По следу аркуды

Ирина Мальцева

По следу аркуды

Волхв

Наступил тот час ночи, которого боятся больные в реанимации или очень старые люди, чувствующие, что тонкая нить, связывающая их с жизнью, натягивается и готова лопнуть с жалобным звуком порванной гитарной струны. В этот глухой ночной час совершаются нечаянные убийства дома на кухне или в подворотне, в молодежном клубе или в тюрьме. Машины, несущиеся по скоростным автострадам, виляют в сторону, когда на них несется автобус с заснувшим за рулем водителем.

На пещеру в Медвежьей лощине навалилась именно такая тишина, какой не бывает в жизни, потому что жизнь наполнена звуками, шорохами, криками, шепотом…

Мертвую тишину обретают только мертвые, а парни, без сил свалившиеся у стены, напротив стены с рисунками, были живы. В их снах присутствовали звуки леса, голоса дреговичей, вой ветра и плеск реки. Их усталые до предела тела реагировали на видения во сне дерганием ног, шевелением пальцев рук, дрожью кожи.

Ярик изредка вскрикивал, звал Мыську, которая залезла в его сне высоко на дерево и не хотела спускаться. Мощный храп Дизеля напоминал звук мехов в кузне Догора. По-щенячьи скулил от боли Волчок, прижимаясь раненным боком к теплому животу Клима. Тот сквозь сон чувствовал это и успокаивал друга: «Терпи, заживет…»

Вытянувшись во весь рост и запрокинув голову так, что острый подбородок указывал на щель в куполе пещеры, Грек доживал последние минуты своей недолгой, но яркой жизни. Стон сквозь сжатые челюсти и хрипы из груди становились все тише и реже, пальцы скребли по каменистому полу пещеры, как будто их хозяин пытался удержаться на этом свете.

А с противоположной стены на скрюченные фигуры странников во времени смотрели их нарисованные двойники. На них не было ран, и Волчок хвастал гордой выправкой, и даже рыбина, гладкая, мускулистая, снисходительно косила круглым глазом на того, кто никогда уже не вытащит из реки подобный экземпляр. В их мире такую рыбу вылавливали из рек и озер прадеды три сотни лет назад.

Родничок под нависшей скалой не мешал ни тем, нарисованным, ни тем, кто уснул в надежде на чудо вернуться в современный мир и спасти товарища.

Сверху в продолговатое отверстие проглядывало усеянное мириадами звезд небо. С самого краю примостился яркий серп луны, который освещал небольшое пространство пещеры. В его свете лица парней были неестественно бледными, с черными провалами вокруг сомкнутых глаз и глубокими тенями на исхудавших щеках. Только шкура Волчка в лунном свете приобрела серебристый оттенок, а когда легкий сквознячок от входа шевелил шерсть, то казалось, что на каменистый пол брошена драгоценная соболья шуба.

Сквозняк заносил в пещеру запах леса, свежесть реки, вонь падали, оставленной медведем. Нос Волчка отзывался на все, и картины одна ярче другой появлялись под плотно закрытыми веками. Вот он гонит зайца, а сверху на него пикирует птица с острым и загнутым клювом, вот хозяин плещется в лесном озере и манит его, Волчка, чтобы тот разделил с ним удовольствие…Вот девушка с белыми волосами нежно гладит по морде…Ай, больно! Кто ткнул его в бок?

Волк чуть приподнял веки. Сквозь короткие черные ресницы рассмотрел в неярком свете месяца вход в пещеру, часть рисунка и…чьи-то ноги!

Только выдержка, присущая дикому зверю, помогла Волчку не дернуться, никак не показать своего пробуждения. Медленно-медленно он повернул морду чуть в сторону и все так же, не раскрывая полностью глаз, поглядел на того, кто так неожиданно и, главное, бесшумно появился в пещере.

Это был старик, если судить по длинным седым волосам и бороде, спускающейся ниже пояса. Его лоб стягивал блестящий металлический обруч золотистого цвета. Всю фигуру скрывал темный плащ с широкими рукавами, по краю которых был виден замысловатый рисунок из того же металла, что и обруч, такой же рисунок украшал золотую застежку на круглом вороте. На незнакомце была просторная белая рубаха, на ногах – сапоги, но совсем не такие, какие носили дреговичи. Сапоги были с чуть загнутыми острыми носами, блестящими каблуками и стягивающими пряжками на голенищах.

Правая рука вошедшего держала мощный посох, оканчивающийся круглым шаром, светящимся изнутри молочно-голубоватым светом.

