Страница 12 из 66
Генерал Бингем тоже считал себя реформатором, но он не был Тедди Рузвельтом. Манеры генерала были грубыми, речь — резкой, и ему не хватало той уникальной смеси энтузиазма и благоразумия, которая позволила тогдашнему комиссару Рузвельту осуществить радикальные перемены.
Другие, возможно, злились, что преемники Рузвельта не сделали большего, но я уже давно решил, что обида мало что решала — и мне не хотелось тратить свои собственные усилия на то, что нельзя было изменить.
Жизнь никогда не будет одинаково благосклонна ко всем. А жертвы преступлений, с которыми я сталкивался на своей работе, часто напоминали мне, что общая цель, которую я разделял со своими коллегами, — раскрытие насильственных преступлений — была гораздо важнее, чем различия, разделявшие нас.
Худощавый сгорбленный мужчина быстрым шагом вошёл в комнату и сел рядом со мной, нервно поглядывая на карманные часы. Генерал громко обратился к нему:
— Не смогли прийти вовремя, Петрович? — он устремил ледяной взгляд на опоздавшего.
— Простите, сэр, — смущенно пробормотал мужчина.
— Сегодня утром мы заняты важным делом.
Речь генерала была отрывистой, и он почти проглатывал каждое слово. Стукнув кулаком по столу с такой силой, что его инвалидное кресло откатилось назад, по меньшей мере, на полметра, он произнёс:
— Прошлой ночью уважаемый судья — честный человек — был зверски убит в своем собственном доме. Не нужно далеко ходить, чтобы найти убедительный мотив. Судья Хьюго Джексон председательствовал на процессе Дрейсона. На самом деле, многие из вас здесь, в этой комнате, были вовлечены в дело о последствиях взрыва, в организации которого обвиняют Дрейсона.
По всей комнате разнеслись комментарии вроде «проклятые анархисты», и несколько человек закивали головой.
— Судья Джексон собирался отправить Дрейсона на электрический стул — мощный мотив для Дрейсона организовать убийство судьи из его собственной тюремной камеры. В этом я не сомневаюсь. — Комиссар сделал драматическую паузу. — Задача для нас будет заключаться в том, чтобы выловить тех анархистских подонков, которые ему помогают.
— Выловить? — Большой Билл Ходжес приподнял бровь. — Не обижайтесь, генерал, но когда эти люди узнают, что мы их ищем, они исчезнут. Вспомните, как долго мы пытаемся арестовать Макса Багински. Он — самый опасный из них всех, а мы до сих пор не можем его поймать.
— Вот почему нам нужен другой подход, — ответил генерал, широко улыбнувшись. — И вот почему я собрал вас здесь.
Он по очереди обвёл ледяным взглядом своих синих глаз каждого из нас, но мне показалось, что на мне его взгляд слегка задержался.
Затем Бингем повернулся к сидящему слева заместителю.
— Приведите парня.
Заместитель комиссара исчез и через несколько минут вернулся с молодым человеком лет семнадцати, чьи волосы представляли собой спутанную массу соломенных кудрей. Он неуклюже встал рядом с генералом, глубоко засунув руки в карманы брюк.
— Это Оливер, — объявил генерал. — Мы завербовали его прошлым летом после взрыва, и я рад сообщить, что он успешно внедрился в группу анархистов, которые регулярно встречаются в пивной Филиппа Ру. У него есть для нас имена. — Он похлопал мальчика по спине. — Конкретные имена. И если мы не сможем найти тех, кого назвал Оливер, мы будем нацеливаться на их семьи. Мы превратим их жизнь в сплошные страдания, пока люди, которых мы ищем, не сдадутся.
Второй заместитель — высокий мужчина — обеспокоенно взглянул на начальника.
— Генерал, при всем моем уважении… я не уверен, что мы имеем на это право.
— Чушь собачья, — ответил генерал. — Вы забываете, что в этом городе закон — это я. Я не планирую ничего сверх того, что позволяет закон. Но мы можем поставить их под наблюдение. Они и шагу не сделают без нашего ведома. Мы не будем вмешиваться в дела бара, наблюдая издалека за его посетителями.
Бингем усмехнулся.
