 18
Есть же такие кошмары, которых не в силах смыть никакие страдания, никакие раскаяния, никакие запоздалые упреки совести…
Нет, нет… Заняться чем-нибудь, чтобы не лезли в голову непрошеные воспоминания!
Звонок…
Сердце старой девушки забилось громко и часто, когда она рванулась к двери. Валя стояла в дверях, в своей короткой осенней кофточке, фетровой шляпе с черным пером — в том самом костюме, в котором видели ее два года назад в Киеве…
Только похудела она. Особенно исхудали ее красивые руки, которыми, не без основания, так гордилась молодая женщина.
— Глаша, ты не встретила меня даже на вокзале!
Это прозвучало укоризненно.
Глафира Ивановна, стоявшая минутку в каком-то оцепенении, рванулась к сестре и молча обняла ее. У обеих показались слезы.
— У тебя нет багажа? — спросила Глафира Ивановна, и сейчас же почувствовала всю неловкость своего вопроса, когда сестра сказала:
— Откуда же… Я надеюсь, ты покормишь меня, — прибавила Валя, — я не успела позавтракать на вокзале.
— Да чего же я стою! — засуетилась Глафира Ивановна, — ведь у меня все давно готово… Самовар кипит уже больше часа… Подкладываю угольки… Давай чемоданчик — снесу в твою комнату… Идем в столовую… Или ты сначала пройдешь к себе умыться с дороги? Там, в твоей комнате…
— Моя комната, — протянула Валя, отворяя дверь, — как давно не была я здесь… Сколько лет прошло с тех пор, Глаша?.. Я вышла замуж четыре года назад…
Валя остановилась на пороге светленькой комнаты, залитой утренним солнцем, и долго-долго смотрела на знакомую обстановку. Потом прислонилась к косяку и как-то так, сразу, беззвучно заплакала.
— Валя, успокойся, — мягко дотронулась до ее плеча сестра.
— Это сейчас пройдет… Я давно не плакала…
Валя вытерла глаза.
— «Там» я не плакала никогда… Даже не вспоминала. А вот — увидела свою комнату — и воскресло все… Ведь это все было сном, мучительным сном? Ну, скажи мне, что я никуда не уезжала, что никогда не была замужем, что зовут меня — Валя Крутилова!..
Она говорила нервно, как говорят люди, которым долго не с кем было перемолвиться словом. Может быть, чуть-чуть театрально…
— Успокойся, милая, — тихо сказала старшая сестра, — конечно, все — сон, все пройдет… Ведь и вся наша жизнь — сон…
Грустная улыбка промелькнула по лицу Вали.
— Хорошо тому, кто может себя утешать верой…
— А ты разве не веришь?
Сердце старой девушки екнуло.
— Не знаю… Ты думаешь: здесь — сон, а там наступит пробуждение? А я вот думаю — там сон, вечный сон… Да, впрочем, не все ли равно, что будет там… Мне хочется жить, Глаша! Разве недостаточно страдала я эти годы? Я молода, я хочу жить, наверстать все, что потеряла… Жить хочется, Глаша… Мне двадцать пять лет… И молодость пройдет так скоро-скоро…
Уставшая с дороги Валя давно уже спала. Глафира Ивановна сидела на своей кровати и думала, думала…
Ей все еще не верилось, что Валя, которую она считала навеки потерянной, что Валя опять с ней… Но какое-то гнетущее чувство отравляло эту радость.
Глафира Ивановна ожидала увидеть постаревшую, осунувшуюся женщину, с признаками страдания на лице. А увидела — прежнюю Валю. Правда, слегка похудевшую и побледневшую, но по-прежнему кокетливую и живую.
Смотрела на ее холеные руки, аппетитно намазывавшие хлеб, и не могла отделаться от мысли:
«А ведь руки эти зарезали человека!..»
«Валя — убийца», — мысль, с которой не могла, вот уже два года, освоиться Глафира Ивановна.
И в миг свидания с сестрой мысль эта заработала с новой силой…
…Глафира Ивановна была против брака сестры. Зная ее капризный и себялюбивый характер, она болела душой за судьбу Вали. И притом, Валин жених, Каменский, внушал ей какое-то неприятное чувство.
