Серебряная осень

Посмотрел на Машу — та сидела, натянув Юркин дождевик чуть не на пятки. Подняла на меня глаза:

— А я ни разу не летала… И, кажется, не полетаю.

Еле удержавшись от банальной и совершенно неуместной фразы «Полетаешь, какие твои годы», я дежурно поинтересовался:

— Даже в Турцию?

— Да никуда! Мать боится летать, отцу пофиг. Поездом ездили в Крым и в Анапу… я ещё маленькая совсем была. А ты куда летал?

— По стране, да в Европу. В основном по делам.

— Мажооор! — протянула Маша — впрочем, больше уважительно, чем иронично. — Своё дело?

— Вроде того, — я расстегнул куртку, но снимать не рискнул. — Торговали с приятелем на пару.

— Значит, своё дело приятелю оставил, когда сюда попал, — резюмировала девчонка.

— Нет. Он умер. Мы вместе попали сюда.

— Упс. Извини.

— Да ничего…

Действительно, попади я сюда без Женьки — мои кости уж год как сгрызли бы.

— А откуда стрелять научился?

— Маш, ну чем заняться мужику после рабочей недели? — вздохнул я. — Особенно на природе… Не всё ж бухать. Брали ружьишко, стреляли по тарелкам, на охоту иногда выбирались… И в тир ходил одно время регулярно. Как видишь, пригодилось.

Слово за слово — разговорились. Маша более–менее оживилась, рассказывала истории из студенческой жизни, я вспомнил свои, из почти забытых девяностых, присовокупил несколько охотничьих баек, поведал пару местных историй, которых успел наслушаться за год…

Дождь утих, но стало смеркаться. Ну да, никакой дороги — придётся ночевать в вагоне. Зверью сюда хода нет, и то плюс, даже оборотень не заберётся — проходы для него узковаты. Я бы с большим удовольствием устроился в кабине тепловоза, но там по сути оказываешься в западне — в случае чего и не выбраться. И это даже если двери не заржавели.

Так что пришлось повозиться, загромождая полностью выбитые окна тем, что есть под рукой, в основном расщепленными полками — удержать это никого не удержит, но рухнет, если что, с грохотом… Повезло — одну из дверей в тамбур тоже удалось закрыть и заблокировать. Не крепость, но хоть так…

Сняв куртку и оставшись в рубахе, отдал Маше свой свитер:

— Надевай, а то вообще околеешь.

— А ты?

— У меня куртка более–менее. И если что — я твой должник… Спасибо за зелье.

— Слушай, ну если бы я тебе зелье не влила, нас обоих могли убить. Не так?

Следует признать, что девчонка права. И кстати… вот, она та мысль, что вертелась в голове!

— Так… А скажи–ка вот что, раз уж вспомнили. Там, в доме, ты крикнула «Ложись!». Почему?

Маша так и застыла с моим свитером в руках — похоже, вопрос застал её врасплох. Напряжённо почесала лоб…

— Взрыв же был? В комнате, где ты сидел? — сказала неуверенно.

— Маш. Взрыв был ПОСЛЕ того, как ты крикнула. Была вспышка, но… ты не могла её видеть — ты же не смотрела в окно!

У Маши на лице, такое ощущение, остались одни только глаза.

— Эээээто как? — промямлила она.

— А вот так, — и, сказав это, я вспомнил.

Старая Дорога вдоль болота. Густой туман. Испуганная Маша говорит что–то вроде «что это там?» и показывает мне за спину. Я оборачиваюсь… и появляется прыгун.

Маша не могла его видеть заранее.

КАК она его почувствовала?

— Что я о тебе ещё не знаю, дорогая моя? — поинтересовался я и только потом понял, насколько зловещей получилась фраза. Особенно сейчас, в этом разбитом вагоне, в сумерках.

Даже при этом слабом свете угасающего дня было видно, что глаза девчонки наполнились слезами.

— Я не знаю, — прошептала она, и мне ничего не оставалось, как себя выругать.

Она ведь и правда скорее всего не знает. Но следует признать, что при каких–то обстоятельствах Маша умеет видеть на несколько секунд вперёд.

Ага, а ещё становиться невидимой, — услужливо подсказал внутренний голос.

Невидимой. Мать её, так вот как она уцелела на Болоте! Она же рассказывала, что вокруг ходил какой–то зверь. Он её просто не почувствовал! Точно так же, как не смог найти её Юрка, напуганный и озверевший!

Почему?

