Жена палача

Палач, начавший было снова подтесывать дверь, опустил топор и посмотрел на меня. Он ничего не сказал, но в его взгляде я читала молчаливый вопрос. Наконец-то я рассмотрела маску вблизи – надбровные дуги выпуклые, кожа на них глянцевая, чуть светлее, чем на лбу и щеках, и от этого облик палача получался по-звериному пугающим. Солнечные блики, падавшие сквозь листву, скользили по темной коже маски, заставляя черные глаза вспыхивать искрами и снова превращаться в черные омуты.

Черные омуты… да, подходящее описание для этих глаз…

Я спохватилась, что слишком долго стою перед палачом, разглядывая его. Смотрела на него на берегу, теперь опять таращусь – как на хищника в зверинце. Крайне неприлично благородной девушке так себя вести.

- Хочу извиниться за то, что произошло на берегу, - произнесла я, краснея всё больше. -  Я не хотела подглядывать за вами. Наша карета сломалась, я всего лишь решила посидеть на берегу.

Я могла бы не вспоминать о том случае – этикет как раз и требовал, чтобы о подобных конфузах тактично умалчивали, но почему-то меня тянуло к этому страшному человеку. Возможно, всё дело было в маске. Она придавала ему таинственности, и эта тайна влекла меня, как бабочку на огонь.

Бабочка… огонь… огненные рябины на холме…

Мне показалось, что я заново переживаю свой сон – как будто огненный поток хлынул на меня, грозя накрыть с головой, сжечь, обратить в пепел…

Палач молчал, и его молчание испугало меня больше, чем его маска.

- Наверное, холодно плавать в такое время? - выдала я с перепугу несусветную глупость.

Если он не ответит, мне останется только уйти, постаравшись сохранить достойный вид. Но как можно сохранить достоинство, если только что выставила себя дурочкой?! Зачем я вообще заговорила с ним…

Губы палача шевельнулись – четко очерченные, до этого плотно сжатые – и он ответил:

- Даже не заметил холода, форката.

Голос у него был низкий, немного хриплый, и услышав его я вздрогнула. Как будто привидевшийся мне огненный поток снова обрушился на меня.

- И не беспокойтесь, вы ничем меня не обидели, - продолжал палач, поигрывая топором. - Скорее, это я обидел вас. Но я заметил вас, только когда выбрался на берег. Знал бы, что вы гуляете – отсиделся бы в воде.

- О, это было бы лишнее, - заверила я, глядя на его губы.

Каждое их движение приводило меня в какой-то непонятный восторг. Как будто я встретила медведя, а он заговорил со мной по-человечески. Или причина была вовсе не в этом? Может, мне просто нравилось смотреть на его рот, потому что так понимала, что разговариваю, всё же, с живым человеком, а не с неподвижной маской.

– Мне было бы вдвойне неловко, если бы вы простудились и заболели из-за меня, мастер… Рейнар. Простите, я не знаю вашей фамилии.

- У палачей не бывает фамилий, - ответил он мне и встал, бросив топор на землю и выпрямившись во весь рост.

Он был на полголовы выше меня, и я невольно попятилась, хотя палач не сделал ничего угрожающего. И только потом до меня дошел смысл его слов. У палачей не бывает фамилий.

Как – не бывает?

Фамилия есть у всех, если только ты не сирота без роду и племени. Но и таким выдается паспорт и присваивается фамилия вроде «Найдёныш», «Подкидыш». Но вряд ли палач солгал… Неужели, у него нет даже паспорта?..

Похоже, Виоль выдала вторую глупость за сегодняшний день!..

- Те цветы… Это ведь было какое-то лекарство? – спросила я, хотя мне полагалось уже попрощаться и уйти – как примерной благовоспитанной девушке. Разговор с мужчиной наедине – тётя пришла бы в ужас! Но я продолжала стоять возле часовни, словно меня прибили к ней гвоздями. – Мне сказали, что вы – искусный лекарь.

- Так говорят, - нехотя кивнул палач, явно не желая поддерживать беседу. – С вашего разрешения, форката, мне надо закончить с дверью.

Намек был ясен, и я, попрощавшись, пошла к церкви. Было ужасно стыдно, и ужасно хотелось оглянуться. Я не утерпела и, прежде чем свернуть с дорожки, посмотрела через плечо.

