По следу аркуды

Тягостно проходила минута за минутой. Лес жил своей жизнью. На протоке, в теплой воде, резвилась мелкая рыбешка, жабы исполняли свои ночные серенады, изредка лесная птица пролетала по-над берегом, высматривая добычу. Вот и месяц показался из-за вершин вековых деревьев. Осветил божий мир, разогнал нечистых духов и, собрав вокруг себя крупные и мелкие звезды, продолжил рассказывать историю сотворения мира. Он помнит всё. Было бы кому слушать. А звезды притихли, перестали легкомысленно переглядываться, проявив уважение к старику. Они еще успеют повеселиться перед самой утренней зарей, а некоторые самые смелые как с ледяной горы помчатся вниз с небосклона. Ух, и весело!

Ухнул филин и замолк на полуфразе, жаба, только что взявшая высокую ноту, поперхнулась и всем своим раздутым телом плюхнулась в воду. Вот ветка орешины качнулась против дуновения ночного ветерка. Ополк напряженно вглядывался в тени под деревом, на котором схоронился.

Прелагатай! Еще один! Идут по следу. Мальчику стало понятно, что враги их выследили! Они шли по их следам, и никакие его уловки не помогли. Посмотрим, что сейчас будет.

А прелагатаи остановились, закрутились на месте. Слышно было, как они втягивали носами запахи. Один из преследователей опустился на колени и как собака начал вынюхивать следы. Но в нос бил запах свежей крови крысы. На коленях прелагатай добрался до дерева и обнаружил истерзанную тушку зверька. В неверном свете месяца он пытался разглядеть следы зубов, но тщетно. Отбросив тушку, лазутчик поднял голову к вершине дерева. Голый ствол. По такому взобраться мудрено. Да и спрятаться средь бедной листвы негде.

Лазутчики сошлись у голого дерева, о чем-то посовещались и повернули в ту же сторону, откуда пришли.

Вновь наступила тишина. Слышнее стали шорохи листвы, треск веточек, по которым прыгали невидимые зверушки, завела свою песню жаба, её поддержали и другие жительницы протоки.

Но Ополк сидел на дереве как приклеенный. Куда торопиться? Им теперь до утра отсюда не двинуться. Так лучше уж оставаться на своих местах, чем шарахаться по ночным дебрям.

Ноги и руки Ополка дрожали от напряжения. Надо бы поменять положение, а то и свалиться можно. Но этого делать нельзя, потому что можно попасть прямо в руки лютых.

А-а-а-а, вот и они! Прежние прелагатаи, уже не таясь, вышли на открытое место. Видимо, они сделали вид, что ушли, а сами отсиживались в кустах. Но никакого движения, никаких посторонних звуков. Значит, они где-то ошиблись, взяли не тот след! Ужон их побьет!

Ну что за народ эти росичи! Зайдут в лес и словно растворятся. А может, и вправду, как говорят их мудрецы, росичи могут оборачиваться в волков и медведей, в кабанов и лосей. Только были людьми, а вот уже бегает семья кабанов! Не-е-е-т, надо выбираться из этих диких мест, пока целы. А добыча…ну что ж, бывает, и уходит добыча.

Сплюнув в досаде под ноги, лютые скорым шагом двинулись на запад, и только месяц с усмешкой смотрел им в след. Глупые, глупые! Даже у него, старика, глаза лучше видят: вон весь камыш качается в одну сторону, а четыре камышины стоят на месте. А на этом дереве в одном месте кора чуть светлее, а лишайник так высоко не забирается. Веселая игра прятки! Он, месяц, тоже иногда разыскивает звезды среди туч или ночных облаков. Редко, когда не находит, значит, не найдет никогда – сорвалась в бездну. А из той бездны ни одна еще звездочка не вернулась.

Загрустил месяц, побледнел – заря торопит: уходи, мой черед!

Не чуя рук и ног, сполз с дерева Ополк, побрел к протоке. Кровь зверушки запеклась, стягивала кожу, хотелось быстрее смыть её с себя. Но вначале узнать, живы ли друзья. Они молодцы, не подвели: ни звука, ни шороха. Уж на что прелагатаи лютых опытные следопыты, а не прознали, что совсем рядом с ними прятались сбежавшие пленники.