По кочану. Чёрт его знает, как оно работает. Маша вполне попадает по возрасту в рамки того поколения, которое в этом мире получило паранормальные способности. Где гарантия, что на её организм не подействовал пробой? Мы ж вообще не знаем, как оно работает. Мне–то по возрасту подобное не грозит, а вот девчонка…

— Успокойся, Маш, — я постарался сказать это как можно мягче. — Разберёмся. Просто, чувствую, ты умеешь то, чего многие не понимают…

Девчонка всхлипнула.

— Одевай свитер и ложись спать. Утро вечера мудренее.

— А… ты?

— А я подежурю.

Я осёкся. Маша протягивала мне зелёную пробирку.

— Бери, бери, — сказала она, шмыгая носом. — Мне кажется, если ты уснёшь, утром мы не проснёмся вдвоём…

Глава 17

Сама Маша засопела сразу, даром что на жёсткой полке и без подушки. Ещё бы, после такого дня… Я же сидел напротив, держа в руке «серебряный» ТТ, смотрел в грязное и покоцанное окно и размышлял.

Что мы имеем, если отбросить все домыслы?

Первое — с Юркой что–то произошло, раз он затащил меня в засаду. После тех переделок, в каких мы с ним были, в предательство «по идейным соображениям» я верил с трудом. Подкуп? Вряд ли. Шантаж? Скорее всего, хоть и ума не приложу, на чём Юрку можно зацепить. Ни семьи, ни детей, работа и только. Может, приволок что запрещённое? Ну… вот это может быть. Тогда следующий вопрос: кто его шантажировал и для чего?

Ответ очевиден: тот, кому зачем–то нужен я, причём нужен живьём.

И мы опять упираемся в тупик. Я ведь нафиг никому не нужен — ни ключевого поста, ни денег, ни ценностей. Таких, как я, тут сотни.

Ответ мог бы дать Юрка — но увы, если он у бандитов, то на нём можно ставить крест.

Так, погоди–ка…

Соколов. Соколов сказал, что моя аура отличается от обычных — он приписал это тому, что я из «провалившихся». Но блин, это не так — я это выяснил там же, на месте, пока ждали цистерны. Значит…

Значит, не всё так просто. Даже откладывая вопрос, почему пацан увидел то, что не видели другие. Но это получается… получается, что со мной что–то не так. А что именно — можно понять, лишь поговорив с Соколовым. Выходит, что встреча с молодым колдуном — первое, что мне следует сделать по возвращении в Вокзальный. И невзирая на то, что по этому поводу думает Бурденко и его банда — боюсь, мимо него пройти не удастся.

Таааак! А если тут и Бурденко замешан?

Меня аж холодом обдало. И версия–то, мать вашу, логичная… особенно при наличии у Юрки странных колдовских датчиков, о каких я и слыхом не слыхивал. Соколов — Бурденко — Юрка… чем не цепочка? Но ведь, зараза, ничего не проверить, пока не вернусь в Вокзальный. Круг замкнулся.

Второе… Второе — Маша. Что она в реальности умеет? Даже опуская вопрос «почему». И снова засада — мы ничего не узнаем без Соколова, раз уж он что–то чувствует. Исследовательский отдел Управы с Мащей работал, там был Каращук, который на непонятках собаку съел, и Шнайдер, который тоже явно не пальцем деланный — но они никаких выводов не сделали…

Или сделали, но не подали виду?

Нет. Не сделали — иначе они Марусю чёрта с два выпустили бы из Вокзального. Да за ней наблюдали бы день и ночь, и ко мне ей прийти бы не дали! Так что этот вариант отпадает.

Соколов, Соколов… Пацан, ты нам нужен до зарезу! Вот уж не подумал, что будет столько вопросов к этому сопляку… Машу спрашивать бесполезно, я видел её лицо — она и сама ничего не понимает.

Глаза уже привыкли к сумраку, и я не сразу понял, что света стало больше. Ну точно, взошла луна — вон она, висит над горизонтом полукругляшом, мутным и расплывчатым сквозь не мытое тридцать лет стекло. Выпить пробирку? Пожалуй, не стоит, лучше чуток позже, когда совсем вышибать начнёт — а у меня ещё побулькивают в крови остатки сегодняшнего адреналина. Несмотря на усталость…

Покашливание было совсем негромким и даже интеллигентным, но я аж подпрыгнул, долбанувшись головой о верхнюю полку. Пистолет уже смотрел на фигуру в проходе плацкартного вагона — я и сам не понял, как не пальнул. Действительно — нервы…