Страница 9 из 24
Свидетель замялся в нерешительности.
Коронер. Я настоятельно прошу вас ответить на этот вопрос.
Бертрам Эвертон. Ну ведь это так неловко, отвечать на подобные вопросы, не так ли?
Коронер. Боюсь, мне придется повторить свой вопрос. Дядя сказал вам, что собирается изменить завещание в вашу пользу?
Бертрам Эвертон. Ну, не совсем так, знаете ли.
Коронер. Что именно он сказал?
Бертрам Эвертон. Что ж, если вы настаиваете… Он сказал: если ему приходится выбирать между лицемером и дураком, он предпочитает дурака, знаете ли.
(Смех в зале.)
Коронер. Вы отнесли его слова на свой счет?
Бертрам Эвертон. Но ведь именно об этом он и говорил, не так ли?
Коронер. Вы подумали, его слова говорят о намерении изменить завещание в вашу пользу?
Бертрам Эвертон. Ну, я не думал, что он это сделает, знаете ли. Я решил, он поругался с Джеффри.
Коронер. Он сказал вам об этом?
Бертрам Эвертон. Нет, у меня просто сложилось такое впечатление, если вы понимаете.
Щеки Хилари вспыхнули от гнева. Если бы суд был организован надлежащим образом, ему бы никогда не позволили заявлять подобные вещи. В коронерском суде запрещено высказывать свои предположения, а этот дурачок Берти решил, что Джеффри поругался со своим дядей. За все время дознания не нашли ни одного подтверждения этой ссоры, но вся общественность была уверена, что она действительно произошла. Они прочитали показания Берти Эвертона во время дознания и поверили в ссору Джеффри Грея со своим дядей из-за того, что тот уличил его в чем-то порочащем и именно поэтому решил изменить завещание. А присяжные, которые впоследствии признали Джеффри Грея виновным в убийстве своего дяди, и были представителями этой самой общественности. Как только какая-нибудь мысль становится частью коллективного сознания, практически невозможно избавиться от ее влияния. Ничем не обоснованное предположение Берти Эвертона о ссоре между дядей и племянником в итоге привело к вынесению обвинительного приговора.
Хилари перевернула страницу. Лежавшие перед ней материалы частично были представлены газетными статьями, а частично – расшифровкой стенографических записей. Открыв следующую страницу, она увидела фотографию Берти Эвертона – «Мистер Бертрам Эвертон покидает здание суда». Конечно, она встречалась с ним однажды во время следствия, но воспоминания об этих днях казались ей настоящим кошмаром. Хилари смотрела во все глаза, но так и не смогла разглядеть ничего особенного. Не высокий и не низкий. Неправильные черты лица и длинные волосы. Фотография получилась довольно смазанной, и, уж конечно, ни один фотограф не может передать всю палитру красок. Она вдруг вспомнила, что у Берти Эвертона рыжие волосы. У него была шапка густых волос, которые на самом деле выглядели довольно длинными.
Она продолжила чтение его показаний.
Он сказал, что сел в десятичасовой экспресс из Эдинбурга, прибывавший на вокзал Кингс-Кросс в половине шестого вечера 15 июля. После обеда с Джеймсом Эвертоном он уехал на поезде, уходившем от Кингс-Кросс в 01.05, и в 09.36 16 июля сошел на вокзале в Эдинбурге. Оттуда он сразу же направился в гостиницу «Шотландия», где заказал поздний завтрак, а потом решил вздремнуть. Он долго объяснял, что не может спать в поезде. Поев в гостинице в половине второго, он написал два письма: одно – брату, а другое – мистеру Уайту, которого упоминал в связи с набором кувшинчиков Тоби. В это же время он пожаловался администрации гостиницы на неработающий звонок в номере. Сразу после четырех отправился на прогулку, а по пути поинтересовался, не было ли для него оставлено сообщений. Он ожидал звонка от продавца кувшинчиков. Вернувшись в гостиницу, сразу же направился в номер. Он чувствовал себя усталым, ему нездоровилось. Он решил не ходить в столовую, поскольку не был голоден. Вместо этого заказал себе в номер немного печенья. Съев одно или два и хлебнув пару глотков из своей фляги, он лег спать. Он не знал, в котором часу это было, – возможно, около восьми. Он не смотрел на часы. Ему сильно нездоровилось. Больше всего ему хотелось лечь спать. Следующее, что он помнит, – это как утром горничная принесла ему чай, он просил разбудить его в девять. На вопрос, чем он занимался во время прогулки, сказал, что не помнит. Немного побродил по окрестностям, пропустил пару стаканчиков.
