Страница 8 из 18
Он все видел сквозь завесу плакучих ветвей. Он хотел броситься на помощь, но самка, бывшая намного крупнее, повалила его и прижала к земле. Он хотел кричать, но любовница закрыла ему рот. Он хотел…
Он не смог. Не смог спасти брата — Проклятье умер в когтях более сильного самца мгновенно. А последовать за ним Кошмару просто не дали…
Потом он в полном ступоре сидел над безжизненным телом… Это запомнилось меньше всего…
На рассвете пришли Жрицы Храма и забрали Проклятье.
На закате Проклятье сожгли…
Темнокожая самка в алых одеждах оттащила Кошмара в последний момент — он был готов кануть в огонь вслед за братом. Он бы, наверное, и боли не ощутил…
Его увели насильно. Подальше. Чтобы не вернулся. И он решил не возвращаться.
Несколько дней Кошмар провел в лесу, напиваясь до беспамятства, периодически ненадолго приходя в себя и тут же напиваясь вновь. Когда имеющийся запас дурманящей настойки подошел к концу, самец переместился на отмели и продолжил глушить печаль уже там. Бывало, он надолго отрубался, и тогда кто-нибудь из сердобольных пожилых Арбитров вышвыривал его подальше с наступлением вечера — иначе бы бессознательного юнца просто унес прилив. А утром все повторялось.
Неизвестно, чем бы это кончилось, но страдающий на почве потери всего гарема разом Старейшина Скала, бывший в то время в этих же краях, неожиданно проникся к пропащему мальку жалостью. Само по себе, конечно, было странно, так как прежде отчаянные близнецы неоднократно посещали его скучающих женушек, и Скала даже как-то раз их чуть не поймал… Тем не менее, старик, в очередной раз проходя мимо храпящего под кустом пьяного сына Броска, все-таки задержался, поворчал немного, да и оттащил дурня на свой летательный аппарат. Хорошо, что Кошмар был не в состоянии адекватно воспринимать действительность, иначе бы, наверное, насмерть перепугался… Но, как оказалось, никаких дурных намерений у Скалы не имелось. Он собирался на орбиту, и просто прихватил сына Броска с собой. Доставив Кошмара в Центральный Комплекс, Старейшина сдал его с рук на руки медикам, и далее уже не интересовался его судьбой. Сам Кошмар в силу невменяемого состояния, помнил произошедшее очень слабо, однако то, что все-таки отложилось в памяти, до сих пор вызывало в нем нестерпимо жгучий стыд.
Потом была кромешная мука…
Отлежав в капсуле положенный срок и пройдя полную детоксикацию, молодой самец вышел на свободу пугающе трезвым. Тогда-то у него и случился масштабный нервный срыв, приведший лекарей в полное недоумение. Они, должно быть, никогда не видывали подобного: воин клана ни с того ни с сего принялся громить медблок, одновременно рыдая, как обесчещенная самка! Подходить к нему было просто страшно… В итоге, позвали Тучку, слывшую в лазарете колонии универсальным решением всех бед. Она-то буяна и скрутила, вколов транквилизатор, после чего утащила в свою палату, дабы был под присмотром. Неделю старая врачевательница «пасла» проблемного самца, а потом, когда он, как ей показалось, пошел на поправку, отпустила — все равно ему подходило время возвращаться в клан. Пропажу нескольких ампул успокоительного она, разумеется, заметила не сразу…
Сумрак явился нежданно-негаданно, как истинный посланец небес. Вот уж от кого сын Броска не ожидал поддержки… В клане об этом воине ходило много разных слухов, один подозрительней другого, тем не менее, сам Кошмар не видел им явных подтверждений. Впрочем, он вообще очень мало знал этого странного Кровавого, всегда держащегося от остальных обособленно, практически замкнуто. И тем удивительнее показался его внезапный поступок.
Кошмар много раз задавал себе вопрос: что заставило Сумрака прийти к нему тогда? И что удержало от доноса Вожаку? А еще, почему, вытащив младшего товарища, переборщившего с транквилизатором, буквально с того света, сын Грозы начал за ним присматривать, вместо того, чтобы оставить наедине со своими проблемами? Кошмар не знал ответа ни на один из этих вопросов. До сих пор.
