Страница 12 из 45
Законы, даже самые лучшие, все равно не могут быть панацеей, ибо в жизни слишком много нюансов, которых невозможно предусмотреть в них. Есть непреложная истина – не укради. Но представьте, если отец больного ребенка, не имея средств к существованию, ограбит своего более богатого соседа, – прав ли он будет? Или же другой случай: «отморозок» убивает ребенка, правоохранительные органы по каким-то причинам отпускают его на свободу, тогда отец жертвы вершит самосуд (примерная история «Ворошиловского стрелка») – прав ли он? По закону этот человек преступник, и его осудят. А по справедливости? Что оставалось ему, если закон отказался покарать убийцу? Таких случаев немало. И выходит, что справедливость может отказаться вне закона, а закон несправедливым. Истина – одна, но правда у каждого своя.
Наивысшей формой правосознания считается такая, когда субъект относительно бессознательно, на основе сформировавшихся у него навыков, умений, установок, потребностей выполняет, не задумываясь, в любой, даже самой сложной и кажущейся безвыходной ситуации, правовые предписания, например, не совершает преступления, административного правонарушения.
Между тем, говоря об особенностях российского правосознания, следует помнить, что в России, в широкой массе не существовало той правовой культуры, которая столетиями формировалась в западных странах, где все отношения между субъектами были строго регламентированы посредством различных договоров. В России главным, а часто единственным мерилом была совесть. Вспомним, например, русских купцов. С них, по крайней мере, до 19-го века и в голову не приходило никому брать расписки, потому что «слово купеческое» уже являлось нерушимой гарантией. То же и в других слоях населения, в независимости от положения и материального благополучия. Не зря писал И. Крылов:
В ком есть и совесть, и закон,
Тот не украдет, не обманет,
В какой бы нужде ни был он;
А вору дай хоть миллион –
Он воровать не перестанет.
В то время, как в «развитых» странах люди все закрепляли на бумаге, не доверяя друг другу, русские люди верили друг другу на слово. Потому что существовал куда более значимый институт, чем право, регламентирующее лишь внешнюю сторону отношений. Институт этот – Совесть. Внутренний закон. Живя по нему, человек не совершал преступления не потому, что не имел возможности, но потому что не хотел того, боялся поступить «не по совести» и навлечь на себя гнев Божий. Вот, она – наивысшая форма правосознания! Совесть ей имя! И эта форма искони была на Руси до тех пор, пока не погнались мы за Европой и, напялив платье ее, перенеся на родную землю многие ее достижения, в то же время неосмотрительно перенесли то, что нельзя было переносить ни в коем случае, то, что разрушило тот внутренний закон, который был у нас. В Российскую Империю хлынули дельцы иной веры, а часто и вовсе без оной. Их мораль была: оправдано все, что выгодно. Столкнувшись с такими жесткими конкурентами, приходилось перенимать правила их игры. Тогда-то в России появились ростовщики, которые вскорости приобрели весьма большое влияние на все происходящее в Империи. Совесть была забыта – оставались законы. Поэтому с середины 19-го века в России развивается правовая система, надо сказать, очень демократичная. Вводятся суды присяжных, судебные заседания проходят открыто, обвиняемых защищают адвокаты, стяжающие себе славу на громких делах. Приговоры так же весьма гуманны, если не сказать больше. Нередко преступников выпускают из зала суда. Так присяжными была оправдана террористка Вера Засулич. Но отчего-то, несмотря на демократичные законы, преступность лишь возрастала, и характерно, что многие тяжкие преступления совершали представители образованного сословия. А дело все в том, что эта часть российского общества была духовно тяжело больна, и болезнь ее медленно просачивалась и в народ, еще сохранявший в себе прежний внутренний закон. Этот духовный недуг прогрессировал все последние годы существования Российской Империи, затем развивался весь 20-й век и грозит достигнуть своего апогея в веке 21-м…
У Святителя Николая Сербского в «Мыслях о добре и зле» есть статья под названием «Пять импульсов», кою мы приведем, поскольку в ней изумительно прописан процесс разрушения человека:
«Существует пять основных импульсов, которые управляют людьми в их делах:
Личная корысть и собственное удовольствие.
