Хэнтон & Лоуренс. Империя

Потребуется время, чтобы все вернулось к тому, как было. Возможно даже очень много времени…

— Я рада, что живу не твоей жизнью, — чуточку посочувствовав мне, улыбнулась Ева, нарушив возникшую тишину. — Мне больше по душе спокойная жизнь, дом и муж, который вовремя возвращается с работы.

— Дети, — улыбнулась я. — Спокойная жизнь тебе будет только сниться.

— Ты понимаешь, о чем я.

— Да, понимаю, — попросила: — Покажешь еще разок детскую?

— Конечно.

Мы поднялись наверх. Ева приоткрыла дверь в спальню. Эта комната нисколько не изменилась, все те же небесно-голубые стены и светлая мебель. А вот вторая комната в спальне — детская комната, пополнилась новыми игрушками.

Я подошла к полкам с игрушками, взяла в руки плюшевого медведя; повертела его в руках и положила на место. Взгляд скользнул на сидящую рядом фарфоровую куклу в красном шелковом платьице и остановился на крошечной красной машине, за рулем которой сидел плюшевый заяц.

— Я не знаю, кто будет, мальчик или девочка, — Ева поправила игрушки в углу комнаты. — Вот и покупаю все подряд.

В ответ я только коротко улыбнулась, глядя в окно. Затем подошла к детской кроватке. Над кроваткой свисали подвесные погремушки и задумчиво, я пальцем толкнула одну из игрушек в виде зверька. Зайца, кажется…

— Какой у тебя срок? — с улыбкой спросила Ева, подступив ко мне.

А я, продолжая смотреть на подвесные погремушки, спокойно ответила:

— Третий месяц.

— Ты сказала Джону?

— Еще нет, — посмотрела на Еву. — Скажу, когда он вернется с Юдеско.

Джон задержался в Юдеско еще на три дня и вернулся только к концу недели. Я была дома, когда во дворе затих мощный «Прайд» и в холл шагнул высокий широкоплечий мужчина.

— Здравствуй, Джон.

— Анна, — взгляд серых глаз потеплел. Хэнтон приблизился ко мне, губами ненавязчиво коснувшись моих губ. — Я скучал по тебе.

— И я по тебе, — задумалась и тут же таинственно проговорила: — Выпьем чаю в гостиной?

Мужчина стал по-деловому серьезным:

— Дела?

— Просто поговорим, — мотнув головой, заверила я. — Ни «Хэнтон», ни «Лоуренс нефть». Просто… мы и все.

— Ладно, — мужчина выглядел растерянным, но только слегка. — Приму душ и спущусь к тебе.

Кивнула.

Джон поднялся наверх, а я вернулась в гостиную. Села в тоже кресло, в котором была, и, взяв со столика кружку с теплым чаем, опять посмотрела на светлую колыбель. На фоне приглушенного света и жаркого камина, колыбель казалась светло-желтой. Ее доставили еще на прошлой неделе, и уже восьмой вечер я провожу вот так. За чашкой чая смотрю на свое будущее. Пытаюсь представить, каким оно будет у меня.

Ни кресла-качалки, как на витрине магазина, ни пледа, ни кружки. Просто колыбель с подвесными игрушками в виде луны и звезд.

Я не светилась от счастья. Мне не было грустно и не было страшно. Задавалась вопросами, но с решительной честностью смогла ответить только на один: я хотела этих перемен?

Да, хотела!

Поднесла кружку к губам, не отрывая взгляд от детской кроватки на фоне камина…

Вскоре послышались тяжелые размеренные шаги Джона в холле. А когда мужчина вошел в гостиную, то на пороге заметно сбавил шаг. Светлая рубашка и темные брюки… Влажные после душа волосы… Его пристальный взгляд был устремлен на детскую колыбель, а когда этот взгляд метнулся ко мне, сказала:

— Ребенок родится в конце сентября. Так сказал врач.

С дерзко приподнятым уголком губ Хэнтон медленно-медленно обошел колыбель и приблизился ко мне. Встал за спинкой моего кресла. Склонился ко мне, поцеловав в висок, и прошептал у самого уха:

— Спасибо, дорогая.

