Страница 29 из 44
Я хотел уже поставить томик снова на полку, но меня остановила и удивила виньетка, изображавшая галеон с «сухими», без парусов, мачтами и с высокой дымящейся на шканцах трубой, а с обоих бортов галеона висели большие гребные колеса. Колесный пароход в XVI веке? Это был век великих приключений и великих авантюр, и я решил, что хроника рассказывает о какой-нибудь остроумной и грандиозной авантюре, где были одурачены и купцы-негоцианты, и профессора университетов, и сам король, и даже сама святая церковь. Однако я ошибся: это было жизнеописание кабальеро Бласко де-Гарай, действительно авантюриста, но и опытного мореплавателя и, что главное, гениального изобретателя.
Я не буду пытаться переводить вам суконную латынь биографии кабальеро. Помпезные, пышные фразы ее были похожи на триумфальные арки, монументальные, но неуклюжие, сколоченные одним топором из толстых корявых бревен. Одолевать их было физически тяжело, как тащить тяжкую ношу по плохой дороге. Лучше я попробую рассказать вам эту диковинную и странную историю своими словами.
Жизнеописание кабальеро Бласко де-Гарай было озаглавлено в духе того времени, витиевато и многословно, и я буквально перенес это заглавие из хроники в начало моего правдивого рассказа.
Бласко де-Гарай не был изобретателем чистой воды. Его не влек в неизвестное благородный и бескорыстный порыв узнавать, открывать, разгадывать, раздвигать горизонты. Он был человеком своего беспокойного века, века больших страстей, буйных характеров и неистовых чувств. Он болел болезнью своего века, золотой лихорадкой, он алчно, с ненасытной страстью жаждал золота, как можно больше золота, власти и почестей. Он знал пути, ведущие к золоту и власти. О них говорила пословица: «Три дороги: церковь, море, дворец. Избери одну — и нужде конец».
Он выбрал море. Разве не вплыли в бессмертие каравеллы Колумба? Началась жизнь развеселая, но трудная и опасная, жизнь авантюриста века открытий и завоеваний. Он много плавал, побывал на Канарских и Азорских островах, на Мадейре, в Гвинее, бросал якорь в устье реки Сенегал, обогнул мыс Доброй Надежды, побывал даже в бухте Гванагани, где высадился великий Кристобаль. Но он не открыл и не завоевал для себя вице-королевства, ни даже генерал-губернаторства, и не привез в родную Барселону бочки, набитые золотом. Тогда он начал искать свое золото в трюмах чужих кораблей. Ведь на просторах морей и океанов нет законов, вернее, один закон — право сильного.
Хроника умалчивает, как назывался галеас кабальеро де-Гарай, узкий, как змея, стройный, пронзительный, с высоким рангоутом и черными «волчьими» парусами, невидимыми, как только сядет солнце. Его галеас таился, как хищная птица, где-нибудь в тени прибрежных скал, вылетал всегда неожиданно и нападал… Хроника подробно, с бухгалтерской точностью перечисляет, на кого нападал галеас с «волчьими» парусами. На блестящие красавицы венецианские гребные галеры, на генуэзские каравеллы, на вонючие, чумазые турецкие фелюги и карамусалы, на длинные, как стрела, алжирские саэты, мачты которых, якобы полые, были набиты золотыми цехинами и дублонами, на французские бригантины, на английские низкобортные галлеи и развалистые, плотно сидевшие на воде купеческие корабли далекой Ганзы с Янтарного моря.
Но пираты, видимо, только в сказках и легендах купаются в золоте, а де-Гарай вернулся на родину, в Барселону, с жестоким ревматизмом, двумя пулями в теле и двумя мараведи, то есть двумя грошами, в кармане. Он продал свой старый родовой барселонский дом и поселился в жалкой хижине около портовых доков. Отставной моряк, да еще в портовом городе, не возбуждает особенного интереса. Его хорошо знали только портовые кабатчики, у которых он был неоплатным должником и которые стали наливать ему бокалы лишь до половины. Кроме кабатчиков, его знали кузнецы и слесари доков. Он целые дни проводил в их кузницах и мастерских, возвращаясь домой перемазанный железной ржавчиной и копотью кузнечных горнов. А в 1545 году о нем узнала вся Барселона.
