Страница 29 из 163
Когда девушку вели к тюремной карете, кто-то из слуг пробормотал:
- Старый Ланс отмучился…
Поймав хмурый взгляд конвоира, Ирия поспешно отдернула руку. Еще решат, что собралась сигануть в воду. И свяжут…
Пленница прыгнула бы обязательно. Рискнула бы. Но в лодке торчит десяток леонардитов, готовых не дать преступнице сбежать от уготованной судьбы. Эти мигом выловят «подлую отцеубийцу»!
Папа…
…Бурая кровь на ковре, на одежде. Кровь из родного сердца…
Дочь спала и болтала с призраками, а отца убивали. Может, теперь поделом ей?
Сегодня нет ветра. Ни ветра, ни ряби на волнах. Траурная тишина.
Всю ночь и весь день погода сходила с ума. А сейчас - притихла. И облака вдруг заволокли полную луну. Остались лишь похоронный плеск вёсел, потеплевший вечерний воздух и мрачно-бесстрастные лица конвоиров.
Леонардиты не прощают никого. Даже невиновных. Значит – ни за что нельзя показывать слабость. Слабость, горе, слёзы…
2
С мечтами о побеге пора расставаться. С осколками мечты. С последней глупой надеждой еще более глупой девчонки.
Еще никто не удрал из Башни Кающихся Грешниц.
Говорят, мама провела здесь полный год. Не покидала келью, ни с кем не говорила. И не по собственной воле.
Почему Ирия прежде даже не задумалась, что это значит?
Еще шагая по мрачно-непроглядным коридорам, она думала: вот сейчас обрядят в монашеский балахон. И пошлют молиться. Вместе со всеми.
Посты, заутрени, вечерние службы. Ряд фигур в одинаково-безликих балахонах. Мышино-серых…
Девушка заранее успела тоскливо вздохнуть.
Действительность оказалась много кошмарней. Узница начала это осознавать - едва захлопнулась тяжелая дверь одиночной зарешеченной кельи-камеры.
Четыре шага - вдоль, три – поперек.
Толстая ржавая решетка на окне – сам Ауэнт позавидует. Едва оставшись одна, Ирия с силой потрясла ее.
Ага, мечтай, что все вокруг – кретины.
Топчан у стены. Жесткое одеяло, еще жестче – тюфяк.
У другой стены - лавка. На ней – пустой кувшин для воды и грубый крестьянский гребень. Такими пользуются кухонные девчонки - из самых бедных семей.
Таз на полу. Ведро в углу.
Ни книг, ни бумаги, ни перьев-чернил. И ни намека на свечи.
Устав от битвы с решеткой, Ирия присела – почти рухнула на тюфяк. Сдалась.
Зябко обняла руками колени.
Наверное, прошло час или полтора. Попробуй здесь точно определи. Часы ушли в прошлое вместе с родным домом. Всё ушло.
Осталось лишь молча сидеть на топчане. И отрешенно глядеть перед собой. В стылую тьму камеры. До конца своих дней.
Как медленно тянется ночь – первая в череде многих. Мрак в камере, за окном, в душе.
Лишь тусклым пятном - светло-зловещий лунный лик.
Тусклым. Слабым-слабым.
В душу неотвратимо ползет дикая тоска. А с ней - отчаянное желание колотить в дверь чем попало!
Ирия, успокойся. Имей гордость. Кто-нибудь и так обязательно придет. Рано или поздно.
Узницу должны кормить. Не для голодной же смерти ее здесь заперли! Хотя… если за родство с мятежником полагается плаха - что уготовано отцеубийцам?
Если до утра никто не явится – вот тогда Ирия грохот и устроит!
Но от утра отделяет ночь. Нестерпимо хочется пить, а кувшин - пуст.
Ну кто мешал вдоволь напиться из Альварена? Пока была возможность? Ну связали бы. А сейчас заперли – разница-то в чём?
…Папа уехал, когда получил то письмо - с герцогской печатью. Уехал, прихватив с собой почти весь гарнизон замка. И велел маме с детьми и десятком оставшихся солдат отправляться к ее брату. А она сказала, что проклянет мужа - если тот посмеет «сдохнуть за чужую честь».
Они рассорились насмерть. Впервые в жизни…
А может, и не впервые. Просто Ирия прежде не замечала. Как и многого другого.
А Эдвард Таррент всё равно уехал.
В следующий раз дети увидели отца уже после в с е г о. Бегства половины слуг и предательства монахинь. Сомкнувшихся над головой Анри ледяных волн. Ужаса с Эйдой, дороги в тюремной карете, Ауэнта, приговора.
И теплого – по-настоящему весеннего! – дня казни. Солнечных бликов на золотых волосах и белоснежном мундире маршала-словеонца. Спасителя чужих жен и детей.
Папа объявился потом. Исхудавший, избегающий смотреть в глаза. Сказал, мать не вернется. Решила посвятить себя Творцу.
В михаилитском монастыре Ирия ждала отца две недели. И не знала тогда, чего хочет больше: обнять виновника всех бед или убить. Но когда увидела – кинулась на шею и разрыдалась…