Хотя, если честно, в какой-то момент они просто перестали его занимать. Последний сын Броска настолько свыкся с этой новой духовной связью, что больше не думал о причинах тех или иных поступков старшего товарища — точно так же ему прежде не пришло бы в голову задаваться вопросом, за что его любит брат и почему прикрывает ему спину.
Заменил ли Сумрак Проклятье в его жизни? Нет. Конечно, нет. И… Да. Ибо он стал единственным, кто подал Кошмару надежду. Сумрак не сказал: «Он жил недостойно и пал недостойно», а вместо этого заговорил о прощении богов и перерождении. Заговорил так уверенно, будто знал наверняка, успокоив лучше всякой дурной травы, лучше всяких лекарств…
После того разговора Кошмар увидел во сне брата. Тот стоял среди звезд и улыбался ему, прощаясь, а чуть поодаль на высоком троне восседала огромная ослепительно-белая самка в сияющих одеждах и любовно тянула к нему руки…
С тех пор жизнь самца круто переменилась. Он взялся за ум, стал тренироваться усердно, как никогда прежде, даже начал подумывать о повышении ранга. Только все эти подвижки свершались исключительно в присутствии сына Грозы. Стоило же ему хоть немного отдалиться, и Кошмар начинал чувствовать, что неумолимо скатывается назад…
А теперь…
Кошмар летел один, чтобы завершить их общее дело. Летел и думал. О Проклятии. О Белой Матушке. Об «Острове». О том, что Сумрак — это выяснилось позднее — сам не верил в свои слова, когда так убедительно рассказывал о бессмертии души… И о том, что ему, Кошмару, недавно едва не пришлось потерять второго, пусть и не родного, но близкого по крови и духу брата. Случись это — что бы стало с последним сыном Броска? Неужели, история бы повторилась? А ведь гарантий, что все кончится хорошо, по-прежнему не было… Тем не менее…
«Вы были одним целым, теперь ты — это целое. Ты должен жить за двоих, совершить побед за двоих, оставить детенышей за двоих», — вот что прозвучало в тот вечер. Кошмар помнил не все, но эти слова его память сберегла. А остальное, наверное, было не так важно.
— Обещаю, — проговорил сын Броска, впервые за долгое время нарушив тишину рубки, — если так случится, то я сдюжу и за троих.
Держать себя в руках и не поддаваться унынию во время этого одинокого перелета — было, наверное, одним из самых сложных для Кошмара испытаний, но он пообещал справиться, значит, должен был справиться. В течение недели самец отвлекал себя, чем только мог: тренировался до полуобморока, перебирал схемы «Острова» в поисках разных потаенных углов, которые следовало проверить на предмет молодняка Жесткачей, пытался строить планы на Сезон…
Тем не менее, в голову нет-нет, да и прокрадывались какие-то дурные мысли. Такие, например, как опасение: а вдруг он сейчас прилетит, а Священная Дичь расплодилась до прежнего уровня численности? Нет, конечно, это было невозможно, но… «Остров» — на то и «Остров», чтобы преподносить сюрпризы.
А если вдруг кто-то нечистый на руку прознал о том, что станция освобождена и, пока Кошмар с Сумраком торчали на «Зените», занял их место, отчитавшись о зачистке??? От последней мысли сыну Броска стало нехорошо, он даже не смог заснуть. Правда, потом вспомнил, что должны же быть записи. И среди ночи кинулся, точно ненормальный, проверять сохранность собранного материала.
Материал был в полном порядке, и самец с облегчением выдохнул, подумав напоследок: «А еще, какой дурак сунется на станцию, полную демонов?»
Точно… Демоны. И он опять сутки не находил себе места, переживая, как же он вновь войдет без спроса на территорию злых сил. Впрочем, вот эти-то опасения ему, в итоге, и сослужили хорошую службу: остаток пути Кошмар уже не мучился размышлениями и воспоминаниями, а сосредоточенно наносил на шкуру защитные пиктограммы.
Наконец, на исходе восьмого дня впереди показались мутные очертания «Острова». Подведя челнок на максимально близкое расстояние, сын Броска лег в управляемый дрейф и приступил к возобновлению трансляции с размещенных по станции камер.