Сумрак и Греза

Самка, презрительно фыркнув, встряхнула влажной рукой, отвернулась и направилась к воде, грациозно войдя в купель. Сумрак остался сидеть, тяжело дыша и глядя в одну точку. Его пенис медленно ушел внутрь, уронив наземь последние капли спермы.

Солнышко, вернувшись к источникам, застала как раз самый конец экзекуции, но, похоже, сразу поняла, что произошло. Солнышко вообще казалась наиболее адекватной самкой из всех троих. Когда все закончилось, она приблизилась к самцу и села рядом. Сумрак сконфуженно отвернулся. Она видела не все, но более, чем достаточно; Прорва, разве что, только ноги о него не вытерла… Размазав его генетический материал по полу, вместо того, чтобы принять в себя, она уронила самооценку молодого самца ниже плинтуса.

От легкого прикосновения он невольно вздрогнул.

— Послушай совета: не перечь старшей сестрице, — утешительно поглаживая его по голове, проговорила младшая самка. — Все равно будет так, как хочет она.

Прорва вылезла из воды и прошествовала мимо, не удостоив провинившегося любовника даже взглядом, и ответив Солнышку на посланное вдогонку пожелание хорошо провести время аналогичным пожеланием с явным оскорбительным для самца подтекстом.

Когда она скрылась из виду, Солнышко, немедленно полезла на вжавшегося в стену Сумрака.

— Прошу тебя, дай мне минуту… — его взгляд стал почти умоляющим, но самка только заискивающе потерлась об него головой и поудобнее разместилась напротив, обхватив талию самца ногами.

— Мы пока можем просто поласкаться, — предложила она. — Отдыхай, сестры вернутся нескоро, так что остаток ночи ты только мой.

Последние слова Солнышко произнесла ему в самое ухо, зарывшись в гриву и нежно перебирая ее пальцами. И потом они правда были лишь вдвоем… Уже позабыв о пережитом унижении, Сумрак раз за разом брал ее то сзади, то стоя, то лицом к лицу. В своих безудержных порывах они оба словно бы перешли на какой-то иной уровень сознания, до бесконечности соединяясь, расходясь и опять соединяясь, теряя разум и безуспешно пытаясь насытиться друг другом. Под конец измученные, но довольные, они вместе соскользнули в теплую воду под молчаливо созерцавшими их страсть звездами…

Шли предрассветные часы. Сумрак добирался до лощины медленно, еле переставляя ноги, практически «на автопилоте». Мысли текли в голове сплошной чередой, рождая невнятные образы и перебирая отрывочные воспоминания. Самец возвращался, будто бы не с ложа любви, а с вышедшей из-под контроля вечеринки, разве что не шатаясь.

Сначала он был почти доволен… Окончание ночи, хоть и было утомительным, но больше в приятном смысле этого слова. Однако, по мере выветривания наступившей эйфории, унижение и боль, которым подвергла его Прорва, медленно, но верно начали вытеснять из сознания сладостные минуты, проведенные с Солнышком, пока в какой-то момент Сумрак вновь не почувствовал себя несправедливо наказанным подростком, безуспешно пытающимся понять, в чем его вина… Как тогда…

Отец…

Первые дни на клановом корабле…

До того момента он видел Грозу лишь издали, да слышал от матери и сестер о его благородном и миролюбивом характере. Но первая личная встреча настолько потрясла и испугала мальчишку, что тот едва не начал заикаться. Что-то эти самки явно напутали… Хотя, чего было ожидать от опытного, повидавшего многое воина, успешно доведенного до состояния шока? Еще и в разгаре Сезона… Гроза, конечно, был на взводе больше, чем когда-либо, и не по собственной вине, но Сумраку-то от этого легче не становилось.

По причине своего слишком юного возраста и специфического воспитания молодой самец был настолько наивен и прямолинеен, что невольно стал настоящим специалистом по выведению отца из состояния эмоционального равновесия. В первый же день он спровоцировал Грозу на крайние меры, когда сперва без всякой задней мысли поинтересовался, почему это на корабле так грязно. Действительно, а почему же клановый корабль, на котором в разное время обитали от тридцати до ста взрослых самцов, суровых, закаленных в боях межзвездных охотников; корабль, ведавший ежедневно десятки сражений; корабль, на который сволакивались ежегодно тонны необработанных трофеев, не отличался стерильностью?..

Гроза на первый раз стерпел. И его неразумный потомок, вместо того, чтобы заткнуться и делать, что говорят, продолжил выдвигать претензии, не подозревая, что играет с огнем. Когда ему было велено переодеться, Сумрак, с подозрением разглядывая предложенную «униформу», беспардонно осведомился:

— А чем моя одежда плоха? И оно, что, уже ношеное?

Гроза только скрежетнул зубами.

