Искусственная ночь (ЛП)

«Ты и я, вдвоем, — пробормотала я. Мое горло обуглилось, но боль в руке прошла. Я взглянула вниз. Рана на моей ладони закрывалась. Почему-то это казалось естественным развитием событий.»

«Теперь, — сказала Луидэд. — Иди сюда.»

Однажды я научусь не слушать, когда она говорит мне что-либо в этом роде.

Я шагнула вперед. Протянув руку она схватила меня за подбородок, и подняла мою голову, пока наши глаза не встретились. Ее зрачки и радужка уменьшались, наполняя глаза сверху донизу белизной. Я застыла, не в силах сдвинуться или отвести взгляд. Она старше меня, гораздо старше, и, поймав меня, она даже не бросает свой вызов.

Она снова улыбнулась. Выражение лица не стало лучше-практика не всегда дает результат: «Сколько миль до Вавилона?»

Сглотнув: «Шестьдесят миль и десять» — воздух был густым и холодным. Я теряла себя в ее глазах, и я не знала, найдут ли меня когда-нибудь.

«Ты можешь добраться туда при свечах? — она сунула мне в руки свечу. Схватив ее я почувствовала, кровь, которую она сделала из песни для меня, хотя я едва чувствовала свою собственную кожу. Это было плохо, но чем дальше я вырубалась, тем меньше беспокоилась. — Можешь ли ты, Октобер Дэй, дочь Амандины?»

«Да и вернусь».

«Если твои ноги проворные и легкие, ты доберешься туда и обратно при свете свечи, — она наклонилась и поцеловала меня в каждую щеку. Я озадаченно моргнула. Она была слишком высокой или, может быть, я был слишком маленькой, и мир отступил. — У тебя есть один день. Ты понимаешь это?»

«Да», — сказала я. Мой голос казался тонким и далеким, бледный туман размывал мое зрение, оставляя только белизну глаз Луидэд. Я все еще слышала вой Спайка, но не могла его видеть.

«Надеюсь, ты это сделаешь, — Она постучала пальцем по фитилю, и он загорелся темно-синим пламенем.» Свет вытянул цвет из мира, оставив меня одну в море тумана. Луидэд исчезла со всем остальным, а небо над мной — небо? Когда я вышла на улицу? — было нескончаемым и бесконечно черным.

«Луидэд?» — позвала я.

Ее голос менялся с полушепота, на шепот и затихал, как воспоминание или призрак. «Сколько миль до Вавилона? Шестьдесят миль и десять. Могу я попасть туда при свечах? Да, и вернуться. Если твои ноги проворные и легкие, ты доберешься туда и обратно при свете свечи. Она сделала паузу, голос менял ритмы. «Детские игры сильнее, чем ты помнишь, когда ты выросла и оставила их позади. Они всегда справедливы и никогда не добры. Запомни. Затем она замолчала, оставив меня одну в бесконечном тумане.

«Луидэд?» — закричала я. Я не хотела быть здесь; более того я не хотела быть здесь одна.

Пламя свечи подскакивало и подпрыгивало вовремя моей паники, крошечный огонек бился в темноте. На меня накатила волна головокружения и я пошатнувшись уронила свечу. Она ударилась о землю и откатилась на несколько футов, синее пламя сжигало туман когда касалось его. По крайней мере, кровь, которую она содержала, продолжала петь для мня, мешая мне потерять следы ее местоположения. Я карабкалась за ней, смутно понимая, что на мне больше нет платья. Добравшись до свечи я свернулась вокруг света и заплакала, пока не прошло головокружение.

Глава 9

МИР ПРОДОЛЖАЕТ ВРАЩАТЬСЯ всегда в лучшую сторону. Я лежала прижимаясь к земле, всхлипывая и заходясь в сухом кашле. Дезориентация фактически оценивается в моей личной шкале где-то чуть ниже дневных судебных дел и приобретением обуви. Я ни когда не катаюсь на американских горках.

Я не двигалась, до тех пор пока во мне не появилась уверенность, в том что я смогу стоять, и даже тогда мне потребовалось удивительно много времени, чтобы вернуть равновесие — обычно я прихожу в норму довольно быстро, но сейчас меня все еще шатало от того, что сделала со мной Луидэд. Вкус зелья Луидэд стоял во рту, ощущение было такое что в нем кто-то сдох. В одном я была уверена точно; она не собиралась давать шанс Алтону Брауну бежать за его деньгами в ближайшее время.

