Семь порочных дней

— Мисс Сэнд, — обратился к ней Гилберт Фонтли, — как мы можем уговорить вас спеть?

В ее глазах вспыхнул сильный испуг:

— Никак.

— Мистер Фонтли — настоящий любитель музыки, — вмешалась мать семейства, похлопав супруга по руке. — Как и я. Мисс Сэнд, нам было бы очень приятно послушать ваше пение. Сделайте же нам одолжение, дорогая! Тут и фортепиано есть.

— Но… — Минерва сглотнула и произнесла слабым голосом: — Я не могу.

Она обвела взглядом переполненную комнату. В такой маленькой деревушке, как эта, столовая местной гостиницы служила еще и трактиром. Сейчас здесь находилось более тридцати душ: одна половина из которых была остановившимися на ночлег путешественниками, а другая — местными жителями, наслаждающимися кружечкой пива с приятелями. Довольно людное сборище.

Юная мисс Летти тоже присоединилась к остальным:

— О, пожалуйста, мисс Эм, спойте же для нас!

— Давай, Эм! — весело воскликнул Колин. — Всего одну-две песни.

— Но, братец, ты же знаешь, что я больше не пою после той ужасной истории с многоножкой, кокосом и… похищенными рубинами, — отозвалась Минерва и, понимая, что виконт может потребовать подробностей, поспешила добавить: — Которую мы над могилой наших родителей поклялись никогда больше не вспоминать.

Пэйн улыбнулся и подумал, что кажется, она уловила нужный настрой.

— Это так. Но ведь сегодня мой день рождения, а ты всегда в этот день делаешь для меня исключение.

— Ты же прекрасно знаешь, что сегодня не…

— Так сегодня ваш день рождения, Сэнд? — Заглушил возражение Минервы возглас мистера Фонтли. — Что же вы не сказали? Мы должны выпить за ваше здоровье! — Пожилой джентльмен подозвал служанку и заказал херес для всей компании.

Когда перед всеми поставили стаканы, Минерва с нажимом обратилась к виконту:

— Но, братец, ты ведь никогда не пьешь спиртное.

— Я пью его только на мой день рождения. — Он отсалютовал стаканом и выпил вино.

«Сестрица» издала возглас досады.

— Прошу вас, спойте, мисс Эм, — снова попросила Летти. — Так хочется немного музыки. Да еще у мистера Сэнда день рождения.

Все Фонтли тут же присоединились к уговорам.

Минерва повернулась к Пэйну и сказала лишь:

— Колин!

Ее распахнутые темные глаза неистово молили о пощаде. «Не заставляй меня это делать», — словно говорили они.

Виконт почувствовал угрызения совести, но все-таки не вступился за мисс Хайвуд. Он распознал уже знакомое выражение ее глаз: в них всегда вспыхивала такая дикая, отчаянная искра перед тем, как Минерва совершала что-то удивительное.

— Хорошо. Я спою, — согласилась она, подняла стоящий перед ней стакан с хересом, осушила одним глотком и решительно шлепнула его на стол. Затем, опершись ладонями о столешницу, она встала и медленными твердыми шагами направилась к фортепиано. Сняв очки и зажав их в одной руке, другой рукой она нажала клавишу, негромко повторила прозвучавшую ноту, а затем запела.

Что ж, пела она хорошо. На удивление хорошо!

В заполненной людьми комнате моментально воцарилось молчание. Все присутствующие удивленно разинули рты. Минерва выбрала старую, всем известную балладу, в которой не было причудливых пассажей или оперных трелей — лишь простая, искренняя мелодия, которая так подходила к ее чистому, лирическому голосу. Такая песня не годилась для музыкального вечера или даже для исполнения в салоне какой-нибудь дамы из Спиндл-Коува. Но она идеально подходила для маленькой сельской гостиницы. То был не церемонный гавот (34) или одна из тех мелодий, что прельщают слух или увлекают разум, эта мелодия доставала прямо до нутра.

Боже милосердный! Глупо было так думать, тем более говорить, но пение мисс Хайвуд поражало в самое сердце.

Колин тоже не избежал этого — пение Минервы заворожило его, словно цейлонскую кобру.

Больше того — он испытал гордость за свою спутницу.

Когда возлюбленные из баллады встретили свой неизбежный трагический конец и толпа разразилась бурными аплодисментами, виконт захлопал вместе со всеми и прошептал:

— Браво, моя девочка!

