Княжна

«Ведь они не виделись столько лет! Почему Дира не встанет и не побежит к дочери? Моя бы мама уже все сугробы смела, а эта сидит…» – лезла глупая, на тот момент, мысль, не давая сосредоточиться о плане собственного спасения. Да и какое спасение, если вокруг около ста человек охраны, да с одной стороны лед Днепра, а с другой непроходимый от сугробов лес!

«Господи, спаси и сохрани!» – прошептала Ольга, закрыв глаза и стараясь унять дрожь, колотившую все тело.

Шаги приближающихся людей слышались уже совсем рядом.

Полог шатра откинули с двух сторон и придержали чьи-то руки.

Забил в глаза цвет темной морской волны и золото.

– Елена! – мелодичный голос прозвенел с порога, заставив Ольгу вздрогнуть и встать.

Незнакомая, но необыкновенно красивая женщина, сбросив на пороге шатра меховой плащ и плат, бросилась обнимать Ольгу, постоянно отстраняя и вглядываясь в нее.

Глава 21

– Ты так изменилась!.. Стала взрослее!.. Господи, во что ты одета?!.

– Она – поляница, одета, как все! – прозвучал голос Диры.

– Здрава будь, Дира! И тебе поклон, Елена! – послышался шум на пороге шатра. Ольга перевела взгляд с Диры на вошедших.

Их было двое. Похожи друг на друга, в шубах и шапках напоминали очертанием двух здоровых медведей, вставших на задние лапы и заполнивших все свободное пространство у входа в шатер. Сняли шапки, у старшего кудри с проседью, да расплылся слегка. У молодого кольчуга поблескивает между пол распахнутой шубы. А так… богатыри, красавцы, прямо глаз не оторвать.

– И тебе здравие желаю, Нискиня! Мал! – Дира гордо кивнула в ответ на низкие поклоны мужчин, – Спасибо, что довезли Прекрасу.

– Да нам по пути было. Так бы просто охрану выделил. Мы тоже в Киев едем. Праздник на днях.

– Значит, вместе доедем. Вырос у тебя наследник. Хорош молодец! Пойдем, поговорим, – Дира, держа царственную осанку, направилась к порогу, – Надеюсь, Прекраса, ты привезла для Ольхи ее наряды?

– Ольхи? – женщина с трудом произнесла чужое ей имя, не убирая рук с плеч дочери, немного ее тряхнула, – Ты поменяла имя, Елена? Тебя заставили?! Зачем ты сделала это? – отпустив Ольгу, Евпраксия повернулась к матери, но та не ответила, а вышла из шатра, – Зачем?! Елена, зачем ты это сделала? Ты отреклась от Бога?! Где твой крест?

– Он пропал, когда на нас напали, служители Макоши никак не могли меня вылечить. Добромир сказал: только вернуться своей на землю, может помочь, – Ольге легко давались слова – она не лгала.

На Евпраксию было жалко смотреть, вмиг прошла окрыленность от встречи. Плечи ее опустились, вся сжалась, женщина присела на место, где только что сидела берегиня Макоши. От этого ее фигура казалась сломленной.

«Ох-ты-ж! Ну, хоть что-то отвлечет ее от рассматривания меня. Нет, ну серьезно – она горюет, как-будто я умерла!»

– Я надеюсь, в душе ты не изменила истиной вере, – тихо прошептала Евпраксия, – Мы снова вместе, Елена, теперь все будет хорошо!

Женщина хлопнула в ладоши, слуги внесли пару сундуков, распахнули их, и она начала доставать красивую одежду, не похожую своим кроем и яркостью тканей на простую одежду поляниц. Не спрашивая у Ольги, что она предпочитает, матушка деловито велела прислужницам переодеть Ольгу и устремила свой взгляд в шкатулку с драгоценностями.

Ольгу обрядили сначала в сорочку из тонкого шелка, с сужающимися к кистям рукавами, сверху шерстяную тунику ярко синего цвета, с круглым воротом. Непривычно было крутиться манекеном, но служанки действовали умело и ловко. Затем Ольгу усадили на один из сундуков и, заметив, что девушка начала дрожать от холода, тут же достали широкий плащ, подбитый мехом, заботливо накинули на плечи, но не застегивая. Одна из служанок присела перед Ольгой, держа две пары чулок: шелковые и шерстяные и две белых ленты-подвязки. Другая прислужница достала из сундука красные кожаные сапожки, расшитые камнями и мехом.

