Страница 9 из 20
Встала, отошла к стойке. Расплачивалась там с буфетчицей. А у Константина вдруг пропал аппетит.
– Ну что сидите? – злясь, спросила Анна. – Вы же спешили отдать сыновний долг и отбыть в столицу нашей родины.
– Вы местная? – спросил вдруг Константин.
– Нет.
– Родственники тут?
– Почти родственники, – нехотя ответила Анна и, помолчав, добавила: – Я здесь в пятнадцатый раз.
– В пятнадцатый?.. – удивился Константин, только теперь начиная догадываться. – И всегда в марте?
– Всегда в марте, – ответила Анна. – Однажды была летом. Отпуск здесь провела. Но это не в счет. Это в шестнадцатый раз.
– Тем летом обелиск на братскую могилу ставили, – пояснила буфетчица. – Еще Гарбузенко жив был.
– Какой Гарбузенко? – спросил Константин.
– Старший сержант. Помощник командира взвода, – пояснила Анна. – Умер два года назад, просил, чтоб его – в ту же, братскую. С трудом, но удалось.
– Значит, вы ездите сюда половину вашей жизни?
– Отец и есть половина жизни. Половина жизни – отец, другая половина – мама.
– Здесь живет кто-нибудь, кто был в том бою? – помолчав, спросил Константин.
– В бою погибли все, – ответила Анна. – Немцы добили даже раненых. Но одна девочка из Ильинки пряталась в кустах. То есть это тогда она была девочкой, теперь она – Валентина Ивановна. Я у нее останавливаюсь.
Константин очень внимательно выслушал ее, вздохнул, помолчал. Сказал вдруг, не глядя:
– Не сердитесь на меня, Аня. У каждого свое. Жизнь, как говорится, есть жизнь. Скажите лучше, что я должен сделать?
Анна улыбнулась:
– Для начала помогите мне дотащить чемодан.
…Офицеры маршевого батальона были выстроены на заснеженном плацу. Поверяющий – кругленький, весьма пожилой и очень усталый генерал – кричал обиженным голосом:
– Немец – не дурак, лейтенанты! Не дурак, понятно? «На ура» с ним не надейся! Я его еще с пятнадцатого постиг! Солдату на войне тяжелее всех, понятно? Он прямехонько на смерть побежит. Обманет – удача, не обманет – слава вечная! И коли он чего не умеет, то не он виноват, а его командир, понятно? Солдат никогда не ленится – это его командир ленив. Все с вас спрошу, лейтенанты, все – с вас! Если солдату мы землю свою доверили, то вам – солдат. Самое дорогое, что у нас есть. Дороже не придумаешь. Кто командир взвода, в котором сегодня ефрейтор первой гранатой макет танка разнес?
– Младший лейтенант Суслин! – покраснев от удовольствия, гаркнул Игорь. – Второй комсомольский взвод истребителей танков!
– Комсомольский? Отменно! – похвалил генерал. – Как фамилия молодца?
– Ефрейтор Святкин, товарищ генерал. Ротный запевала!
– Два раза молодец, – улыбнулся генерал. – Твой взвод выделен для прохождения?
– Так точно, товарищ генерал!
– Ну, лейтенант, командуй. Да скажи этому… Святкину, чтобы порадовал меня песней, как порадовал меткостью на ученьях. Иди.
– Есть! – крикнул Суслин и со всех ног бросился к взводу, построенному на другом конце плаца.
– Суслик бежит, – сказал Святкин, увидев бежавшего к ним младшего лейтенанта. – Чего это он сияет, как взводная сковородка?
– Взвод, смирно! – подал команду Гарбузенко.
Подбежал Суслин. Он запыхался и говорил с перерывами, задыхаясь:
– Значит, так… Как махну… Как махну рукой – запевай. Все дружно… И ножку чтобы… Ножку, чтоб земля гудела… Товарищ ефрейтор Святкин, генерал… генерал лично… Лично, понятно?..
– Лично понятно, – согласился Святкин.
Печатая ногу, взвод шагал по заснеженному плацу.
Суслин шагал впереди, ступая легко и упруго, радостно ощущая единый ритм со своим взводом истребителей танков. Направляя взвод к наспех сколоченной трибуне, он молодецки развернул плечи и махнул рукой.
