Страница 31 из 163
Оказывается – можно. Но как же жутко это осознавать!
На пятый день к прочим требованиям узница добавила просьбу давать больше воды. Кувшина едва хватает на питьё. Ирия пыталась еще выкраивать на умывание лица. Но мытьё волос и всего остального, не говоря уже о стирке, осталось в мире прошлого.
В родном замке девушка привыкла к ежедневной ванне. И теперь с ужасом представляла вполне осязаемое будущее - зарасти грязью. И прочими сопутствующими элементами – с шестью ногами…
Лучше уж сразу умереть!
При очередной попытке захлопнуть окошко узница зло придержала его. И отчетливо выговорила:
– Этой водой я собираюсь мыться. А умру от жажды – вам же хоронить!
На миг стало плевать на всё. Умирать - так умирать! Только глупо - из-за этого.
А из-за чего не глупо? Почему не отправиться в Бездну ради сохранения человеческого облика? Всё равно пленнице змеиного аббатства предстоит кошмарная агония длиной в десятилетия!
И почему сразу не догадалась отказаться от еды и питья? Монашкам плевать, но матери-то – нет. А она - уже не узница, а «черная сестра». Ирия об этом еще летом слышала. И опять не задумывалась – в чём разница…
Ползут часы, монахиня не возвращается. И яростный запал исчезает водой в песке. Высыхает. Вымерзает. То ли вековые холод и сырость остудили порыв, то ли жажда жизни берет свое.
Не вовремя! И уже слишком поздно - ничего не переиграть. Осталось приготовиться к любому исходу.
Нет, не к «любому». Почти наверняка дерзкие слова сочтут за бунт. Так что готовься умирать. Всё равно ведь уже решилась.
Медальон остался в прежней одежде. Но Его лицо Ирия помнит и так. И умрет с Его именем в памяти.
Вот этот кувшин она успеет разбить - когда войдут «братья». И острым осколком – себе по горлу.
Жаль, нельзя прихватить с собой пару врагов! Или хоть одного. Но тогда ее горе-оружие успеют отобрать еще до самоубийства. Нет уж - лучше тогда себя!
Бедный отец! О чём он думал в последние мгновения? Папа ведь тоже был так одинок! А некогда любимая дочь не помогла, не поддержала, не согрела... Эдвард Таррент столько месяцев молча страдал один. В неделями не топленной Закатной Башне.
Не согрела – потому что старательно и упоенно жалела себя! Не думала ни о боли отца, ни каково в тюрьме матери…
В замке Ирия привыкла ложиться позже. И по этой причине или по многим другим – здесь подолгу лежала без сна. И думала, думала, думала...
Как и сейчас. Наверное, вся картина понемногу складывалась с самого начала. А сейчас добавился последний штришок. И теперь известно имя убийцы. Имена.
Девушка потянулась к гребню. Зеркала в камере нет. Даже куска металла. Но негоже дочери лорда Таррента встретить смерть чучелом огородным. Даже если свидетели – лишь недостойные своего служения монахи и монахини, хмурое утреннее небо и невидимые души предыдущих жертв.
Ирия усмехнулась, расчесывая длинные светлые вьющиеся волосы. Хоть что-то дала судьба действительно красивого – волосы и глаза. А то всю мамину красоту Эйда взяла, сестрам крохи оставила...
Как странно – уже в третий раз готовиться к смерти.
Здесь.
В Ауэнте.
И снова здесь. Говорят, три – решающее число, вот круг и замкнулся. Судьба смеялась, когда давала приговоренной ненужную отсрочку.
Лучше бы Ирию убил Анри - той страшной весной! Ее и Эйду... Всё равно больше не случилось ничего, зачем стоило выжить. Разве что встреча с Ним...
Нет, и это - неважно. Он наверняка Ирию даже не помнит.
Анри, ты не знал, что иногда самое жестокое – оставить в живых. Действительно не знал. Иначе бы не колебался.
Дверь зловеще заскрипела. Теперь-то уж точно открывается.
Ирия, дочь покойного – убитого! - лорда Эдварда Таррента, пленница основанного предательницей аббатства, отложила гребень. Тряхнула гривой светлых волос и потянулась за кувшином.
4
На пороге - мать. Без рыцарей-леонардитов.
Приливной волной нахлынула слабость. Кувшин едва не выскользнул из рук. Сил хватило лишь поставить его на лавку. Осторожно. Единственный как-никак...
– Мама! Мама!! Мама!!! Мамочка!!! – Ирия разрыдалась, вжимаясь лицом в серый монашеский плащ...
Сестра Валентина, бывшая графиня Карлотта Таррент, замерла на целый перестук сердца. Ледяной статуей. А потом всё так же холодно отстранила бывшую дочь в сторону. Тяжело опустила ей руки на плечи и пристально взглянула в заплаканные глаза. Без малейшей теплоты.
– Прекрати лить слёзы! Ты – благородная дворянка! Дочь лорда.
Лед и каленое железо! И дорожки слёз на лице сохнут сами. Выгорают огнем. И вовсе не теплом очага Закатной Башни. Папиной.
– Наконец, ты – моя дочь, если тебе мало всего остального! Не заставляй меня считать, что я рожала одних слизняков и мокриц.