«Н-да, такую одежду только осенью носить, замерзну от красоты невиданной… А белья-то и нет! Как же так – вас же ученые считают прогрессивными, а обычные трусы и не ввели в моду?!» – Ольга с сожалением глянула на теплые штаны, что небрежной кучкой лежали рядом с сундуком. Она уже ощущала холод, нагло лезший по ногам и пробуждающим мурашки на коже.

Тем временем, Евпраксия закончила придирчиво выбирать украшения, а служанки плести косы – в четыре руки быстро дело продвигалось. Прозрачная вуаль накрыла голову Ольги, поверх нее надели тонкий венец, опустив его на самый лоб. В центре сверкал голубой сапфир, а по краям расходились цепочкой по ободу крупные жемчужины.

Ольга замерла – настал черед закрыть шею – вдруг матушка достанет крест? И как к этому отнесется Дира? Но обошлось: толи не было у Евпраксии символа христианства, толи не стала переиначивать решение матери, оставив на потом. На грудь опустилось барма – расшитый жемчугом и рубинами воротник. Ольгу подняли, расправили плащ, как носили византийцы, и она встречала на рисунках в книгах – на плече застегнули золотой пряжкой в форме солнца с подвесками, также богато украшенной драгоценными камнями. Слуги с поклоном отошли в сторону.

«И это все?! Все?! Я же окоченею! Плащик то хоть и меховой, но слабо так греет. Красота требует жертв, но я не планировала стать снегурочкой!»

– Да, хороша! Подайте зеркало, Елена должна себя увидеть! – приказала Евпраксия, – Может быть, ты хочешь другие серьги? Или браслеты?

– Я… – хотела попросить Ольга хоть какую-нибудь шубку, но матушка перебила.

– Вот эти наденьте! – подала длинные, тяжелые, украшенные жемчугом и сапфирами, – Пора!

Не обращая внимания на Ольгу, Евпраксия направилась к выходу, ей набросили плащ и плат.

– Да я замерзну! Дайте мне шкуру что ли!

Служанки перепугано переглянулись, что-то пролопотали на греческом и, не обращая внимания, стали быстро собирать разбросанные вещи в сундуки, тушить жаровни.

– Спасение утопающих, в руках самих утопающих, – Ольга прошла в дальний угол шатра, нагнулась и подняла с пола здоровую шкуру бурого медведя, по ней никто не топтался, она была чистой, – Позабочусь о себе сама! – немного ее свернув, прихватив по пути свою рыжую шапку из лисицы, пошла на выход. Попыталась натянуть шапку, но та не налезла. Мешала прическа из нескольких кос, которую ей сделали в соответствии с византийской модой. Оставлять не стала, вдруг понадобится, руки грела вместо варежек.

У двух саней, одни принадлежали Дире, вторые Евпраксии, ожесточенно спорили их хозяйки. Нискиня и Мал переминались с ноги на ногу, прятали улыбки в кулак.

– Ольха поедет со мною, в моих санях, Прекраса. И не спорь со мною!

– Я – мать, Елена – моя дочь и поедет со мною! – настаивала Евпраксия.

Ветерок с морозцем уже пробрали ноги Ольги до костей. Византийские сапожки не были рассчитаны на снег; тонкая кожа, без толстой подошвы уже намокла, по всей ступне выступали темные пятна и шел пар. Только шерсть еще дарила слабое тепло. А женщины все настойчиво препирались, и конца этому было не видно. Ольга, повторив про себя актуальную в данный момент фразу «Спасение утопающих…», огляделась и направилась к дружинникам Ольха. Безошибочно определив, кто из них старший, она подошла к нему, волоча за собой медвежью шкуру.

– Как звать?

– Свенельд, – молодец был крупный, белозубая улыбка от уха до уха. Типичный славянин, нос картошкой, волосы – пшеница золотая, и чего его ученые в скандинавы записали?

«Ух! Летописная личность что ли?!. Так, конь у него крупный, подходит!»

– А скажи-ка, Свенельд, тебя с воинами прислали, кого или что охранять?

Дружинник сначала растерялся, явно не такого вопроса ожидал, но ответил бодро:

– Тебя, княжна, охранять приказано! – и склонил голову.

– Тогда вези меня в Киев, Свенельд! Садись на своего коня и вези немедленно, пока я в лед не превратилась! А эти, – Ольга кивнула на спорящих женщин, – Сами о себе позаботятся!

– Но… – засомневался было Свенельд, потом озорно сверкнул глазами, не решаясь выполнить приказ, – Могут подумать, что я тебя умыкнул, княжна. Ты же не знаешь наших обычаев. Нельзя, могу и головы лишиться.