Бессердечное наследство (ЛП)

— Уверена? Меня не обманешь.

Я кивнула.

— Я такая, какая есть.

— После сегодняшнего вечера это будет только одна сторона тебя. Готова?

Мой желудок скрутило в узел.

— Ты уверен, что Кэтрин сегодня там не будет?

— Насколько мне известно, у нее все еще медовый месяц. Понятия не имею, как она может прожить месяц наедине с Кэмденом Перси. Но слишком многого я не понимаю в Кэтрин.

— Ну, по крайней мере, для нас это хорошо, — сказала я, когда машина остановилась. Я сделала глубокий вдох, а затем выдохнула. — Я готова.

Эту часть я выучила хорошо. Как сделать видимость, что я принадлежу этому обществу. Этому меня еще научила Кэтрин год назад, когда привела на мое первое мероприятие в Верхнем Ист-Сайде. Я могла пройтись по красной ковровой дорожке с застенчивой улыбкой на лице. Я знала как нужно себя преподать и встать, что мне льстило больше всего. Доказательство этого уже имелось на «Шестой странице».

Это была самая легкая часть.

Все, что происходило потом, я всегда немного пугалась. Даже когда находилась вместе со всей командой, не чувствовала себя полностью в своей тарелке. Мне было легче находиться в обществе под руку с Уорреном или Кенсингтоном, но я все еще была той маленькой Натали, чей отец перевозил нас по всей стране будучи военным. Во мне все еще сидел моральный компас, который говорил, что правильно и неправильно. Я не видела ни стратегии этих людей, ни откровенной лжи. Я была почти не подготовлена к тому, чему становилась свидетелем, но Пенн здесь находился в своей стихии.

Это было настоящим безумием, что тот, кто так сильно ненавидел это общество, мог с такой легкостью вписываться в него. Будто он не пытался сбежать. Будто он был создан и рожден для той роли, которую постоянно играл здесь. Я думала, что он действительно был рожден для этого. Он просто отверг это общество и стиль жизни из-за своих собственных соображений.

И все же сейчас он находился здесь ради меня.

Благотворительная церемония проходила в великолепном куполообразном банкетном зале, подходящем для королевской семьи. Зал был в темно-синих и золотых тонах с большими круглыми столами вокруг небольшой сцены. Вдоль одной из стен был выставлен ряд предметов для аукциона. Мне было интересно, какие возмутительно большие ставки готовы сделать эти супербогачи.

Пенн без особых усилий стал отводить меня от столиков.

— Мы не будем смотреть до начала. Не нужно проявлять любопытство, — сказал он мне.

— О, — тихо произнесла я. — Но там кто-то уже разглядывает.

— Как ты думаешь, как это их характеризует?

— Им, наверное, скучно?

— Нет, на этом мероприятии присутствует много людей. Это одна из причин, почему я решил начать твое обучение именно с этого вечера. Я подумал, что тебе будет полезно понаблюдать за ними. У всех присутствующих здесь есть деньги. Но не все относятся к Верхнему Ист-Сайду. Существует разница в этих людях, и она бросается в глаза тем, кто в этом разбирается. Так скажи мне, люди на аукционе, организовавшие этот ужин... — начал он.

— … не из Верхнего Ист-Сайда, — предположила я.

— Правильно. Никто не перебил бы нашу цену, если бы мы что-то хотели купить, и организаторы бы заранее сообщили нам весь список, выставленный на аукцион. Так что нет никакого смысла идти и смотреть то, что там выставлено. Мы пришли сюда исключительно общаться. Аукцион вторичен.

— Понимаю. — Хотя мне это показалось нелепым. Но в том-то и состояла жизнь этого общества. Я бы никогда сама без Пенна этого не заметила.

— Осмотрись вокруг. Скажи мне, кто самый богатый человек в этом зале, — рука Пенна с теплотой дотрагивалась до моего локтя, когда мы остановились. Он щелкнул пальцем проходящему мимо официанту, тот тут же поспешил к нему, желая угодить. Он взял с подноса бокал шампанского и протянул его мне.

— Я выпью бурбон, чистый. Двойную порцию.

Официант быстро кивнул и исчез в толпе, чтобы принести Пенну выпивку.

Я удивленно покачала головой.

— У тебя это хорошо получается.