В этом году кабальеро послал «пространную эпистолию» ни больше ни меньше как самому Карлу V, императору Священной Римской империи, королю Испании, королю Сицилии и принцу Нидерландов, в которой писал, что им, кабальеро Бласко де-Гарай, сделано важное изобретение, которое сможет обогатить Испанию более и вернее, «чем все открытия в Вест-Индии совершенные», и которое сделает Испанию владычицей на морях и океанах, а следовательно и владычицей мира. Но сути своего изобретения не объяснил, а просил у императора личной аудиенции.
Неизвестно, вызвал ли бы Карл V изобретателя в Мадрид, но по счастливой случайности письмо кабальеро встретило императора на пути в Барселону, куда он ехал на какое-то церковное торжество.
В один из вечеров скучавший император вспомнил вдруг о письме старого моряка. Как многие жители твердой земли, он испытывал почти суеверное удивление и восхищение перед мореходами, загадочными людьми, понимавшими язык ветров и ураганов, находившими пути к заокеанским островам и землям. Ища спасения от царственной скуки, он приказал позвать старого морского волка во дворец. Вскоре перед христианнейшим императором и королем предстал высокий, костлявый старик с дерзко загнутыми кверху седыми усами, в коротком плаще, в кожаном колете с черными суконными рукавами.
На груди его болтались на шнурках серебряные образки святых, распятия и мадонны разных приходов, а на поясе его висела широкая короткая шпага морских капитанов.
— В чем заключается ваше изобретение? — спросил император.
— Ваше величество, — заговорил кабальеро, — я моряк, много плававший и сражавшийся с венецианцами, турками, алжирскими пиратами, англичанами и многими другими народами. И опыт многочисленных морских сражений дает мне право утверждать, что победителем всегда остается то судно, которое маневрирует лучше других.
— Это знают все моряки, — перебил кабальеро главный адмирал, находившийся в свите императора.
— Вы правы, ваша светлость, — согласился кабальеро, — но любой моряк скажет вам, что не могут легко и свободно маневрировать наши парусные суда, зашнурованные в такелаж, как в испанский сапог. Они игрушка ветра!
— А наши гребные галеры? — снова перебил кабальеро главный адмирал. — Гребцы поведут их и против ветра.
— Гребцы хороши только первый месяц, — возразил кабальеро. — Потом они киснут и дохнут. Тухлое мясо, жратва для акул. А я построил машину, имея которую, любое судно может маневрировать с легкостью птицы в воздухе, мало того, может идти без парусов и без гребцов против ветра. Разве не бог послал Испании господство над морями? И она будет властвовать на морях и океанах, имея корабли с моими машинами на борту.
— И что вы хотите получить в награду за ваше изобретение? — спросил император.
— Звание адмирала всего самодвижущегося флота, — скромно ответил кабальеро де-Гарай.
Император милостиво улыбнулся:
— Я подавал кисти великому Тициану и был озарен лучами его славы. А теперь я буду подавать молоток и клещи кабальеро де-Гарай. Может быть, потомство и его назовет великим, и тогда не будет забыто в веках и ничтожное имя императора Карла. Хорошо, я согласен. — И, посмотрев, в окно на барселонскую гавань, он обратился к главному адмиралу: — Ваша светлость, что это за судно входит на рейд?
Император указывал на двухмачтовый галеон с многоярусной трехэтажной кормой и высоким носом. Галеон шел на фордевинде, откинув косой фок направо, а грот налево, как бабочка, распустившая крылья.
— Это галеон вашего величества «Иона во чреве кита», — ответил адмирал.
— Вот, — обратился император к кабальеро, — вот судно, на которое вы поставите вашу машину. А затем мы поглядим на нее в действии. И да поможет вам святая дева Гваделупская!..
Командир «Ионы во чреве кита» бравый капитан Педро де-Скарца ругался, как пират перед виселицей:
— Клянусь всеми святыми патронами Испании, я не переживу этого! Прекрасный корабль, с парусами на длинных гибких рейках, с днищем, обшитым листовой медью, легко идущий любым галсом, будет шлепать по воде лапами, как нильский крокодил! Карамба! Нет и нет! Поднять абордажные сетки, зарядить каронады! К бою!