Страница 32 из 66
— Я был помолвлен с его сестрой.
Его подозрительный взгляд остановился на Изабелле.
— Тогда кто…
Он остановился на полуслове, когда его глаза уловили сигнал от кого-то позади меня.
Я обернулся и увидел стоящего там человека. Это был высокий, слегка полноватый мужчина с четко выраженными восточноевропейскими чертами лица: высокие скулы, темно-русые волосы, точеный нос и острый подбородок.
То, как прядь прямых волос падала на его левый глаз, прикрытый черной повязкой, придавало ему лихой вид. Но самым поразительным было то, что он излучал спокойную властность, хотя до сих пор не произнес ни слова.
Он пристально посмотрел на меня, прежде чем заговорить мягким, но отрывистым голосом:
— Джонни рассказывал мне о тебе. Ты — Саймон. — Он сделал шаг мне навстречу. — Тот самый Саймон, который стал бы его братом, если бы не грязные капиталисты, угробившие «Генерал Слокам».
Он протянул мне руку. Я сделал вид, что не заметил, что у него не хватает двух пальцев.
Его рот перекосился в подобии улыбки.
— Необходимая жертва делу, понесенная во время обучения студента искусству изготовления бомб. И я сожалею о твоей потере — потере, для которой до сих пор не добились справедливости.
— Наказали лишь капитана Ван Шейка, — кивнул я. — И то, если считать достаточным наказанием за преступную халатность срок в десять лет, из которых он не отсидит ни дня.
Капитан, чьё роковое решение обрекло в тот день на гибель более тысячи пассажиров, был осужден судом в январе этого года, но он остался на свободе под залог в 10 000 долларов.
Блондин покачал головой.
— Я бы не стал надеяться на правосудие. Судья Томас — инструмент капиталистической системы. А офицеры и директора пароходной компании «Никербокер», которые так дорожили своей прибылью, что не стали вкладывать деньги в самые простые меры безопасности, даже не попадут под суд. Чего еще было ожидать? Вся система коррумпирована.
Я понимал, что мной манипулируют, и все же не мог не согласиться с ним — по крайней мере, в том, что касалось катастрофы «Слокама». Интересно, именно так видел произошедшее Джонатан?
Впервые я понял, как легко поддаться соблазну анархистов — в окружении тех, кто понимает, что такое несправедливость, и кто жаждет правосудия и лучшей жизни. Я был не согласен с их методами, но не с их идеалами.
— Меня зовут Павол Хлад. Не важно, соратник ты нам или нет, но я рад, что сегодня ты здесь. Пойдемте, я отведу вас обоих к Джонатану, — он жестом пригласил нас с Изабеллой следовать за ним.
Мы прошли мимо мужчин и женщин, которые вскидывали руки, чтобы приветствовать оратора, который только что вышел на трибуну. Я заметил Мэй Лин на сцене позади выступающего, хлопающую в ладоши. Я даже увидел своего старого школьного товарища Сэмюэля Лизке. Но Джонатана нигде не было видно. Пока.
Я крепко держал Изабеллу за руку, чтобы не потерять ее, время от времени поглядывая на рабочего железной дороги, который под одобрительные возгласы толпы говорил о лучшей зарплате и более коротком рабочем дне.
— Железными дорогами управляют такие люди, как Джей Гулд и Корнелиус Вандербильт, — сказал оратор, задыхаясь от отвращения и бормоча «грязные капиталисты».
— Вы думаете, их заботит, хватает ли нам денег на еду?! Есть ли у нас приличное жилье? — кричал выступающий, стуча кулаком по трибуне.
— Нет! — крикнула толпа в ответ.
— Разве их волнует, что наши дети целыми днями работают на фабрике, когда им положено быть в школе?
— Нет, чёрт возьми! — во второй раз они крикнули ещё громче.
Он продолжал говорить, доводя всех в комнате до исступления. Но больше я ничего не слышал, потому что мы подошли к тому, что выглядело как бетонная стена в задней части комнаты. Я с изумлением наблюдал, как Павол поднял кусок проволоки длиной в фут, вставил его в одну из щелей, и стена волшебным образом открылась.
Мы последовали за Паволом в комнату поменьше.
— А как это работает? — спросил я, рассматривая большие петли по обе стороны стены.
Тот пожал плечами.
— Прецизионные петли. А дверь облицована бетонной плитой.
— Тебе всегда всё надо знать, да, Саймон?