На этом заканчивались показания Берти Эвертона.
На следующей странице оказалось отпечатанное заявление Анни Робертсон, горничной гостиницы «Шотландия». Осталось непонятно, приобщили его к материалам дознания или нет. Это было просто заявление.
Анни Робертсон подтверждала, что мистер Бертрам Эвертон поселился в гостинице за три или четыре дня до 16 июля. Возможно, 11 или 12 июля или же 13 июля.
Она не знала точно, но об этом можно узнать у регистратора. Он проживал в номере 35. Она помнит вторник, 16 июля. Действительно, мистер Эвертон жаловался на звонок в своей комнате. Он сказал, звонок не работает, хотя затем выяснилось, что с ним все в порядке. Она пообещала понаблюдать за звонком, так как мистер Эвертон утверждал, будто он то работает, то не работает. Мистер Эвертон пожаловался на звонок около трех часов дня. В это время он писал письма. В тот же вечер, примерно в половине восьмого, он позвонил, и она ответила. Мистер Эвертон попросил принести печенье. Он сказал, что плохо себя чувствует и собирается лечь спать пораньше. Она принесла ему печенье и решила, что его нездоровье связано с большим количеством выпитого алкоголя. На следующий день, в среду, 17 июля, в девять утра она принесла ему чай. Казалось, мистеру Эвертону стало лучше, и он выглядел как обычно.
Хилари дважды прочитала это заявление. Затем она вновь пролистала показания Берти Эвертона. Он вышел из гостиницы около четырех часов дня, а вернулся в половине девятого вечера. Он мог вылететь в Кройдон, чтобы добраться в Патни к восьми часам, – по крайней мере ей хотелось так думать. Но тогда он не смог бы оказаться в своей комнате в гостинице «Шотландия», заказывать печенье и жаловаться на плохое самочувствие в половине девятого вечера. Джеймс Эвертон был жив и разговаривал с Джеффом в восемь часов. Кто бы ни застрелил его, это не мог быть его племянник Берти, который заказывал печенье в Эдинбурге в половине девятого.
Хилари с сожалением отбросила свои подозрения в отношении Берти. Он так хорошо подошел бы на роль убийцы, но совершенно очевидно, что это невозможно.
Другой племянник, Фрэнк Эвертон, не участвовал в дознании. Слова Мэрион о том, что он заходил за своим еженедельным пособием в Глазго в промежутке между пятью сорока пятью и шестью пятнадцатью вечера 16 июля, полностью подтверждались другим напечатанным заявлением. Мистер Роберт Джонстон из фирмы «Джонстон, Джонстон и Маккандлиш» заявил, что беседовал с мистером Фрэнсисом Эвертоном, который ему хорошо знаком, между пятью сорока пятью и шестью пятнадцатью во вторник, 16 июля, во время передачи ему суммы в размере двух фунтов стерлингов десяти шиллингов, о чем у него имеется подписанная мистером Эвертоном квитанция.
Долой Фрэнка Эвертона. От его кандидатуры Хилари отказалась с еще большим сожалением. Недотепа, перекати-поле, паршивая овца в семье, но определенно не наш мистер Убийца. Даже если бы у него был собственный аэроплан – а откуда у такого человека может взяться собственный аэроплан? – он не смог бы этого сделать. Ему понадобился бы частный аэродром, нет, два частных аэродрома – по одному в каждом пункте назначения. Она представила себе, как эта белая ворона плюхается в аэроплан прямо у порога фирмы «Джонстон, Джонстон и Маккандлиш», проносится над оживленными улицами Глазго, прибывает в Патни, приземляется на заднем дворе поместья Джеймса Эвертона – и все это не привлекая к себе ни малейшего внимания. Эта идея казалась очень соблазнительной, но была похожа больше на историю из «Тысяча и одной ночи», сказку о десятом календаре или другую невероятную фантазию. Для отмены судебного приговора этого было явно недостаточно.