— Мы ударим их в самое больное место. Посмотрим, сколько посетителей захотят зайти на стаканчик пива, когда за ними так пристально наблюдают. — Генерал прищурился. — И тогда они сами выдадут нам тех, кого мы разыскиваем.
— Вы упомянули, что у вас есть имена, сэр? — тихо спросил Савино. — Люди, за которыми мы должны наблюдать?
— Не наблюдать, — взревел генерал. — Я хочу, чтобы вы выслеживали их, как зверей, которыми они и являются. Напиши их имена на доске, парень, и расскажи нам о них.
— Я… я не могу, — произнёс, заикаясь, Оливер.
— Совсем забыл. Ты же неграмотный. Но ты умный мальчишка, не тот глупый толстяк, которого я нанял в прошлый раз.
Оливер густо покраснел, а Билл Ходжес схватил мел и обратился к нам:
— Мы вызвали сюда четырех детективов из-за ваших связей с нашими главными подозреваемыми.
Волосы на затылке у меня тут же встали дыбом.
— Связей, сэр? — вопрос вырвался у меня прежде, чем я успел его осознать.
— Совершенно верно, детектив… Зиль, если мне не изменяет память? Каждый из вас имеет какое-то отношение к людям, которых мы разыскиваем. — Генерал повернулся и окинул меня проницательным взглядом. — Не стану отрицать, что я был раздосадован, когда вдова убитого начала настаивать, чтобы вы присоединились к моему делу. Мне плевать, кем являются её родственники; я не люблю, когда люди вмешиваются в мою работу.
— Никто и не вмешивается, сэр, — спокойно ответил я.
Он снова улыбнулся.
— Ну, иногда провидение проявляет странную заботу о нас, детектив. Теперь я осознал, что вы действительно идеально подходите для этого дела. Наш четвертый мушкетер, так сказать. Оливер все объяснит.
Я больше ничего не сказал, но настороженно посмотрел на Оливера. Я заметил, что трём детективам, присоединившимся ко мне, тоже было не по себе.
Теперь мне стало ясно, почему высшее начальство с такой готовностью согласилось на просьбу миссис Джексон привлечь меня к этому делу: мое прошлое — детство, проведенное в многоквартирных домах Нижнего Ист-Сайда, рассаднике преступников и анархистов, — вполне соответствовало их целям.
Очевидно, один из моих товарищей по детству вырос и превратился в человека, подозреваемого в этом преступлении. Я разочарованно понял, что такую возможность Малвани явно не продумал.
И все же, возможно, это было к лучшему. Мне не очень хотелось работать лично с генералом.
— Я хожу на встречи к Филиппу Ру с августа, — запинаясь, начал Оливер. — Я рассказал всем, что моя мать умерла от переутомления на фабрике, и что я хочу внести свою лепту в улучшение условий труда. Теперь я в курсе всех последних новостей, в том числе о том, когда и где запланированы собрания, и кто их возглавляет.
Он замолчал, чувствуя себя неловко в центре всеобщего внимания.
— Продолжай, — подбодрил его Ходжес.
— Радикалы, которые встречаются у Ру, много говорят о революции, о правах женщин и о свободной любви, — продолжал он, краснея от смущения. — Все они поклоняются Эмме Голдман и хотят писать для ее нового журнала «Мать Земля».
— Журнала? — усмехнулся Ходжес. — Ты же не всерьез? Ей-Богу, мы тут говорим об убийстве…
— И мы все знаем, как слова Эммы Голдман заставляют людей действовать, — прервал его генерал. — В конце концов, она вдохновила своего любовника на убийство одного из богатейших бизнесменов мира.
Я знал, что он имеет в виду Александра Беркмана, отсидевшего четырнадцать лет за попытку убийства Генри Клея Фрика. Освободился он только прошлой весной.
— Два человека, — продолжил Оливер, — являются явными лидерами. У них есть прямой доступ к самой Красной Эмме, и большинство из них и пальцем не пошевелят, не получив разрешения от одного из главарей. Так что вероятность, что судья Джексон был убит анархистами без ведома этих людей, равна нулю.
Он посмотрел на Билла Ходжеса, который стоял наготове с мелом в руке.
— Первый — Джереми Вессон, — произнёс Оливер.
Ходжес написал это имя на доске большими буквами. Мне эта фамилия ничего не говорила, но я заметил, что Говард Грин сильно вспотел.