Мальчик ступил в воду, схватился за камышину. Тут же из воды показалась рыжая голова Ярика. Почувствовав движение, остальные тоже покинули свое убежище. На друзей больно было смотреть: бледные до синевы лица, тела трясутся от холода и усталости, ноги судорогой свело. Молча выбрались на сухое место, свалились в изнеможении. А Ополк, напротив, залез в воду как был в одежде и пучком травы начал стирать себя запекшиеся пятна крови.

Ему тоже было не сладко, но не показывать же слабину перед друзьями! Выйдя из воды, он жестом показал, что нужно отжать одежду и разложить просушиться. Кое-как стянув с себя рубахи и штаны, ребята обхватили себя за плечи, стараясь согреться. Быстрее бы солнце выглянуло, все теплее.

С трудом разогнув окоченевшие ноги, Грек встал в стойку. Тренер учил его: как бы плохо тебе ни было, заставь работать мышцы. Поэтому он сделал выпад ногой, потом расправил плечи, сделал «мельницу» руками, согнулся-разогнулся…Тело оживало, тепло потекло к самым кончикам пальцев рук и ног, позвоночник стал слушаться, и шея уже поворачивалась вправо-влево без болезненного стона.

Его пример оказался заразительным – и остальные встали, начали двигать руками, ногами. Они приседали, выбрасывали вверх и в стороны ноги, прыгали на месте, колотили руками воздух, шлепали друг друга по мокрым лопаткам, плечам, груди. Потом были кувырки, отжимание и подтягивание на нижних ветках деревьев.

Ополку такое было в новинку, но и он старался не отстать от друзей и старательно двигал всеми частями тела, чувствуя, как кровь приливает к лицу, как жарко становится щекам, как приобретают привычную гибкость поясница и шея.

– Хорош, други! – скомандовал запыхавшийся Грек. – Вроде полегчало. Ну, Ополк, давай рассказывай, зачем все это нужно было.

Ополку скрывать было нечего. Он поднялся с места, повел друзей к едва заметным на росной траве следам лютых, потом показал истерзанную крысу, капли крови вокруг и голый ствол дерева, на котором он прятался.

– Ну, ты, брат, хитрец! – восхитился Дизель. – Я бы так ни в жизнь…Зубами крысу загрызть. А зачем?

– Прелагатаев с женутя заяти (со следа сбить). Смерда бых нове (запах сменить). Ух, усмяг аз зело (устал я очень).

Они все устали, но двигаться надо было. Наступило утро следующего дня. Ополк все сильнее беспокоился о Велене. Греславу он ничего не говорил, но по лицу видел, что тот тоже переживает. Да и как не переживать, если Велена, считай, ему жизнь спасла – на поле боя не сбросила, в кусты непроходимые не зашла.

Натянув чуть просохшую одежду, маленький отряд двинулся против солнца, к увалу, за которым, по словам Ополка, он спрятал клюсю.

О больных ногах никто не вспоминал. Сидение в воде в течение нескольких часов сделал их бесчувственными. Торопясь след в след за Ополком, каждый из них вспоминал жуткие моменты сидения под водой, страх захлебнуться или движением выдать свое присутствие. Какие еще испытания выпадут им, пока они выбираются?

А куда, собственно, они идут, подумал Грек. Если к пещере, то они зашли далеко на юг, отсюда и до стана Матери Белые Волосы далеко, а до дреговичей и того дальше. Что задумал Ополк?

Но спрашивать было некогда. Грек следил за дыханием и время от времени прикладывал руку к ключице, под которой хорошо прощупывался шрам. После воды мышцы вокруг шрама ныли и налились кровью. Как бы воспаления не было. Пацаны рассказали, как тащили его к пещере, как он почти не подавал признаков жизни из-за опасного ранения. Как же так случилось, что рана затянулась в одну ночь, и теперь он наравне с другими может бежать?

Почти о том же думал Дизель, время от времени прикладывая руку к левой стороне груди. Просто чудеса! Сердце работает, как мотор. А ведь он сердечник, у него официальный диагноз в медкарточке – пролапс митрального клапана. А сейчас у него ноги болят, в горле пересохло, глаза потом щиплет, а сердце хоть бы хны! Пульс, конечно, будь здоров, но это и понятно – такой кросс по пересеченной местности! И тем не менее…

До увала, по прикидкам Ополка, оставалось совсем немного. Сейчас они пройдут вдоль речки, потом вверх по оврагу до кучи сваленных, грозой деревьев, а там и увал. За ним та самая ложбинка, где он спрятал Велену и повозку с оружием и походной одеждой друзей.