Не такого мужа желала она любимой сестре: ей нужен был спокойный, уравновешенный человек, способный обуздать ее любящую крайности натуру. Но Каменский — он производил впечатление очень легкомысленного человека — и молод. Всего на три года старше Вали.
Глафира Ивановна взялась за неблагодарную задачу — убедить Валю в ошибочности ее выбора. И добилась только того, что между сестрами пробежала первая тень.
Но когда она стала получать от Вали короткие, но дышавшие восторгом первого счастья письма — она бранила себя старой идиоткой.
— Ведь Валя счастлива, а я хотела помешать ее счастью!..
Но сердце старой девушки не верило в его прочность…
Так прошло около двух лет. А потом в Валиных письмах зазвучали новые нотки. Ничего определенного, но именно эта недоговоренность, неясность и стала беспокоить Глафиру Ивановну. Порывалась поехать в Киев сама, но все мешали дела: она была начальницей гимназии.
Наконец, воспользовалась летними вакациями и отправилась к сестре.
Всего два года не виделись сестры, но Валино замужество, новая жизнь, новые люди, — все это поселило между ними какой-то холодок.
Глафира Ивановна видела, что Валя страдает, но она замкнулась в себе, хранила упорно полное молчание о своих переживаниях.
Помог случай. Как-то, войдя невзначай в переднюю, Глафира Ивановна увидела сестру, прильнувшую ухом к замочной скважине. По-видимому, та подслушивала разговор на лестнице. Глафиру Ивановну испугало выражение ее лица — чужое, злое.
— Валя!
— Уйди, — прошептала та, — уйди!..
Глафира Ивановна пожала плечами и ушла к себе. Но не успела закрыть за собой двери, как раздался звонок, и в передней послышались громкие голоса.
— Опять, опять ты был с нею! — говорил чужой голос, так мало напоминавший мелодичный Валин голосок.
— Случайность, — лениво оправдывался муж.
— Не лги! Я слышала часть вашего разговора…
Теперь Глафира Ивановна вспомнила, как раздражительно отзывалась Валя о жившей этажом выше опереточной певице, которая своим вечным пением «действовала ей на нервы». Говорила, что будет искать новую квартиру, как только кончится срок контракта. И все снова и снова возвращалась к этому вопросу.
Глафире Ивановне стало все ясно.
Боже, как безнадежно пошлой была вся эта история…
Но Валя, бедная Валя…
Прошел июль. Половина августа. Глафира Ивановна все сидела в Киеве, не решаясь оставить сестру, все больше и больше углублявшуюся в свои переживания. Валино состояние страшно беспокоило…
В конце августа, когда кончился контракт, Глафира Ивановна уговорила Каменского переменить квартиру. Переехали в совсем другую часть города.
И Валя заметно оживилась.
Но перемена была ненадолго. Однажды Валя пришла домой вечером очень расстроенная и возбужденная. Прошла прямо к себе, легла. Ночью у нее поднялась температура, сделался бред. Хотела послать за доктором. Валя капризничала и не позволяла.
Она не вставала весь следующий день. А когда в комнату входил муж — сестра заметила это — притворялась спящей.
Около восьми часов вечера Глафира Ивановна вошла к сестре и страшно удивилась. Валя стояла, совершено одетая, перед зеркалом и прикалывала шапочку.
— Господь с тобой, куда ты?.. Марш обратно в постель!
— Мне надо идти! — твердо ответила Валя.
— Куда ты пойдешь, ведь ты совсем больна!
— Физически я не больна, Глаша… Это все оттого, что я вчера узнала… И я должна убедиться… Сегодня — или никогда… Понимаешь: сегодня или никогда.
Валин голос дрожал. Глаза блестели. Слова были похожи на бред.
— Я тебя не пущу! — сказала сестра.
— Пустишь! Ты не смеешь меня держать, не смеешь!
В Валином голосе прозвучали истерические нотки.
— Я должна, наконец, знать все. Я знаю, что они сегодня встретятся. Он и сейчас у нее.
— Да, может быть, ты ошибаешься, и муж вовсе не изменяет тебе?
Глафира Ивановна в первый раз назвала вещи своими именами.
— Не изменяет! — истерически засмеялась Валя. — Да он изменял мне с первого же месяца после свадьбы! Ах, ты этого не знала? Ты была так наивна? Ну, не все были так наивны, как ты… Ну, а теперь пусти, — я должна быть там!..