Я резко обернулся, так как думал, что комната пуста. Может быть, там есть еще один потайной ход? Или я что-то упустил?
Я впервые за два года столкнулся лицом к лицу с Джонатаном Страппом. Копна его каштановых волос была точной копией волос Ханны, но на этом сходство между ними заканчивалось.
Ханна всегда была готова улыбнуться. А лицо Джонатана было искажено гневом, и глаза, не отрываясь, смотрели на меня из-за очков в проволочной оправе. Он похудел; одежда так свободно свисала с его хрупкого тела, что он казался даже моложе своих двадцати трех лет.
— Оставлю вас наедине, — сказал Павол и скрылся за фальшивой бетонной стеной.
— А это кто? — кивнул Джонатан на Изабеллу. — Замена моей сестры?
Изабелла спокойно отнеслась к его грубости.
— Можете называть меня миссис Синклер. Я вместе со своим тестем помогаю Саймону в расследованиях.
— Вы замужем? — он скептически приподнял бровь.
— Вдова, — тихо ответила Изабелла.
— Может быть, присядем? — предложил я, указывая на стол и стулья в центре комнаты.
Но Джонатан покачал головой.
— Мне ни к чему садиться. Мне нечего тебе сказать. Я согласился на эту встречу лишь для того, чтобы успокоить своего отца, — отрывисто произнёс он.
Я сел, жестом предложив Изабелле сделать то же самое. Я заставил себя принять расслабленную позу, хотя на самом деле не чувствовал ни грамма спокойствия.
Это была стратегия, которую я давно разработал для такого рода ситуаций — чем сложнее разговор, тем сильнее нужно казаться непринужденным и собранным. Чаще всего это приводило к тому, что люди разглашали больше информации, чем намеревались.
— Твой отец беспокоится о тебе, — сказал я. — Ты мог бы почаще навещать своих родителей.
Он резко, гортанно рассмеялся.
— Кто бы говорил, Саймон! Ты сам не появлялся уже два года!
— Я — не их сын, — покачал я головой, но его слова попали в цель.
— А мог бы им стать.
— А теперь у тебя есть дочь — красавица с такими же глазами, как у Ханны.
— Да. Мои родители заботятся о ней лучше, чем я когда-либо мог надеяться.
— Хотя она — твоя дочь. Твоя ответственность, — сказал я.
В глазах Джонатана мелькнула злость.
— Моя ответственность — в этом здании. Ей будет лучше с ними. Она заполняет пустоту, которую оставила в их сердцах Ханна.
— Сомневаюсь. Что может быть важнее, чем собственная дочь?
Джонатан ничего не ответил, сердито глядя на меня.
— А ещё у тебя должны быть обязательства перед ее матерью. Кто она?
— Не твоё дело. Не вмешивайся, Саймон, предупреждаю тебя.
— Без матери ты тем более нужен своей дочери, — сказал я, сохраняя спокойный тон. — Я, например, не понаслышке знаю, что происходит в семьях, где нет отца.
Его лицо окаменело.
— Это потому, что твой отец был пьяницей и игроком, который думал только о себе. Если не считать того, что тебе пришлось оставить учебу в Колумбийском университете, когда он уехал, тебе было лучше без него. Каждому из вас.
Без предупреждения он сел рядом с нами, настолько резко отодвинув стул, что я подумал, что тот сломается.
— Моя обязанность состоит только в том, чтобы сделать мир лучше. Для моей дочери, — сказал он. — Там, где ее не заставят работать в доме какой-нибудь богатейки, открывать двери или мыть полы. Там, где она сможет работать за справедливую зарплату и с нормальным рабочим графиком. Где она будет жить в хорошем доме. А ее дети будут ходить в школу и смогут получить образование.
— Ты ведь тоже когда-то этого хотел, — вздохнул я. — Что с тобой случилось, Джонатан? Ты отказался от всего, о чем когда-то мечтал — и ради чего? — Я кивнул на соседнюю комнату. — Эти люди понимают проблемы нашего общества, но у них нет ответов.
— Ты прав, у них нет ответов, — сказал он уже тише. — Они думают, что еще несколько пенни в час сделают жизнь лучше. Но этого не будет. Они болтают до посинения и думают, что политики и журналисты станут их слушать. А ведь они никогда этого не сделают. — Он стукнул кулаком по столу. — Столько разговоров… А что в итоге? Ничего!