Старик замер посреди пещеры, с изумлением рассматривая лежащих у стены молодых людей и волка. Кустистые седые брови то сходились у переносья, то взлетали вверх на лоб. Он поводил головой из стороны в сторону, словно надеялся таким образом прогнать видение. Но видение не исчезало!

Тогда старик огляделся и на стене увидел свежие рисунки, сделанные острым камнем. Подойдя ближе, он дотронулся до рисунков рукой, провел по неровным шершавым линиям, словно хотел убедиться, что это есть на самом деле, а не привиделось. Он перевел взгляд на спящих, потом снова на рисунки. Признав в них двойников, покачал головой, как будто соглашаясь с тем, насколько похоже были изображены неизвестно откуда попавшие сюда уноты (юноши).

Неслышно подойдя к спящим, старик наклонился над ними, вслушиваясь в их сонное дыхание. Через минуту он наклонился ниже над Греком и сокрушенно покачал головой: жить тому оставалось несколько минут. Старик снова обернулся к противоположной стене, глянул на рисованную четверку. На стене уноты были живы и здоровы, каждый сосредоточенно смотрел перед собой, а в их позах были уверенность и достоинство.

Одним движением старик сбросил свой плащ наземь, поднял чуть выше посох и, глядя в звездное небо в расщелине скалы, начал бормотать непонятные слова.

Волхв! Это слово прозвучало в голове Волчка, хотя сам он никогда не встречал среди дреговичей подобного человека, зато не раз слышал о нем в селении. Это слово дреговичи произносили тихо и с дрожанием в голосе. Что оно означало, Волчок не знал, но сейчас был уверен, что перед ним именно волхв.

А тот, закончив разговор со звездами, подошел к Греку и направил на него шар со своего посоха. Вначале ничего не происходило, потом внутри шара побежали синие и фиолетовые змейки, из глубины стали выплывать малиновые звезды и зеленые сполохи. Казалось, шар растет на глазах, но это был оптический обман – это вокруг шара разрасталось яркое сияние, которое вдруг съежилось, образовав тонкий луч.

Старик довольно качнул головой и направил луч на Грека. Волчку со своего места не было видно, что там происходило, но его сердце готово было выскочить через прореху в шкуре и покатиться вниз по склону. Послышался тягостный стон Грека, словно из него вытягивали душу или жилы наматывали на кулак. В этом стоне были и боль, и страх перед неведомым, и детская жалоба, обращенная к потерянным родителям, и вера в чудо.

Наверное, чудо произошло, потому что дыхание Грека выровнялось, а запах смерти, шедший от него в последние часы, отступил, стал слабее и вскоре совсем исчез.

Старик, довольный результатом, повернул голову к месту, где растянулся Дизель. Что-то заинтересовало его, и он даже присел на корточки рядом с парнем, протянул руку к его груди. Дизель дернулся, как от удара, резко вдохнул и выдохнул, а потом с шумом повернулся на бок. Старик не отступил, он положил руку на левую лопатку парня, подержал с минуту или две, а потом резко сжал кисть в кулак, словно зажал в нем что-то или кого-то, ну хоть паука ядовитого. Так держа сжатым кулак, волхв двинулся к роднику и опустил руку в его каменную чашу. Родничок взбурлил, вспенился мелким песочком со дна, испуганно захлюпал, а потом бессильно опал и будто замер. Только мелкие частички медленно опускались на свое облюбованное за тысячи лет место.

Расправившись с неведомым, что было зажато в кулаке, старик вернулся к спящим. Тут Волчок почувствовал, что именно он оказался в центре внимания волхва. Дикарский дух волчьей стаи требовал вскочить и броситься на незнакомца, порвать на части, но древний инстинкт самосохранения его предков подсказывал затаиться, притвориться мертвым.

Но старика не проведешь. Слышно было, как он усмехнулся в бороду и протянул к волку посох. И снова заиграли разноцветные сполохи, снова образовался луч, который, как показалось животному, рассек его надвое огненным лезвием, заставил вскипеть в агонии кровь в жилах, до боли напрячь мышцы и челюсти. Что происходило с ним, Волчок не понимал, но почувствовал такой страх! Это не был страх смерти, это был ужас, рожденный в темных уголках подсознания, где нет разделения на жизнь и смерть, а только на срок и вечность. Часто глядя в звездное небо, волк содрогался сердцем, пытаясь мысленно проникнуть за эту сверкающую завесу, узнать что-то такое, перед чем его ничтожная волчья жизнь окажется не более, чем пылинка, поднятая копытами коров, идущих на выпас.