— Мне еще еще три года до обучения, для чего ты забрал меня, отец?

Вот это стало последней каплей. Гроза взревел. Гроза вспыхнул. Сумрак доигрался…

То, что последовало дальше, он помнил так, будто это случилось вчера. Его, еще ни разу в жизни ничьим пальцем не тронутого, отец бросил на колени и безжалостно выпорол до кровавых рубцов. Ни юный возраст, ни скромные габариты подростка не остановили его руку; вожак наказал его с той же строгостью, которую иногда был вынужден применять к особо проштрафившимся охотникам клана. К взрослым, черт возьми, привычным к боли мужикам, огромным, почти как он сам!

Сумрак охрип от крика, и ноги отказывались держать его. Слезы застилали глаза, он ничего уже не видел вокруг и ничего не понимал. А озверевший Гроза схватил сына за гриву, подняв одним рывком, протащил по коридору и втолкнул в пустой отсек, где молодому самцу предстояло провести все ближайшие, отнюдь несладкие свои годы…

Забившись в дальний угол, Сумрак провыл всю ночь от ужаса, обиды и боли. К утру вся спина воспалилась, началась лихорадка. Явился чопорный корабельный врач, направленный остывшим и теперь уже обеспокоенным Грозой. Он сердито сказал, что не обязан ко всем болезным сам таскаться, и Сумрак должен был обратиться еще вчера, а то, что юнец не в курсе, где медотсек — не его проблемы; обколол антибиотиками и дозволил тренироваться.

Этот случай был лишь первым в бесконечной череде подобных… Так нелепо и недостойно Сумрак приобрел свои первые шрамы, которым суждено было оставаться на его шкуре всю жизнь как напоминание о том, кем он был, и намек на то, кем он должен был стать.

Именно такие ситуации быстро научили его держать пасть на замке, а, если и говорить, то часто неправду. Капризам и вольнодумству следовало навсегда остаться под далеким кровом материнского дома…

Мать…

Иногда она, конечно, тоже была к нему строга, но максимум, что позволяла себе — это легкий шлепок или подзатыльник. Ее дочерям, порой, доставалось крепче, чем единственному наследнику. А Сумрак, даже капитально провинившись, вскоре оказывался полностью прощенным. Тогда, прикорнув у Загадки на коленях, он наслаждался тем, как мать нежно ворошит его гриву и гладит по спине, слушая ее долгие рассказы о мире и природе вещей, о яутжах и их взаимоотношениях, об искусстве, морали и политике — обо всем на свете.

Для окружающих так навсегда и осталось непонятным, почему Загадка настолько по-особенному относилась к сыну. Даже супруг, спустя годы, не добился от нее вразумительного ответа. А все было на самом деле элементарно. Изначально не хотевшую сыновей самку просто перемкнуло, когда она впервые увидела свое дитя: маленькую копию возлюбленного Грозы, который так редко бывал рядом и которого Загадка, будь на то ее воля, никуда бы от себя не отпустила.

Сумрак навсегда запомнил прикосновения материнских рук… Ни одна самка не смогла бы дать того же. Женские ласки, как он уже успел убедиться, всегда вели только к одному… И, чем ближе эти хищницы оказывались к заветной цели, тем яростней и жестче становились их касания, будя в самце ответную ярость. А он иногда так хотел прежнего покоя…

Лишь однажды молодому воину довелось испытать нечто, от чего всколыхнулась внутри все родное, близкое, забытое…

Сойэ…

Эта самка многим отличалась от самок яутжей. Ничего удивительного, ведь она таковой и не являлась. Она была уманкой – представительницей одной из слаборазвитых далеких цивилизаций. С уманами поддерживались длительные и прочные отношения одностороннего порядка — проще говоря, на уманов издревле охотились. Агрессия этих, на первый взгляд, очень слабых существ, иногда просто поражала. Они неустанно грызлись между собой, истребляя целые населенные пункты самым варварским способом. Они не чтили своих самок и не останавливались перед уничтожением детенышей, но при этом умудрялись плодиться с такой ошеломительной скоростью, что можно было только диву даваться. Разумный контакт с этим видом вряд ли что-то мог дать, а вот боевые упражнения на планете уманов были полезны, развивая у молодняка представление о хитром и коварном враге, которого легко недооценить. Раз в несколько лет яутжа выбирали из всей популяции самые агрессивные и опасные группировки, на которых тренировалась побеждать. Черепа этих странных существ должны были на начальном этапе украсить трофейную стену каждого достойного воина. Кое-кто потом всерьез увлекался добыванием специфической дичи, кто-то, напротив, разочаровывался в ней — видимо, кому как везло, у уманов не было общей военной стратегии. Именно благодаря своей непредсказуемости они и считались достаточно сложным объектом для Охоты.