Клевета

— Тем не менее в Риме признали Магдален законной дочерью его сиятельства, — ответил ей муж, срывая веточку цветущей яблони. — Деньги затрачены, решение получено.

И он воткнул цветок яблони ей в волосы, видневшиеся из-под белого холщевого чепца.

— Ну вот ты и королева мая, моя драгоценная госпожа, — он нагнулся и поцеловал ее, она нежно прижалась к нему.

— Я знаю, как тебе тяжело, муж мой, — прошептала она ему на ухо. — Мне мучительно лгать тебе, и вся я, видно, преисполнена такого греха, что не могу быть для тебя женой.

— Молчи! Хватит молоть чушь! — она никогда не видела его таким раздраженным и от неожиданности даже отпрянула. — Не надо говорить этого, Гвендолин. Ты жена, о которой я мечтал, и я не потерплю, чтобы ты сомневалась в этом!

— Знаешь, и все же… — она заставила себя произнести вслух то, о чем не решалась говорить долгое время: — Я бы хотела, чтобы ты мог жить, как мужчина. Заведи себе любовницу.

— Молчи! — снова оборвал он ее, ужасаясь как ее словам, так и тому гадкому чувству согласия с ней, которое на мгновение закралось в его душу. Молодой, но уже зрелый мужчина, он последние месяцы безжалостно утруждал свое тело скачками, фехтованием, физической работой, пытаясь отогнать желание близости с женщиной. Долгие месяцы воздержания изнуряли его, хотя он изо всех сил скрывал это от жены, и без того измученной болезнями и угрызениями совести.

— Если ты не хочешь иметь любовницы, — упрямо продолжала она, хотя ее голос упал от чувства беспредельного унижения, — посещай шлюх в развратном доме.

— Я тебе сказал, что не намерен слушать всю эту чушь, — сказал он почти грубо, — и прекрати немедленно!

Осторожно обняв ее, Гай вытер со щек жены горячие слезы.

— Ну хватит, душа моя, хватит! Для меня все эти проблемы не столь уж важны. Они просто ничто в сравнении с твоими мучениями.

— Не так уж и велики мои мучения, — улыбнулась она сквозь слезы. — Я могла бы вполне сносить их, если бы не чувствовала, как страдаешь ты. Но я каждый день молюсь с отцом Бенедиктом, а кроме того, в соседнюю деревню приехала какая-то женщина из Шрузбери, Элфрида говорит, что она просто чудотворица. Завтра я к ней схожу и посоветуюсь.

Гай не испытывал доверия к молитвам или чудотворным способностям странствующей колдуньи, но говорить об этом не стал. Он улыбнулся и поцеловал жену.

— Раз так, то все будет в порядке. Пойдем назад в дом. Дети вот-вот вернутся, и мне надо будет везти эту незаконнорожденную озорницу к ее папаше.

Он говорил тихо и с любовью, и Гвендолин чуть печально улыбнулась. Гай был из тех мужчин, которые любят детей. Из тех мужчин, которые хотели бы иметь своих собственных детей. Но она не смогла и уже не сможет подарить их ему.

Для Магдален это было утро безудержного веселья. Правда, праздник мая в ее отдаленной крепости отмечался очень весело и на нем царила простонародная свобода нравов. Но тогда некому было взять ее в соседнюю деревню, где народ наряжал Майское дерево, и лишь от служанки Эрин она знала, как там бывало весело. Магдален слушала ее рассказы с нескрываемой завистью, и вот сейчас, наконец, она все это увидела наяву, и оказалось, что Эрин ни капельки не привирала. Босые, в венках и гирляндах из первоцвета, ноготков и калужницы девочки водили хоровод вокруг украшенного цветами и ветками шеста, бегали по росистому лугу от мальчишек и подростков, которые пришли сюда из замка и двух окрестных деревень, а бродячие менестрели пели старинные, веселые и непристойные песни о том, как девушки утрачивают невинность.

И вот дети возвращались в замок, смеясь и горланя песни, неся в руках цветущие ветки яблонь и вишен, чтобы украсить ими большой зал в замке. Всю дорогу Магдален чувствовала на себе осторожные взгляды Эдмунда. Во время игры он гонялся только за нею, а когда поймал, то звонко поцеловал у всех на глазах. Она сама не разобрала толком, приятно ли это, но Эдмунд, казалось, был очень горд собой, а все остальные смеялись и хлопали в ладоши. Вот только ее платье, выбранное для поездки в город, было теперь измято и испачкалось, когда она сидела на траве. Косы расплелись, волосы спутались, но все дети имели такой же вид, и никому даже в голову не могло прийти, что в доме де Жерве их может ждать порицание.

