Априори Life 2

В мое отсутствие в номере побывала горничная: на столике под зеркалом снова появилось блюдо с фруктами и бутылка красного вина, в вазе – свежие тюльпаны, а вещи были собраны с пола и отправлены не иначе, – в химчистку. Тело по-прежнему находилось на диване все в той же не совсем естественной позе, и лишь редкое прерывистое дыхание выдавало еще причастность его к физиологическому существованию. На деле же это был уже полутруп.

Я расположилась в кресле напротив и не без должного отвращения принялась рассматривать типичный с виду субъект мужского пола. Средний рост, не редеющая пока растительность местами пепельного света, просматриваемый еще мышечный каркас, сквозь нарастающую трудовыми буднями солидность, счета в известных банках (под чужими именами, разумеется) позволяющие прокутить за вечер годовой бюджет Камбоджи, в меру орущий, безмерно пьющий и выращивающий в доме два биологических вида: жену-человека и трясущийся выкидыш кинологии. Впрочем, тряслись они обе, причем синхронно и гармонично, когда генерал-майор семьи само утверждался на особенно высоких частотах, потому как орать считал долгом чести, искренне веря, что, если начальство не орёт, уйдет страх, а вслед за ним и уважение. И тогда добру нипочём не победить. Одним словом, посмотришь, – так добродетель во плоти, миллионы восторгов, а заглянешь в душу – обыкновенная мразь.

«Я купил эту шлюху только потому, что я шопоголик, дорогая», – так и вставала перед глазами картина фронтовых столкновений на почве разоблачения (об этом мы между делом позаботились тоже). Хотя ни для кого не секрет, что любой «семьянин» в тайне или же прямым текстом мечтает напиться, сесть не в тот самолёт и чтоб наутро грудастая мулатка гладила его пальцем по щеке.

Мулатку не сдюжили, – уж простите, габариты подкачали, а вот официантка из разъездного кабаре получилась фактурная. Черный лифчик, тесно обхватывающий загорелую грудь, туфли на высоких каблуках, на бедрах короткая черная юбка с маленьким белым кружевным фартучком. Красная кружевная подвязка, шелковые ленточки, сердечки, цветочки и тому подобные «милые штучки», черные или даже белые. Для оформления фасада лица для пущей убедительности и в чрезвычайно быстром темпе пришлось применить технику широкого мазка. В живописной манере представили обобщенный контурный рисунок, условная упрощенность символов, яркая звучность отдельных цветовых пятен и базовый принцип модернизма «Много туши не бывает!»

– Господин директор прислал меня спросить, не нужно ли вам чего-нибудь, – пролепетала эта улыбающаяся девушка на ломанном английском и кокетливо облизнула губы, когда дверь отворилась и по ту сторону номера возникла фигура, едва стоявшая на ногах. Для осведомленных людей не новость, что в рамках мировых соглашений «господа – директора» берут на себя обязательства в предоставление постоянным и почетным гостям помимо номера, еды, напитков и лимузина, дополнительный бонус в виде столь специфического понимания законов гостеприимства.

– Нужно, и еще как, – ответил он, улыбнувшись, и отметив в ее обеих руках по бутылке шампанского, широко распахнул дверь.

Входя, она чрезмерно вульгарно завиляла задом, передвигаясь на чудовищно высоких шпильках как на котурнах. Он сразу же сел на диван, а она, забросив ногу на ногу – на столешницу дубового письменного стола у окна. Посмотрела на него недоверчиво, затем соскользнула со стола, демонстрируя  под юбкой нижнее белье, и открыв одну из принесенных бутылок, сделала пенный глоток прямо из горла и переместилась к нему на колени. Далее ей потребовалось пара секунд, чтоб всадить ему в шею иглу и отшвырнуть от себя обмякшее тело. Затем она неспешно открыла мини-бар, извлекла оттуда все бутылки с минеральной водой и позвонила на ресепшн. Трубку на той стороне провода сняли незамедлительно.

Сейчас она сидела по-прежнему молча и все с тем же выраженным отвращением смотрела уже куда-то сквозь тело, напевая внутри себя мелодию, услышанную за завтраком. До отправного времени оставалось еще минут десять. Вполне достаточно, чтобы обратиться к себе. И запрокинув голову на спинку кресла, она прикрыла глаза, и понизив голос на несколько октав, добавляя ему тем самым легкой джазовой хрипотцы, замурлыкала «summer time». В четко отведенное время, она резко открыла глаза, прерывая себя на полуслове, и, стремительно встав, вышла из номера. Удалялась она, не оглядываясь. Пожалела лишь об одном, – что не успела прихватить с собой недочитанный томик стихов.