На следующий день курьер доставил мне подарок от Джона: комплект бессовестно дорогих драгоценностей от известного бренда и цветы. А еще через четыре месяца у меня появился свой собственный самолет… Борт «Анна Хэнтон». «Хэнтон» при этом было оформлено в виде моей подписи, в точности, как подпись Джона сияла на борту его собственного самолета. Пока что никем неповторимый исключительный стиль Хэнтонов.

Эпилог

В сентябре тысяча девятьсот шестьдесят второго года я родила сына, Теодора Хэнтона, названного так в честь своего дедушки. Розовощекий и очень требовательный карапуз на долгие месяцы заполнил собой все мое время. Утро. День. Ночь. Абсолютно все мое время… Так что забота о «Лоуренс нефть» всецело досталась Джону.

Но ведь это на время! Ребенок растет и вместе с тем жизнь хоть сколько-нибудь однажды возвращается в привычное русло. Я себя к этому готовила. Но когда Теодору исполнилось полтора года, мое предложение привлечь нянь и вернуться к работе, неожиданно было принято Джоном в штыки. Этот мужчина был непреклонен в своей убежденности в том, что ребенка не должны воспитывать чужие люди… Этот спор затянулся на два дня и ни к чему не привел.

Компромисс не получился и я решила прицепиться к словам Джона…

Ребенком не должны заниматься чужие люди?

Что ж, ладно!

Пошла в гостиную, сняла телефонную трубку и сделала то, что Джону точно не понравится. Я набрала номер супругов Лоуренсов и предложила Джине переехать на время в особняк, чтобы та присмотрела за внуком. Поскольку Лоуренсы не особенно часто бывали в нашем доме не только из-за Джона, но и из-за того, что Джину не особенно любила видеть я, та с радостью приняла это предложение.

На вопрос «когда?», я решительно ответила «сегодня!».

Даже на другой стороне провода я чувствовала ее замешательство. Полсекунды спустя получила желаемый ответ и, едва положив трубку, сразу распорядилась о гостевой комнате. Собрала чемодан.

Поскольку состоятельные Лоуренсы теперь жили в Данфорде, на Северо-западную, шесть, они прибыли через три часа, примерно.

Джина Лоуренс мельком улыбнувшись мне, сразу потянулась за Теодором. Я без колебаний передала его ей. А Бенджамин, явно догадываясь о реальном положении дел, спросил настороженно:

— Почему у меня такое чувство, что твой муж не знает об этом?

— Он не знает.

— Я так и думал… Хм. Надолго?

— На несколько дней. Улажу некоторые дела и вернусь в Данфорд.

Я подошла к Джине, поцеловав своего сероглазого сына у нее на руках. Шепнула:

— Я скоро вернусь, малыш. Несколько дней… — улыбнулась Джине. — Бабушка не даст тебе скучать.

— Ни о чем не волнуйся дорогая, мы отлично проведем время, — с любовью прижала к груди Теодора.

Даже если она и понимала, как к их присутствию в доме отнесется Джон, то явно не хотела думать об этом слишком долго. Ее сознание всецело охвачено маленьким Теодором, с перспективой счастья заботиться о нем целые дни.

Кто бы мог подумать, что навсегда запечатленная в моей памяти безжалостно-холодная к дочери Джина Лоуренс, способна настолько сильно любить и даже обожать своего внука.

Чемодан в багажнике «Калибри». Водитель за рулем.

Бенджамин вслед за мной вышел во двор, пожелав мне удачи в том, что бы я там не задумала.

Что бы я там не задумала…

Открыв дверцу машины, я обернулась к Бену. Он знал, что Джон будет недоволен и даже не пытался остановить меня. Его слова — вера в меня. Вера в мои силы. Мой взгляд громче всяких слов выразил искреннюю признательность и благодарность.

Улыбнулась ему и села в машину.

— В аэропорт, мэм?

— В аэропорт, — вдохновленная предстоящей временной свободой от дома и семьи, решительно кивнула я.

Машина тронулась к высоким воротам, а я, удобнее расположившись на удобном сидении, задумалась над оставленном Джону письмом. Точнее, я отдала конверт дворецкому и велела передать его Джону, только он переступит порог дома. В письме только три строчки: «Бабушка и дедушка не чужие для Теодора люди. Лечу в Грингольд, оттуда же позвоню. Люблю тебя, Джон, чтобы ты не думал обо мне в этот момент».