Времена осени

Тут меня уже второй раз снова будто стукнуло током, но на этот раз сильнее.

– Алексей Давтян? – переспросил я.

– Да, я видела его несколько раз. Очень веселый и умный армянин такой, – безучастно поведала Инь, будто это было наиболее скучное место ее биографии. Я перестал писать и перевел на нее круглые глаза.

Какого… черта… происходит?

– У него была родинка на правой щеке, и он картавит? – быстро спросил я.

Инь задумалась ненадолго и, приподнимая брови, утвердительно закивала головой.

– Правда? – вырвалось у меня.

– Да, так и есть. У него вообще много родинок на лице, очень большая на шее.

Кажется, мы говорили об одном человеке, том самом, который еще недавно поздравлял меня с днем рождения. Как советовали в учебниках по осознанным сновидениям, чтобы убедиться, что это не сон, я ущипнул сначала свою руку, потом предмет передо мной – это был стол. Ничто не исчезло, все казалось происходящим здесь и сейчас. Но в принципе это могло быть совпадение.

Факт того, что в ее истории появился человек, которого мы, кажется, оба знали, не произвел на Инь такого же сильного впечатления. Она только слегка повела бровями, отпила еще кофе и кивнула.

– Вот видишь, ты тоже его знаешь, Ян, – только и сказала она. – Так вот, где мы остановились?… А, да, смерть моего мужа. Медики сказали, что там были замешаны наркотики. Я никогда бы не подумала, но они по своим анализам установили, что он употреблял кокаин. Я никогда не видела. Но, как я уже говорила, я вообще мало его видела. Теперь понимаю, что у него была своя параллельная жизнь, о которой я даже не догадывалась. Он не чувствовал себя со мной счастливым, и искал счастье где-то еще. Я узнала потом еще некоторые вещи, но я не буду рассказывать. Сейчас точно. Это в данный момент ни к чему, – Инь поджала губы и обвела их языком. – В момент, когда я побежала за ним к туалету в ресторане – мне действительно стало за него страшно, я никогда такого не испытывала к нему. И весь этот вечер с больницей и его смертью меня очень трясло, я была вне себя, я сходила с ума. Но потом, знаешь, меня как отпустило, причем очень конкретно. Я как выдохнула, и, хотя понимаю, что это морально ужасно, но ко мне пришло большое облегчение после того, как он умер. Было много возни с документами, с оформлением бумажек, но в итоге я получила приличную сумму денег. В деньгах я нуждалась, но это было не самым важным… Его родственники всегда меня не любили. Они как бы платили мне той же монетой. Знаешь, это такая история… я не очень много их видела вообще, до свадьбы я была на трех-четырех обедах с его семьей, они всегда мне улыбались и были такие добрые, и мне показалось, очень благородные и воспитанные люди. И на нашей свадьбе они очень радовались за нас, обнимали, дарили подарки, кричали «горько!», знаешь. Потом, когда муж умер, я разбирала его вещи и наткнулась на дневники. Я не буду сейчас все рассказывать, но что касается его родителей – они закатывали скандалы ему, они делали все, чтобы он не женился на мне. Они видели меня насквозь и знали, что он не будет счастлив со мной. Он, как я прочитала в дневниках, спорил с ними, защищал меня, пытался их переубедить. Это была его невидимая война, о которой он мне ничего не рассказывал, о которой я ничего не знала. Я стала его очень уважать за это, хоть и посмертно. Так вот, родители после смерти Бори про себя решили, что это все из-за меня. Они винили во всем меня, и когда мы два раза встречались после его смерти они уже не скрывали своей ненависти ко мне. Они хотели оставить меня без гроша после всего этого, но у Бори было завещание уже готово, где он все прописал, и мне полагалась большая сумма. Я не знаю, зачем он сделал это завещание, как это пришло ему в голову – я не хочу верить, что случай в ресторане был самоубийством, я была с ним за десять минут до этого, он был в прекрасном расположении духа. Но Боря был такой правильный во всяких формальностях, знаешь, он закончил школу с медалью, институт с красным дипломом, я не знаю, зачем я это говорю… Но, в общем, у него было готово завещание, и оно было профессионально сделано, заверено – он же все-таки был консультантом-юристом. Он сделал его так, что его родители не смогли оставить меня без причитавшегося мне согласно этому документу. Но на встречах с ними мне было невыносимо больно. Никто еще так не оскорблял меня…

Инь впервые за последний час замолчала более, чем на три минуты и откинулась в кресле, погрузившись в себя. Все это время я записывал, даже не стараясь осмысливать все то, что записывал – так было проще. Я не хотел вдумываться в то, что она говорила. Мне было проще считать это выдумкой, хотя Алекс не мог выйти у меня из головы.