Магдален хватило одного дня пребывания в Хэмптоне, чтобы понять, что де Жерве и Эдгар подшучивали над ней, когда говорили о строгости нравов в хэмптонском имении. Оказалось, что здесь царили свет и смех, и хотя хватало и всякой белиберды — уроков и молитв, зато всегда оставалось много времени для музыки, игр и различных потех. Единственный серьезный проступок здесь — огорчить леди Гвендолин, но поскольку все дети ее обожали, такое происходило крайне редко и никогда — по злой воле.

Лорд де Жерве с небольшой дружиной из слуг в одеждах, украшенных красной розой Ланкастеров, уже поджидал детей во внутреннем дворе замка. Оруженосец, которому пришлось отказаться от участия в празднике мая, держал под уздцы его оседланного коня. Рядом терпеливо стояла маленькая кобылка Магдален.

Девочка подбежала к Гаю.

— Мы уже едем, милорд? Боюсь, у меня не вполне подходящий вид.

— Боюсь, что так, — учтиво согласился Гай. — Лучше всего найди кого-нибудь из служанок и побыстрее переоденься. Только не задерживайся больше чем на четверть часа.

И он кнутом указал на солнечные часы в центре двора: штырь в их центре бросал длинную тень. Магдален опрометью помчалась в дом и едва не сшибла леди Гвендолин, выходившую из зала. Улыбнувшись вслед девочке, Гвендолин подошла к мужу.

— Вас ждать сегодня?

— Тот покачал головой.

— Ужинать мы будем в Савойском дворце, так что везти девочку обратно будет уже поздно.

— Да, дороги ночью очень опасны, — эхом откликнулась жена.

— Мы хорошо вооружены, и разбойников нам нечего бояться, душа моя, — сказал он, оглядывая свою дружину, но между густых бровей Гая пролегла морщинка. — Думаю, ничего опасного.

— Несмотря на девочку?

— Конечно, небольшая опасность есть, но думаю, пока волноваться рано. О ее происхождении кроме нас с тобой и нескольких самых доверенных людей герцога неизвестно никому. Хотя какие-то слухи наверняка ходят; именно по этой причине мы и собираемся путешествовать только при свете дня.

Де Жерве нетерпеливо взглянул на солнечные часы: четверть часа, отведенные Магдален, прошли. Но девочка уже бежала из дверей, свежая, умытая, хорошенькая в платье из голубого дамаста с белым воротничком, с заплетенными косами под шапочкой из синего шелка.

— Не опоздала? — с беспокойством крикнула она, пересекая двор.

— Ничего страшного. Мне не впервой ждать девушек и женщин, пока они прихорашиваются.

Магдален покраснела от удовольствия. Де Жерве, улыбаясь, помог ей взобраться на Озорницу, и она устроилась в седле, аккуратно расправив свои пышные юбки.

— А по какому же делу мы едем в Лондон, милорд?

— Все в свое время, — ответил Гай и повернулся к жене. — Постарайся отдохнуть, душа моя, ты мало спала в эту ночь.

Гвендолин до сих пор надеялась, что умело скрывает свою бессонницу от мужа, лежа с закрытыми глазами и только скрипя зубами при очередном приступе боли. Оказалось, что нет; впрочем, об этом можно было догадаться и раньше.

— Утром посоветуюсь с женщиной из Шрузбери, — повторила она, как заклинание, и подставила лицо для поцелуя. Де Жерве на секунду задержал взгляд на ее лице, прочитав на нем слабый проблеск надежды, а затем, наклонившись, с невыразимой нежностью поцеловал ее.

Магдален нетерпеливо следила за этим затянувшимся прощанием, почему-то это зрелище причиняло ей невыносимую муку. Она заерзала в седле и как будто случайно коснулась пятками боков кобылы. Лошадь ударила копытами по булыжнику двора, и, если бы обернувшийся рыцарь не поймал ее за поводья, ускакала бы вперед.

— Не предполагал такую невоспитанность с твоей стороны, — хмуро сказал он. — Сиди тихо и не двигайся, пока мы не будем готовы к отъезду.