Страница 30 из 44
Но капитан де-Скарца кричал, бесновался и даже рвал волосы на голове, запершись в своей каюте. А потом передал галеон в полное распоряжение кабальеро де-Гарай, ибо приказ императора есть приказ, и кто посмеет его ослушаться?
Кабальеро перетянул галеон гребными баркасами к портовым докам, и рабочие начали устанавливать на нем машину. Автор хроники очень скупо и осторожно описывает машину кабальеро.
И ничего удивительного в этом нет: что понимал в паровых машинах монах XVI века?
В хронике говорится: «Бласко де-Гарай положил и укрепил поперек палубы „Ионы во чреве кита“ ось, на которую были надеты большие деревянные колеса, на треть погруженные в воду. Потом он поставил на палубе железный котел больше чанов, в которых давят виноград, также имевший колесо, соединенное кожаными ремнями с осью, державшей деревянные колеса».
Вот и все. Какое было парораспределение в машине кабальеро? Были ли золотники? Какое давление пара в атмосферах? Мощность в лошадиных силах? Если бы мы и смогли задать эти вопросы автору хроники, он, наверное, вытаращил бы глаза, как бык на градусник. Но не забыл благочестивый автор упомянуть такую, по его мнению, существенную подробность: «Котел машины кабальеро де-Гарай был наполнен водой, освященной в барселонском соборе Санта-Круса».
Это доказывает, что кабальеро был человеком своего века. Он понимал, что святая инквизиция чего доброго объявит его изобретение еретическим, богопротивным, даже дьявольским, поскольку оно будет бороться с ветрами, которыми распоряжается господь бог. Но попробуйте, отцы инквизиторы, назвать дьявольской машину, работающую на воде, освященной в Санта-Крусе!
Итак, машина кабальеро готова. Можно приступить к испытанию.
Кабальеро поднял над капитанским мостиком, над высокой кормовой надстройкой галеона, знамя из голубого шелкового штофа с рельефным изображением фамильного герба де-Гарай и вывел «Иону» на середину барселонской бухты.
Набережная Барселоны никогда не видела такого стечения народа, как в ясный солнечный день 17 июня 1545 года. И глаза всех были обращены на бухту, очищенную от судов. Там стоял одинокий «Иона во чреве кита», и над палубой его курился дымок. Это кабальеро де-Гарай кипятил святую санта-крусскую водичку. Паруса галеона были сняты с рей и сложены на берегу, во избежание возможных подозрений в каком-либо подвохе со стороны кабальеро.
В полдень под звон городских колоколов император появился в гавани верхом на коне. Он только что сытно пообедал и был в благодушном настроении. Для него была раскинута у самого парапета шелковая палатка под орлиным императорским штандартом. Император опустился в кресло. Его окружила лейб-гвардия, немцы в гигантских шляпах и желто-красных камзолах, пэры кортесов, ленные гранды, рыцари, иезуиты и цветник придворных дам. Тотчас с верков крепости грохнула пушка, извещая кабальеро о прибытии императора и начале испытания.
На берег прилетел скрип шпиля выбиравшего якорь «Ионы», затем дым плотным пологом окутал галеон, а затем… Толпа на набережной, пэры, рыцари и даже гвардейцы закрестились в суеверном страхе. Колеса, подвешенные с обеих бортов «Ионы», завертелись, и в обе стороны от носа галеона углом пошли волны. Галеон плыл к выходу из бухты. «Иона» кланялся королю жерлами каронад, глядевших из пушечных портиков. Выйдя в открытое море, галеон, кренясь, покатился влево, людей на его палубе мотнуло вправо, и за кормой на воде запенилась крутая дуга быстрого, красивого поворота. Волна, догнала «Иону», хлестнула в обрез кормы, выплеснулась на палубу и с веселым журчаньем ринулась в шпигаты. Галеон шел против ветра обратно в бухту. Около часа маневрировал «Иона» по барселонской бухте и наконец причалил к набережной против императорской палатки.
— Изрядно! — сказал император. — Но кто поручится нам, что в трюме галеона не спрятаны люди, которые вертели колеса? Не обманывают ли нас? Синьоры, — обратился он к придворным, — кто из вас согласится подняться на палубу «Ионы во чреве кита» и посмотреть на машину во время действия?
Синьоры потупили головы с такими гримасами, словно побились об заклад, кто сделает лицо глупее. Император провел взглядом по внезапно поглупевшим лицам синьоров и задержался на главном казначее, то есть министре финансов.