– Я больше не люблю тебя. Что в этом странного? Ничего не случилось, – жизнь случилась. Такое часто случается, – я ухмыльнулась краешком губ и безразлично пожала плечами. – Я больше не думаю о тебе ни утром, ни ночью, не просыпаясь, не засыпая, ни в тишине, ни даже под музыку, – никогда. Если бы ты сообщил мне сейчас, что полюбил другую женщину, если бы набрался на это смелости, я бы просто улыбнулась и задумалась о вас с ней. Только нет никакой смелости, как и нет никаких вас с ней, и нет никакой женщины. Дело не в этом, – в жизни есть вещи гораздо больнее измен. Но теперь даже это не важно. Теперь я вышла из игры. Все, что я чувствую к тебе, – легкое волнение от голоса. Твое лицо мне по-прежнему нравится. Оно все так же неповторимо и удивительно для меня. Почему тогда я не люблю тебя больше? Да, все просто: пять лет подряд я таскала тебя в своей душе, по дорогам, залам, квартирам, вагонам. Я не расставалась с тобой ни на секунду. Считала часы, ждала звонка, лежала, как мертвая, если звонка не было и, подрывалась ошпаренной, когда слышала твой голос в трубке. Всё, как все. Но все-таки не всё. Ты ведь первым перестал меня любить. Если бы этого не случилось, я бы до сих пор, наверное, тебя любила, потому что всегда люблю до самой последней возможности. Сначала ты оставлял меня на недели, потом на месяцы, потом на годы, а потом и вовсе исчез. Так случилось, ты первый забыл, кто я. Но я тебя не виню, и не осуждаю, – ты просто не справился, – я вновь ухмыльнулась. – Так просто случилось…

О, сколько же раз я мысленно прогоняла этот монолог про себя в надежде, что однажды он таки дойдёт до своего оппонента. Но всему свое время, как известно. К тому моменту, когда это время настало, продукт был уже не то, что холодным, он был явно перемороженным. Тот самый момент, когда есть столько всего сказать, а говорить уже не о чем. Или не за чем…

Только у времени всегда свои планы на подобного рода счеты, – координатные графики наших жизней снова пересеклись, как всегда в самой неожиданной точке. Я пребывала в секундной растерянности, он – в замешательстве. Нервозные улыбки, кроткие кивки. Его анфас все так же приятен для глаз, а рукопожатие на ощупь. Голос бархатными нотками одурманивал восприятие, а глаза выдавали вселенскую потерянность.

– Гармония – это, прежде всего, соответствие амбиций и достижений, в том числе и личностного характера.

– А может все дело в характере? – предположила я, когда мы, наконец, смогли уделить друг другу личное время, после внезапного столкновения в приемной аппарата президента и медленно прогуливались вниз по городским улицам. – Ты не задумывался? Или снова сведешь все на то, что звезды не сложились?

– Я, кстати, давно подумываю спросить у Альфы Центавра, почему в мире нет гармонии. Особенно в отношении меня, – напуская задумчивости, проговорил он.

– Потому что ты – говно! – ответила я галактическим басом.

– Это прекрасный ответ, – без тени улыбки среагировал он, – многое объясняет.

– Искренность всегда умела творить чудеса, – чуть улыбнулась я в попытке подавить накрывающую тоску. – Ты разве не знаешь?

– Знаю, – ответил он в том же тоне. – Убивать ты тоже всегда умела искренне – с размахом и от всей души.

– Но никогда не нападала первая, – проговорила я тихо-тихо, почти самой себе, и заметно сбавила темп. Он не остановился, будто и не замечал, что я остаюсь позади. Все как в жизни, черт возьми. Я полностью остановилась, обхватила себя руками, и, подняв голову на пестрящие вывески фасадов зданий, снова заулыбалась. От любви до ненависти один шаг, говорите? Я вас умоляю, нет там никаких шагов. Есть привязанность, отпустить которую невозможно. Она проходит сама, когда ты перестаешь искать себя в ком-то.