Страница 3 из 16
«Обстановка» прилагала все старания уличить и спровоцировать. Мне же не составляло сложности вести себя отстраненно подобно большинству. Демонстрировать томную скуку, ничем подлинно не интересоваться и лишь вовремя выставлять папарацци те или иные доминирующие факторы: грудь или губы. Тоже, кстати, не главное и не лучшее. Просто женская грудь ждёт от зрителя точной и убедительной реакции, а губы лишь подготавливают к ней.
Реакций было много. И всякий раз, просматривая отчеты, я уверяла себя, что слишком серьезно и резко воспринимаю проделки общества. А это непрактично. То, что ты показываешь окружающим – совсем не обязательно чувствовать, в самом-то деле. Ведь можно выглядеть подобающим образом, ездить на нужной машине, вести определенный образ жизни, искренне веря, что тогда вас будут любить, ценить и считать успешными людьми. Можно тоннами жрать косметику, в надежде хоть как-то украсить свой внутренний мир, и совершенно спокойно воспринимать свое порнографическое участие как дорогу к славе, богатству и счастью, где все самые смелые мечты сводятся к пластической хирургии, липосакции и сумочкам от Луи Вюиттона. И ежедневно увеличивать дозу вакцинации в мозг разговорами и обсуждениями спившихся кинозвезд в смирительных рубашках и со следами от уколов на руках. Хотя даже их я, скорее, пойму больше: чтобы воспринимать всю эту «роскошь» и не сойти с ума, нужно быть либо блаженным идиотом, либо жестким циником. А это опасная грань, баланс на которой мне приходилось сейчас сохранять.
Я часто задумывалась, глядя на содержанок, кишащих на подобного рода мероприятиях в безвкусных, но дорогих нарядах с надменными взорами на менее удачливых соплеменниц, – трудно ли так сильно зависеть от других? У них есть полные «соц. пакеты» в распахнутых на «трудовых мозолях» пиджаках, у пиджаков взамен есть иллюзия красоты в их лицах и в одной постели. А еще у них у всех есть пустота. Одна на всех. Безграничная. Она – у них в глазах. Потому что вся эта мнимая роскошь, весь этот навязанный и с радостью принятый быт – на деле лишь высокомерный фактор ограниченных способностей. Никакая это не роскошь. Это максимум комфорт, господа. И вы понятия не имеете о подлинной роскоши, если считаете, что деньгами решается все. Роскошь, которую я защищаю, не имеет никакого отношения к деньгам. Ее невозможно купить. Она – награда тем, кто однажды не побоялся дискомфорта.
Я даже представить не мог, настолько нелепо она может выглядеть в этом защитном скафандре большим ей как минимум размера на два. Закатанные вдвое штанины и рукава придавали ей явный вид ребенка, потерявшегося в отцовском костюме.
– И ты хочешь, чтобы я в этом ездила, – донеслось из глубины шлема.
Я не удержался и прыснул смехом. Вспышка приглушенного хохота тут же ответила мне эхом.
– Это самый маленький. На гномиков костюмов не имеем, уж прости.
– Нда… – съерничала она и демонстративно почесала макушку шлема. – Тогда хоть веревку принеси – я обвяжусь, а каску все-таки глянь поменьше, эта мне весь обзор закрывает....
– Шлем, Ника, шлем.
Я вернулся в гараж.
Если мне не изменяла память, то меньший размер мог-таки заваляться среди прочего мусора. Сашкиного сына, проводившего у меня как-то пару раз выходные. Не без экстрима, конечно же, вдали от отцовских глаз и рук, творивших в тот момент не самые чистые промыслы. Жаль, что родителей не выбирают. Возможно, тогда маленький Витя не увидел бы труп отца с простреленной головой, слившего, как выяснилось позднее, партию левого кокоса не тем людям…
Шлем обнаружился на дальнем стеллаже за ящиком автоэмали. Так и есть,– беленький с размытыми полосами с обеих сторон и единственной черной буковкой на тыльной части- S. Он стянул его и смахнул пыль: «Еще один ребенок на мою голову… Какой с меня, к черту, педагог?»
Гуманоид тем временем, придерживая штаны на манер подола, угорал над собственным отражением в тонированном стекле 'Оutlander'-а. Вот куда ей азы управления тс категории А, скажите? Ей самокат – максимум, ну ладно, велосипед… Трехколесный – не менее…
Она держала пальцы на манер пистолета и поочередно тыкала ими в свое отражение, при этом бурча что- то нечленораздельное. Мое присутствие, видимо, было для нее не обнаруженным. Последнее, что меня обескуражило, был жест матерого боксера, приложившего головой фонарный столб, стоящий позади нее. Я не сдержался и заржал в голос. Она тут же среагировала и, уставившись в мою сторону, тоже принялась заливисто хохотать.