Казначей отнюдь «не обретался в авантаже», наоборот, он заслужил немилость императора за вечное брюзжание по поводу непомерных расходов на придворные увеселения и празднества.
— Друг мой дон Панкрасио, — ласково сказал император, — не угодно ли вам будет подняться на палубу галеона, чтобы осмотреть машину кабальеро де-Гарай? Идите, мой дорогой, и да будет с вами мадонна Монсерратская!
Казначей, пьяный, как поп перед обедней, сразу отрезвел от испуга, но даже ласковая просьба императора есть высочайший приказ, и кто посмеет его ослушаться?
— Счастлив исполнить повеление вашего величества! — ответил с глубоким поклоном дон Панкрасио и, с обреченностью приговоренного, поднимающегося на эшафот, отправился на галеон.
Невнимательно, то и дело оглядываясь на безопасный берег, слушал дон Панкрасио объяснения кабальеро де-Гарай. Паровые трубы, колеса, краны, ремни — все это перемешивалось в голове испуганного дона. Кабальеро заметил невнимательность казначея и, думая, что он просто скучает, решил показать машину в действии. Он повернул какой-то рычаг. Со свистом, гуденьем, скрежетом завертелись колеса, задвигались рычаги. Дон Панкрасио всплеснул от ужаса руками, попятился и повис в воздухе.
На нем были шелковые сборчатые неимоверной ширины штаны, увековеченные на портретах Тициана. Неосторожного движения дона Панкрасио было достаточно, чтобы какой-то ехидный зубец махового колеса вцепился в штаны придворного и вздернул его, как на дыбе.
Толпа на берегу испуганно загудела. Послышались истерические крики женщин. Но испуг и тревога были напрасны. Ничего ужасного не произошло. Машина сама по себе, от тяжести тела казначея, остановилась. А затем раздался треск рвущейся материи. Нежный шелк, не выдержав, лопнул, дон Панкрасио перекувырнулся и повис, теперь вниз головой, при чем обнажились его ноги. И тотчас дождь опилок хлынул на палубу галеона.
Причем здесь опилки? Откуда взялись опилки? Терпение, сейчас все станет ясным.
Старинная кастильская пословица гласит: «И в прекрасном кубке может быть дрянное вино». Пословица эта целиком оправдалась. Прекрасный кубок содержал дрянное, кислое, как уксус, вино. Прекрасные шелковые панталоны, лопнув, обнажили тощие, сухие, как жерди, ноги казначея и тощий, как пустой мешок, его зад. Безупречные юношеские формы ног, которыми хвастался дон Панкрасио, оказались опилками, насыпанными в складки казначейских штанов. Хроника, на наш взгляд, преувеличивает, говоря, что на палубу «Ионы» высыпалось не менее трех четвериков опилок. Даже из желания казаться Аполлоном Бельведерским, кто согласится таскать такую тяжесть?
А на набережной, подобно выстрелам пушек, грохотал безудержный хохот. Хохотала во всю глотку чернь, ржали по-лошадиному гвардейцы, благопристойно смеялись придворные, томно хихикали дамы, по-змеиному шипели иезуиты и прелаты, держась за бока, валился от смеха император и король. И сам виновник веселья, дон Панкрасио, жалко смеялся от испуга и стыда, пытаясь ладонями прикрыть то зад, то перед.
Спохватившийся кабальеро де-Гарай, а вместе с ним и матросы, бросились, наконец, на помощь казначею и сняли его с колеса. Один из матросов, сжалившись, дал ему свои штаны, и так, в дерюжных, запачканных дегтем и смолой шароварах, дон Панкрасио вошел в палатку императора.
— Как вы находите, мой дорогой друг, машину кабальеро де-Гарай? — спросил император казначея.
— Она ни к черту не годна, ваше величество! — ответил дон Панкрасио и принялся на все корки честить изобретение кабальеро.
— Мой дорогой, не потому ли вы браните эту машину, что она порвала ваши восхитительные панталоны?
— И поэтому тоже, ваше величество! — горячо воскликнул казначей. — Судите сами, государь, что будет, если эта подлая машина во время сражения посрывает штаны с наших матросов? Испанские моряки, как и все добрые христиане, привыкли сражаться в штанах, а не с голым задом. Не отразится ли это на их доблести? Не покажут ли они врагу свой обнаженный тыл?