Туман исчез, оставив землю вокруг меня видимой. Оглядевшись вокруг, я обнаружила, что мне почти не хватает серого.

Я находилась посреди огромной равнины. Сухая, потрескавшаяся земля простиралась во всех направлениях, усеяна зубчатыми скалами и спутанными враждебно выглядящими кустами ежевики. Горы покрывали равнину со всех сторон, нависая над землей, а небо над головой было сплошным черным без единой звезды. Только несколько тонких облаков развеивавших темноту, распихивал ветер, которого я не ощущала. Воздух на земле был холодным, но неподвижным.

Вся дрожа, я обхватила себя руками. Обычно я не против темноты. Фейри не любят солнце, и летние Земли существуют в состоянии почти вечных сумерек. В Фейри всегда есть тени. Просто они обычно теплые, открытые тени, которые создают гостеприимную темноту. Это была не теплая ночь. Это была ночь трагедий и монстров.

Что-то не правильное ощущалось в преспективе. Проблема, похоже, не в том, что окружающая меня земля, как мне показалось, враждебна, она выглядела совершенно правильно, когда я не пыталась слишком много думать о том, что вижу. Было что-то не так с тем, как я смотрела на вещи, как-будто пейзаж был не пропорционален. Что-то…

Свеча резко вспыхнула вверх, заставив меня вздрогнуть, чтобы не поджечь волосы. Я держала ее на расстоянии вытянутой руки, наблюдая, как синее пламя разгорается все выше и выше. Луидэд сказала, что свеча — это моя карта; и если она сгорит, у меня могут быть проблемы более насущные, чем слегка искаженное будущее. Я попыталась дуть на нее и потрясти, но не было никаких изменений. Наконец, в отчаянье, я сказала: «Хорошо! Я даже не думаю об этом! Ладно?»

Пламя немедленно угасло. Что бы ни происходило, Луидэд — или, по крайней мере, ее свеча — не хотела, чтобы я думала об этом. Я посмотрела на свечу. Ненавижу загадки, и ненавижу их еще больше, когда я вынуждена подыгрывать. Я всегда предпочитала прямой метод: бить Загадочника по голове, пока он не даст ответ или, что более вероятно, навредит тебе, но это не так сильно сбивает с толку. Тем не менее если они хотят чтобы я сыграла, я буду играть. Не то чтобы у меня был выбор.

Я медленно повернулась, изучая пейзаж. Лес простирался к горам на некотором расстоянии позади меня, состоящий из высоких, корявых деревьев, которые выступают в качестве естественного барьера против мира. Ему удавалось выглядеть еще менее гостеприимным, чем равнины, и это означало, что, вероятнее всего, я должна была туда пойти. Иногда иметь дело со сказочными клише еще более раздражающе чем иметь дело с традициями. Если я когда-нибудь встречу потомков братьев Гримм, я сломаю им носы и, возможно, несколько других подходящих частей тела.

Может, мне и пришлось подыгрывать этому дурацкому сценарию, но это не значит, что он должен мне нравиться: «Я так устала от этого готического дерьма, — пробормотала я. — Всего один раз я хочу встретиться со злодеем в веселой, ярко освещенной комнате. Возможно, с котятами.»

Земли Слепого Майкла вряд ли могли снабдить меня чем-нибудь похожим на просторную гостиную и милыми кошками, с теми с которыми я бы могла столкнулся, вероятно, были бы около четырехсот фунтов, питающиеся людьми. Я была готова поспорить, что кошка размером с танк Шермана будет беспокоить даже Тибальта. Покачав головой, пытаясь прогнать изображение. Ослепительное царство Майкла, очевидно, было в Летних землях. Вероятно, это остров, пузырь пространства, закрепленный между Летлендами и одним из более глубоких, потерянных царств. Реальность не податлива на Островах. Ее нельзя изменить случайной мыслью, но страхи и фобии имеют тревожную тенденцию к жизни. Если у Слепого Майкла не было гигантских кошек, мне не хотелось быть тем, кто их ему сделал.

Чувство нереальности происходящего все еще звучало в моей голове. Я не знала, почему, но заклинание Луидэд явно не хотело. Глубоко вздохнув. Никакой халявы. Что бы она ни сделала, это, вероятно, предназначалось для того, чтобы поддерживать меня в живых, и если это зависит от осознания, я могу немного и потупить.