Что- то я становлюсь неприлично сентиментальным… Черт…
Я молча стянул с нее шлем, и тут же водрузил новый, стараясь как можно скорее скрыть это упивающееся собственной глупостью лицо. Лучше б я ей пакет на голову надел, честное слово! Глаза. Ее глаза. Они смеялись. Твою же мать… Смотрели сейчас на меня в прорезь поднятого визора и смеялись. Так неподдельно, так искренне. Не помню я, где еще такие видел. И когда в последний раз так же стоял и лыбился, как идиот.
Она крепко вцепилась в руль. Я сидел сзади, максимально концентрируя внимание за ее щуплыми плечами и готовый в любую секунду перехватить управление на себя. Экипировку мы все-таки сняли, – ездить в таком виде куда более ущербнее. Достаточно было моей куртки, застегнутой с горлом, и шлема восьмилетнего мальчика, пришедшего как раз в пору.
Мы выехали со двора. Общее представление об аппарате она имела, остальное нарабатывается практикой. Медленно проползая мимо обшарпанного забора детской части двора, она явно направлялась на оживленный проспект. Я чувствовал, как пульсирует кровь в ее висках, как задерживается дыхание и, как сжимаются мышцы нижнего пресса, превращая все ее хрупкое тело в пружинку, в натянутую пружинку, накапливающую в себе потенциальный заряд адреналина. Не исчерпывающая на данный момент кладезь энергетики. Хоть бери ложку и снимай самый свежак, вкусненький и только что из печи. Какой соблазн, черт возьми… Какой соблазн.
Я сделал глубокий вдох и попытался переключиться от нее; от ее бушующего красно-желтыми вспышками ареола чистой энергии, чтобы ненароком не накачаться им до беспамятства.
Она по-прежнему напряженно рулила. Ползла по правому краю проспекта и то и дело сжимаясь в сгусток энергии при вновь проходящем мимо автомобиле. Преодолев 300 метров, которые я желал, чтоб закончились как можно скорее, я свернул ее на одинокую заводскую территорию. Раздолбанная дорога в две полосы, – как раз то, что нужно для снятия ступора новоиспеченного пилота.
Наскоро объяснив последовательность управления, пару раз отработав разгон и торможение, переключение передач и вход в поворот, я дал ей возможность познакомиться с машиной, оценить способности, пообтереться характерами и решить, надо ли это ей вообще. Спустя минут двадцать отчаянной концентрации и пыхтения, ее решимость не угасла. Ну что ж… Тогда поехали, девочка. И мы, крадясь, выхватывая выпученным глазом фары куски изможденного асфальта и убогость панорамы, выползали на трассу, только руки на контроле руля я уже не держал.
Сказать, что я была в восторге, – не сказать ничего.
Я с легкой иронией наблюдала, как он неспешно выкатил мотоцикл из гаража, любовно поглаживая по кожаному сидению и пристально осматривая каждый сантиметр своего сокровища, как это умеют делать исключительно мужчины.
“Ну, аппарат, ну двухколесный… Ну, тот же транспорт”, – думала я в тот момент. “Что я машин никогда не водила?”
Водила. И не плохо, между прочим. Слава богу, отец с шести лет за свой «жигуленок» сажал, – за баранку подержаться. Сколько я на его калымаге отмотала, одному богу известно, пока не умер он. От цирроза печени. С тех пор я лишь пару раз садилась за руль, но навык, как известно, штука подсознательная и легко восстанавливаемая на уровне мышечной памяти, поэтому сомнений и возникнуть не могло, что я справлюсь.
Облачив меня в эту идиотскую экипировку, он явно держал умысел поиздеваться: свисающие почти в три четверти рукава куртки, штаны, заканчивающиеся поясом в районе груди и безразмерный шлем. Я чувствовала себя вешалкой, на которую набросили весь этот прикид и заставили в нем маневрировать. Придурковатости от данного снаряжения было куда больше, чем пользы. По крайней мере, я так ощущала по себе. И ничего, кроме как веселиться над собственным видом, мне не оставалась. После недолгого приступа хохота, всевышний, похоже, услышал-таки мою мольбу, и Макс снизошел до отказа от данной клоунады в пользу его уплотненной куртки и откуда-то возникшего вдруг шлема моего размера.