Хотя на самом деле это было не так: он не имел на мисс Хайвуд никаких прав. Подумать только, все это время, что Пэйн провел в Спиндл-Коув, внутри нее таилась эта чудесная, волнующая песня! А еще — храбрость, помогшая спеть перед целой толпой незнакомцев, и доброта, благодаря которой Минерва утешала Колина ночью, пока он пытался вырваться из цепких лап ада.

Почему он никогда не замечал в ней этих качеств? Как же он их не рассмотрел?

Фонтли и все остальные слушатели громко стали требовать новую песню, но Минерва покачала головой, отказываясь.

— Ну хоть одну! — крикнул ей Пэйн, рупором приложив ладони ко рту. — Спой мою любимую!

Она бросила в ответ взгляд человека, чье терпение испытывают, но все же уступила.

Прозвучала еще одна фортепианная нота, снова мисс Хайвуд тихонько повторила ее, подстраиваясь к нужной тональности.

А затем последовал еще один момент настоящего откровения.

На этот раз Минерва пела с сильным чувством. Ее голос стал увереннее, окреп. Она пела, глядя прямо на Колина широко открытыми глазами. Она пела для него. Впрочем, разве не об этом он просил?

Это был лучший из подарков-на-ненастоящий-день рождения, который виконт когда-либо получал. Чувственные, спелые губы Минервы словно взяли его в плен. Каждый раз, когда она делала короткий вдох между музыкальными фразами, грудь ее немного подпрыгивала, привлекая внимание Пэйна.

И если первой песней она проняла Колина до самого сердца, то вторая затронула его намного ниже.

Пэйн подумал, что, наверное, должен изо всех сил противиться пленяющему очарованию своей «сестрицы», но, посмотрев вокруг, увидел, что он в этой комнате не единственный мужчина, взволнованный пением Минервы.

Гилберт Фонтли был в совсем бедовом состоянии.

Не сводя глаз с мисс Хайвуд, он наклонился к виконту:

— Мистер Сэнд, как вы думаете, можно ли влюбиться всего за один день?

Пэйн улыбнулся:

— Откуда мне знать? Я влюбляюсь по ночам. Впрочем, эти влюбленности обычно заканчиваются еще до завтрака.

Гилберт взглянул на него в изумлении:

— Но… Но я думал, что вы…

— У всех нас есть свои демоны, Гилберт. — Колин похлопал юношу по плечу и, подавшись ближе, произнес: — Разрешите дать вам совет: припадите к груди матери Церкви.

Минерва допела вторую балладу, и на этот раз раздалась настоящая буря аплодисментов, множество голосов стало упрашивать спеть снова. Но едва все присутствующие с одобрительными возгласами вскочили на ноги, мисс Хайвуд надела очки и направилась обратно к столу.

Виконт отодвинул свой стул, намереваясь встретить ее словами искренней похвалы, но тут путь Минерве преградил небритый здоровяк с пивной кружкой в руках. Он что-то сказал. Из-за стоящего в таверне шума Колин не расслышал слов, но ему это и не требовалось, чтобы понять, что происходит.

Этот мерзкий мужлан хотел его девушку!

А Минерва не желала иметь с ним дело. Когда это животное положило на ее руку свою немытую лапу, мисс Хайвуд попыталась отстраниться, споткнулась, и ее очки слегка перекосились на носу. Этой детали — крошечного доказательства причинения ей беспокойства — было достаточно, чтобы у Колина потемнело в глазах от гнева. Он мгновенно вскочил на ноги, жаждая крови.

— Сэр, отпустите меня! — Минерва попыталась вытянуть руку из мерзкой хватки здоровяка. Из его рта несло чесноком и элем, а тело воняло тем, о чем лучше вообще не говорить

— Ну, еще песенку, милашка. — Одной рукой грубиян держал свою пленницу за локоть, а другой облапил ее талию. — Сядь ко мне на коленки, спой для меня!

А потом он погладил грудь Минервы.

Она отшатнулась в отвращении, чувствуя себя грязной. Другие женщины, может, и знают, как избавиться от такого нежелательного внимания, но мисс Хайвуд об этом ничего не было известно — ведь такое с ней случилось впервые.

И тут она увидела Колина, прокладывающего к ней путь через набитую людьми комнату. Походка его была легкой и беспечной, но вблизи стали заметны заигравшие на его щеках желваки и холодная ярость в глазах.