Солдаты начали особенно старательно впечатывать ножку, а ефрейтор Святкин, откинув голову, запел:
В это время взвод проходил мимо начальственной трибуны, солдаты, естественно, держали на нее равнение. Но, услышав ошарашивающе незнакомую мелодию и текст песни, Суслин невольно оглянулся, сбил шаг и нелепо засеменил, пытаясь поймать ритм.
А его взвод, изо всех сил топая сапогами, то молодецки выкрикивал: «Эх!», то скорбно вздыхал: «Ох!..»
– Что это они горланят? – удивленно спросил генерал.
– Вроде «По долинам и по взгорьям», – неуверенно подсказал командир батальона.
– Ну оболтусы! Ну разгильдяи! – свирепо засопел генерал. – Взводного ко мне!…
Постоял, подумал, махнул рукой и усмехнулся в седые усы:
– Впрочем, отставить! Песня как песня. Пускай поют!..
Анна и Константин тряслись в сельском газике. Молодая женщина сидела рядом с шофером, а капитан боком примостился на заднем сиденье, где стоял Аннин неподъемный чемодан.
– Значит, к памятнику желаете? – болтал шофер. – Полчаса делов. Я мимо того памятника два раза в день езжу.
– Он сильно облез? – спросила Анна.
– Есть маленько, – сказал шофер. – Краски хреновые, что ли. Или сырость особая от речки. Каждый год подновляют, а к весне – опять разводы. Надо бы пленкой прозрачной покрыть. Или лаком в три слоя.
– Надо, – согласилась Анна.
– Вот и написали бы куда, – продолжал парень. – Мол, туристы, случайно заинтересовались, то да се. А то наших не прошибешь: то денег у них нет, то еще чего. Только к юбилеям и спохватываются. Главное, мужики там лежат стоящие. Восемнадцать «тигров» подбили!
– Так уж и восемнадцать? – улыбнулся Константин.
– Точно говорю, – обиделся шофер. – Я, правда, не местный, но мне ильинские рассказывали, как они тут, солдаты то есть, танки рвали. Главное, пушек-то у них не было, вот какое обстоятельство. Одни гранаты, значит. Вот они обвяжутся гранатами и – под «тигра». Восемнадцать хлопцев – восемнадцать «тигров». Такая арифметика.
Кончилась белая от берез и снега рощица, дорога покатилась вниз, а машина остановилась. Все трое выбрались из «газика».
– Вот она – братская, – сказал шофер.
Памятник стоял в чистом поле насквозь продуваемый ветрами. Это был стандартный четырехгранный обелиск, облицованный плитами из белого мрамора, с площадкой для венков, огражденной металлической решеткой. В стороне от памятника тянулась к бетонному мосту наезженная дорога, а вокруг, куда только достигал взгляд, белели чистые снега.
– Пойдемте к памятнику, – предложил шофер. – На нем фамилии есть. С трех сторон.
Но его пассажиры не тронулись с места.
– Да, жизнь прожить – не поле перейти, – сказал Константин и, прикрывшись от ветра, закурил сигарету.
– Вы о чем? – спросила Анна.
– Подумал, что это поле перейти было труднее, чем иному прожить целую жизнь. Вернее, не перейти, а не дать, чтобы перешли другие. Не отдать его, это поле. И труднее, и страшнее.
– Пойдемте к ним, Костя.
– Сейчас. Докурю только.
– Они не обидятся.
Анна первой пошла по протоптанной в снегу тропинке к памятнику.
Константин шел следом, а шофер замыкал шествие.
Подошли к памятнику и остановились. Стояли и молча смотрели на обелиск, на приваренные к подножию остатки оружия: погнутый ствол противотанкового ружья, разбитый автомат, обломок винтовки. И на каску. На ржавую каску с дыркой вместо звездочки.
– До сих пор находят, – тихо сказал стоявший позади них шофер. – Как выпашут чего, так – сюда.
Анна и Константин прошли в ограду и остановились рядом с обелиском. И Анна тихо сказала:
– Здравствуй, папка.
– Здорово, батя, – эхом откликнулся Константин.