Родственные или кровные узы.
Законы сообщества.
Совесть
Ощущение присутствия живого Бога
Первые три импульса имеются и у животных, предпоследний – у многих людей, а последний у некоторых людей.
Если выражаться военным языком, то:
5-й импульс – это передовая линия борьбы, сдав которую, человек отступает и занимает вторую линию (соответственно, 4-й импульс), сдав которую, отступает и занимает 3-ю линию (соответственно, 3-й импульс), а когда не может удержать ее отступает на 4-ю линию (соответственно, второй импульс), когда же потеряет и 4-ю, отступает и занимает 5-ю линию (соответственно, первый импульс).
Так происходит разложение человека, разложение и гибель. Говорим: и гибель, потому что человек может потерять и последнюю линию борьбы (соответственно, первый импульс), а тогда ему не остается ничего, кроме тупого безразличия по отношению ко всему, кроме отчаяния и – самоубийства».
Когда-то давно русский народ жил, руководствуясь, преимущественно, 4-м и 5-м импульсами. Однако, за последние три века он оставил их и сегодня, докатившись до животного уровня (2-й и 3-й импульсы), мы рискуем отступить на последнюю, 5-ю линию, ту линию, модель которой старательно навязывают нам, за которой – небытие. Иные и пришли уже к ней. Но есть же и те, кто, несмотря ни на что, удерживается на 2-й линии! Есть и праведники. Именно ими «передовыми отрядами», стойко стоящими на своих рубежах удерживается все общество от окончательного распада, падения в бездну.
Ни экономический, ни какой-либо иной дефицит не опасен так, как дефицит совести. Совесть не заменят никакие законы, ибо законы нужны лишь там, где совести не осталось. Закон – суррогат совести. И печальна судьба того общества, в котором не осталось совести. А потому закончим мы словами Петра Бернгардовича Струве: «Нам нужно возрождение духа. А остальное приложится!»
2004 г.
Уголовный геноцид
Оборотни множатся
Странная история произошла в последних числах сентября в Пензенской области. Там при весьма загадочных обстоятельствах сотрудники милиции застрелили атамана станицы Никольская Пензенского отдела Волжского казачьего войска Георгия Шведова недалеко от его собственного дома. Известно, что атаману угрожали неизвестные, требуя отдать бизнес, и он даже застраховал свою жизнь. Единственного свидетеля, который видел, что произошло между сотрудниками милиции и якобы оказавшим им сопротивление Шведовым, скрывают казаки, опасающиеся, что от очевидца попытаются избавиться до того, как он успеет дать показания. В станице никто из казаков в официальную версию, согласно который атаман оказал сопротивление пытавшимся задержать его милиционерам, не верит. Станичники рассказали журналистам «Газеты», что Шведов прожил в Никольске всю жизнь, занимался бизнесом, имел свой таксопарк и ЧОП. В прошлом году он возглавил станицу Никольскую, став ее атаманом, и стал наводить в ней порядок: начал восстанавливать православные церкви, создал кадетский казачий класс, помогал инвалидам и параллельно продолжал заниматься предпринимательством. Издание приводит свидетельства казаков о том, что произошло в роковой день 29 сентября: «По дороге их стали преследовать четыре машины: две иномарки, «Газель» и «УАЗ», в которых сидели люди в штатском. Неизвестные подрезали «Жигули» атамана, и тот, памятуя угрозы в свой адрес, начал уходить от преследователей. По машине Шведова открыли огонь, он стал отстреливаться из своего травматического пистолета. В какой-то момент автомобиль заглох, и атаман вместе со своим замом выскочили из машины и попытались убежать в лес, тогда атамана и настиг выстрел в спину. Сашку (Александра Естифеева, заместителя Шведова, которого и скрывают теперь казаки – Авт. ) скрутили и отвезли в милицию, а к вечеру отпустили. (…) Мы подозреваем, кто мог решиться на убийство. Это большие люди, но пока раскрывать имен не будем. Главное сейчас – удержать станицу от возможных беспорядков, потому что смерть атамана – это огромная потеря».