— Да, — сказал он смутившись. — А теперь сосредоточься. Ты выбрала?

Мои глаза блуждали по комнате. Чисто интуитивно я чувствовала, что вопрос с подвохом. Пенн был невероятно богат, но понятное дело, что он не имел ввиду себя. Мои глаза бегали по огромному пространству, пока я пыталась понять, кого, черт возьми, выбрать, чтобы ответить на его вопрос.

— Я не знаю. Все богатые. Может быть… вон та женщина? — Спросила я с запинкой, указывая на пожилую женщину в норковой шубе и бриллиантах, сидевшую через пару столиков.

— Голливуд, — мрачно ответил Пенн. — Это Генриетта Гровс, очень успешная кинозвезда пятидесятых. Очаровательная, но хитрая. У нее меньше половины чистого капитала той пары.

Мои глаза перешли к мужчине в сшитом на заказ черном костюме с аккуратной седеющей бородкой, и женщину, которая, как я догадалась, была его женой, в свободном черном платье. Ее волосы были зачесаны назад. Они оба выглядели лощеными, но ничего необычного.

— Джордж и Алессандра Моретти. Семья Джорджа владеет половиной коммунальных предприятий в стране. Алессандра в приданном имела пять сетей отелей, пересекающих среднюю Америку. Вместе они получают деньги из поколения в поколение в Америке и Италии. Ты никогда не узнаешь этого нигде, если только не разглядишь, если относишься к этому обществу, ты не можешь этого не видеть.

— Чего именно? — Спросила я, наблюдая за Алессандрой.

Она была хорошо одета, с утонченностью и элегантностью. Но мне ничто не говорило о том, что они были так богаты, как утверждал Пенн.

— Ты помнишь, как впервые появилась в этом обществе? Как к тебе относились люди? Кто это такая, спрашивали они себя, чем ты владеешь?

Я пожала плечами.

— Кэмден подумал, что я какая-то модель из Калифорнии. Большинство людей сразу поняли, что я не из этих краев. Я тогда решила, что все дело в цвете моих волос.

При этих словах улыбка Пенна осветила лицо, он смахнул с моего плеча прядь серебряных локонов. Затем на лицо тут же вернулась маска, которую он так хорошо умел носить.

— Да, волосы определенно сыграли свою роль. Но все дело в том, как ты себя ведешь. Как носишь свою одежду. Мелодичность, неторопливость речи. Невинность в твоих глазах. Все это говорит, что ты не контролируешь ситуацию, в которой оказалась. В тебе не чувствуется сила и уверенность. А это значит, что ты не одна из нас.

— В... этом что-то есть, — неохотно призналась я. Меня выворачивало наизнанку от мысли, что все во мне выдавало, что я не отсюда. — Но «Шестая страница» посчитала меня нью-йоркской элитой.

— Что в тебе было тогда особенного? — спросил он, ухватившись за мой вопрос, ну, настоящий профессор. — Ты убрала свои волосы, на тебе было совсем не твое платье и туфли.

— Уверенность. Тот факт, что ты чувствовала себя там в своей тарелке и хотела, чтобы все об этом узнали. Ты действительно тогда принадлежала этому обществу. В этом вся разница.

— Не знаю…

— … ты должна принадлежать ему, Натали. Не притворяться, что принадлежишь, а просто принадлежать. Вспомни тех, кого ты знаешь из нашего круга. Вспомни, как они порхают по жизни, будто этот мир создан специально для них, будто он весь принадлежит им и ничто не сможет их остановить. Ты должна взять эту черту, запереть в бутылку и носить, как в «Тринити». А потом должна носить эту черту характера повсюду как духи.

Легче сказать, чем сделать.

Но он был прав.

Кэтрин шла по жизни в полной уверенности, несмотря на то, что ее отец растратил все ее деньги, и она почти лишилась всего, но с уверенностью, что она продолжит свою жизнь в этом обществе, получая все блага, словно созданные специально для нее. Потому что не было такого случая, чтобы падая она не приземлилась на все четыре лапы. Даже Ларк, которая почти не жила в этом мире, выхаживала так, точно зная, что этот мир принадлежит ей. Сестры Льюиса, Шарлотта и Этта, при своем появлении все ставили вверх дном. Но ни одни двери перед ними не закрывались. Люди слушали их, готовые выполнить любой их каприз.