Внезапно она вернулась из своей задумчивости и спросила:

– Ян, ты устал? Может, прогуляемся? Тут душно, а на улице так хорошо! – это было сказано так просто и без надрывов в голосе. Сказано, будто мы знакомы уже сто лет.

– Давай, – согласился я, и мы вышли из кафе.

4.

– Прости, я как-то вывалила на тебя весь этот мусор своих историй, – сказала Инь и достала пачку сигарет. Мы шли вдоль набережной и любовались силуэтами церквей и черепичных крыш на противоположном берегу. – Ты куришь?

– Нет, – неуверенно отозвался я.

– Я тоже бросала, но потом снова закурила. Причем самое большое удовольствие именно в том, чтобы снова начать курить после того, что оказалось попыткой бросить.

Приятный теплый ветер доносил до нас запахи жареных сосисок и прощальные песни еще зеленых листьев. Инь остановилась и подняла опавший лист с дороги.

– А вот и первые жертвы, – констатировала она. – Его век закончился. Если, конечно, рассматривать появление, рост и падение этого листа как жизнь. Люди любят делить что-то на составные части: рождение, рост, старение, смерть… Никто много не говорит о жизни листьев. Совсем никто не говорит о жизни воды, которую наливают в чайник и ее смерти при превращении в пар. Это просто изменения. Я иногда не вижу в своем существовании сильного отличия от кипения воды. Или замерзания воды. А ты?

– Я вижу.

– Правда?

– Да…

– Может ты и прав, – загадочно сказала Инь, не дав мне договорить. – А про себя даже и не знаю. Вот мы решили с тобой писать биографию. Мне сейчас 29 лет, но я уже вижу всю свою жизнь на годы вперед и вижу ее конец. У всех людей одно и то же. Рождение, родители, детство. Дальше школа – средняя, высшая, или просто школа жизни – тут уже как кому повезет. Работа. Семья или одиночество. Попытки убежать от одиночества и заполнить свои дни каким-то смыслом. Где ты его найдешь? Где хочешь. Иногда побеги от одной семьи к другой, от друзей к семье, от семьи на работу, от работы к друзьям. Цикл. Эй, не найдется ли у вас немного смысла для моей жизни? Я очень хороший клиент, я кредитоспособна, я жизнерадостна и готова тратить время креативно. Кино, литература, живопись, бисероплетение, кулинария, спорт, отмывание денег, путешествия, коллекционирование монет, мужчин, кредитов – любые соревнования в способности накопить наибольшее количество ненужных вещей перед смертью приветствуются. И вот ты заболеваешь. Твоим близким ты становишься балластом. Ты уже плохо соображаешь и даже поесть самостоятельно не можешь. Ты начинаешь мочиться в штаны. Ты снова ребенок. Но только уже дряхлый, окостеневший и заплесневевший изнутри и снаружи. Таких больше не тискают, не целуют во все места, не покупают им новые игрушки. Таких кладут в больницу, сжигают и закапывают. Привет. Цикл.

– Это все конечно понятно, но ведь ты можешь прожить свою жизнь, как хочешь, разве это не прекрасно?

– Я, знаешь, не уверена, что все прямо как ты говоришь «как хочешь». Выбор есть очень редко, и, чаще всего, в эти моменты у нас в голове бурлит черт-и-что, и мы выбираем не то. Выбираем, как нам проще, как выбирают все вокруг, что приносит иллюзорное счастье сейчас и боль впоследствии.

Я и не заметил, как наступили сумерки. Теплый ветер обдувал звуками сгущающегося вечера. Мимо прошли две хорошо одетые пожилые женщины, окинув меня осторожным взглядом. Снова послышались звуки сирен где-то неподалеку.