Страница 11 из 17
- Лекс, ну хватит дуться? Ничего страшного не произошло. Ему даже больно не было. Быстро всё сде... - его слова оборвал доносящийся с кухни звон стекла.
Он замер, принюхался, и радостное настроение тут же как рукой сняло, вместе с симптомами эйфории. В его мир вернулась серость. Уголки губ опустились вниз, нос наморщился, и Саша пробормотал сквозь зубы:
- Папа... Да ещё и пьяный...
Саша развернулся и поплёлся на кухню, шаркая босыми ногами по линолеуму. Первое, что он увидел, - отец, сидящий за пустым столом. Никакой закуски, только гранёный стакан и две бутылки дешёвой водки, одну из которых глава семьи уже опустошил. Выглядел он неважно: трясущиеся руки, понурый вид, стеклянный взгляд и неживое, будто каменное, лицо.
- Папа, почему ты дома? Что-то случилось?
Отец неспешно перевёл взгляд на Сашу и, глядя ему прямо в глаза, спокойно, но не всегда разборчиво, заговорил:
- Здесь вопросы задаю я, не вырос ещё. Где ты был?
- На тренировке, - без раздумий соврал Саша, и внутри даже ничего не дрогнуло.
- Врёшь, я звонил Семёнычу, ты две недели не появлялся, - процедил Александр Александрович.
- Да как не появлялся? Мышцу я на ноге повредил, вот и не ходил. Сам потихоньку разминаю.
- Не ври! Насквозь тебя вижу! Я с работы отпросился, а ты шляешься не пойми где. Ты вообще помнишь, какой сегодня день?
- Вторник... - растерянно выдавил Саша, запутавшись окончательно в том, чего от него хотят.
- Вторник, - со злобой передразнил Александр Александрович, налив и опрокинув в глотку очередной стакан водки.
Отец покряхтел, поморщился, выдохнул в сторону и вновь заговорил:
- Что у тебя в голове-то? Пепел, что ли, вместо мозгов? Со своими поджогами всё позабыл? Сегодня ровно три года, как умерла мать. А ты? Совести у тебя нет! Я на кладбище уже один сходил... Тебе же на всё насрать!
Сын потупил взгляд, ещё сильнее покраснел, что-то хотел сказать, тихо шевеля губами, но так ничего и не смог выдавить. Не придумал он никаких оправданий: ни плохих, ни хороших, ни для отца, ни для себя самого. Ему стало нестерпимо стыдно за свой проступок, и он жалел о том, что не умеет растворяться в воздухе, как Лекс. На глаза наворачивались слёзы, внутри свербело, жгло и толкало вперёд... в объятия к отцу.
Ему ведь тоже сейчас нелегко, Саша это прекрасно понимал, хотя, скорее, даже чувствовал. За маской безразличия отец прятал боль, печаль, разочарование, сожаление и собственное бессилие перед лицом несправедливости мира. Он не хотел сегодня напиваться, но другого способа забыться и не думать о реальности не знал.
Саша вновь ощутил в носу знакомое щекотание лапок, а затем и запах жжёных муравьёв. Поморщился, потёр переносицу, задумался и погрузился в воспоминания. Воссоздал образ мамы, ещё до болезни: молодой, красивой и безмерно счастливой. Он даже будто бы почувствовал нежные прикосновения и тепло её рук, услышал ласковый голос. Вспомнил радостные моменты, лучше которых уже никогда и ничего не будет - ведь прошлое не вернуть, так же, как и нельзя его забыть.
Стряхнув грустные мысли, Саша посмотрел на отца, тихонько раскачивающегося в ритм тополиных ветвей за окном, и понял, что больше не может сдерживаться.
"Сильнее всего на свете хочу сейчас его обнять и рассказать ему о своей любви. Вместе мы должны справиться с общим горем, ради памяти о маме".
По щеке скользнула слеза, он сделал неуверенный шажок, замер на миг, и тут же побежал к отцу. Обнял, прижался... но насладиться отцовской любовью не успел.
В следующую секунду он уже очутился на полу, возле противоположной от окна стены, шмякнувшись на пятую точку. Лицо горело, но больше не от боли, а от обиды, глава семьи ведь не ударил наотмашь, а лишь оттолкнул всей пятернёй.
- Что за телячьи нежности? Я просил меня обнимать? - закричал отец, как бешеный, хватая бутылку. Сделал несколько больших глотков прямо из горла, допил и бросил под стол. - Только и умеешь всё портить...
Саша молчал, лишь часто хлопал ресницами, ревел и шмыгал носом.
- Сырость не разводи! Одни проблемы от тебя! Твои долбаные поджоги. Постоянные вызовы в школу, - орал он с пеной у рта. - Вали на хрен в свою комнату и не выходи оттуда, пока я тебе не разрешу. Ты наказан! Не будешь врать мне, сопляк!
Непонимание в глазах Саши сменилось чёрной ненавистью, истребляющей всё доброе и светлое, что он успел накопить и сохранить за все эти годы. Слёзы высушила разгорающаяся внутри него ярость. Желваки заходили ходуном от переизбытка недобрых мыслей. Лицо обезобразилось до неузнаваемости, превратив Сашу в подобие маленького чудовища, вырвавшегося на волю из плена преисподней. И эта звериная сущность жаждала крови, хотела впиться зубами в горло обидчика и вырвать шмат мяса вместе с гортанью, остановив поток желчных слов. Но она боялась проиграть, соизмеряя собственные возможности и силы противника.
- Не слушай его! Он просто пьян! - заверещал внезапно появившийся Лекс. - Он так не думает и никогда не думал. Накопилось! Ты должен успокоиться! Это юродивые демоны в его голове нашёптывают гадости.
- Это ты во всём виноват! - продолжал надрывать горло отец, жутко хрипя.
Лекс хлестал Сашу по щекам, тряс за плечи, но тот ни на что не реагировал, лишь сверлил взглядом отца. Внутри него словно что-то хрустнуло и переломилось, разделив прожитую жизнь на два промежутка: "до смерти мамы" и "после". Причём последняя часть воспоминаний стремительно меркла, будто угасающее пламя, превращаясь в серый пепел. Саша забывал всё хорошее, что связывало их с отцом, а с самого дна подсознания всплывала на поверхность лишь давно схороненная правда - чёрная и мерзкая, словно слизь. Он вспоминал, как отец бил его солдатским ремнём за мельчайшую провинность, особо не разбираясь в подробностях. Ведь тот никогда его не слушал и слова вставить не давал. Никогда не хвалил за успехи, что обижало Сашу сильнее всего.