Палач поднял топор, но вместо того, чтобы заняться дверью, продолжал стоять у тропинки. Невозможно было определить – смотрит он мне вслед или нет, но я опять ощутила жар и пламя огненной реки – обжигающей, грозивший сжечь дотла.

Я отвернулась и почти побежала к крыльцу, и вернулась как раз вовремя, потому что через пару минут к церкви подошла тётя Аликс. Она была одна и крайне недовольна.

- Совсем заждалась? – посочувствовала мне тётя. – Идём домой, скорее. Лилиана как с ума сошла – потащила меня по всем кондитерским! Она готовит на вечер что-то грандиозное! Как будто собирается встречать самого короля!

Я не мешала тёте ворчать, и кивала головой, соглашаясь с каждым словом. А сама всё ещё стояла на посыпанной песком дорожке, под сенью лип, рядом с человеком в маске, у которого не было фамилии… 

Вечер у Лилианы и в самом деле получился грандиозным – с  горой вкусных сладостей, с приглашенными музыкантами и актрисой, которая представляла живые картины.

Было весело и шумно, и замужние фьеры наперебой приглашали меня с ответным визитом, а сестра только подталкивала меня локтем в бок, чтобы я соглашалась.

Мы с тётей вернулись домой в девять вечера, и дядя, не дождавшись нас, успел поужинать в гордом одиночестве. После шутливых упрёков с его стороны, тётя согласилась составить ему компанию на второй ужин, а я, пожелав им спокойной ночи, поднялась в свою комнату.

Уже лёжа в постели, погасив свечу, я вернулась мыслями в церковный сад. Почему, вспоминая встречу с палачом, я думала не о казнях, не о глухом стуке меча по человеческой плоти, а как наяву ощущала солнце сквозь желтую и багряную листву? Видела, как скользят солнечные пятна по черной маске… Как сильные, загорелые руки проверяли – ровно ли остругана дверь… Как эти руки касаются меня…

Мне казалось, что всё это – продолжение моих мыслей, но на самом деле я уже спала и видела сон. Сон тревожный, но волнующий. И по холму стекала огненная река – будто ветер пробегал по макушкам алых осенних рябин…

5. Ужасная осень

Проснувшись, я не сразу смогла понять, где нахожусь, и только потом сообразила, что лежу в постели, на спине, а на лице у меня – натянутое до макушки одеяло.

В комнате было прохладно, я подтянула к себе халат и согрела его под одеялом, прежде чем надеть.

Внизу послышался взволнованный голос тёти, а через пять минут в дверь моей спальни осторожно постучали.

- Виоль, ты проснулась? – позвала меня тётя.

- Да, что-то случилось? – я подбежала к двери и открыла.

Тётя Аликс стояла в коридоре в утреннем платье и чепце, под который убрала волосы, не уложенные ещё в прическу.

- Виоль, девочка моя, - тётя с беспокойством поправляла манжеты платья, - подвяжи волосы и спустись в гостиную. Пришел фьер Ламартеш, он хочет с тобой поговорить.

- Королевский дознаватель? – в груди у меня захолодило от нехорошего предчувствия. – Это касательно фьеры Селены?

- Боюсь, что нет, - тётя покачала головой. – Сегодня за городом нашли фьеру Томазину Роджертис… Ее задушили… чулком. Это так страшно… Говорят, она пролежала там всю ночь.

Я причесалась, подвязала волосы лентой и надела чепец, двигаясь, как механическая кукла. Только вчера утром я видела фьеру Томазину живой, взволнованной… А сегодня утром…

Когда я вошла в гостиную, фьер Ламартеш о чем-то вполголоса разговаривал с дядей. При моем появлении, королевский дознаватель поклонился и предложил присесть.

- У меня к вам несколько вопросов, дорогая форката, - начал он вкрадчивым тихим голосом, когда мы с ним сели в кресла друг против друга.

Что-то подсказывало мне, что дознаватель предпочел бы поговорить со мной наедине, но тётя и дядя встали возле меня, как ангелы-хранители.

- Сегодня за городом нашли тело фьеры Роджертис, - продолжал дознаватель. – Страшная трагедия, страшный удар для её семьи…

Я кивнула, как механический болванчик, теребя пояс халата. Дознаватель посмотрел на мои руки, и я тут же сложила их на коленях, как примерная девочка. И сразу стало заметно, как дрожат мои пальцы.