Страница 2 из 7
Сегодня в этом зале собрались наследники. Судя по их количеству, причем, весьма незначительному, дядя Толя оказался верен себе и на этот раз: всё – только самым близким. А поскольку из самых близ-ких у него остались: сын Виктор со снохой Анечкой – прелестным двадцатилетним созданием, сестра – моя бабушка и родной племянник Константин, ему не пришлось долго ломать голову над тем, как свои мил-лионы разделить между тремя родственниками. Или, быть может, четырьмя, если учесть появление в Мыс-кино Максима Валерьяновича Рыльского – младшего брата давно умершей жены дяди Толи.
Интересный тип этот Максим Валерьянович. Крайне нелюдимый – я так думаю, вряд ли кто из присутствующих, кроме бабушки, встречался с ним больше трех-четырех раз, – он обладал необыкновен-ной внешностью. Просто страшно необыкновенной. Я бы даже добавил: жуткой. Изрытое глубокими мор-щинами бледное лицо, большой лоб, белые, как мел губы, настолько тонкие, что можно говорить об их полном отсутствии, узкие, с розовыми белками глаза, казалось, нацеленные на поиск твоего наиболее уяз-вимого места – вот далеко не полный портрет челове-ка, о котором дядя Толя отзывался, как о своем доб-ром товарище. А товарищу, несмотря на то, что вы-глядел он на все шестьдесят, было, как мне по секрету рассказала бабушка, не больше сорока пяти лет.
Пока я носил вещи наверх в нашу спальню, бабуш-ка продолжала здороваться с присутствующими. По-целовала в лоб Виктора, подставила щеку Константи-ну и подошла к Максиму Валерьяновичу. Спросила: как дела, внимательно выслушала то, что тот соизво-лил ответить, похвалила за бравый вид и в конце раз-говора, чуть повернув голову, вопросительно посмот-рела на стоявшего в стороне незнакомца.
Чуть старше сорока, невысокий, худой, этот при-влекший бабушкино внимание новый гость в доме Худобина выглядел так, как выглядят больные люди, когда их посреди ночи поднимают с постели. Всё в нем, кроме тщательно зачесанных назад волос, было мятым: пиджак, брюки, воротник рубашки, невы-спавшееся лицо. И даже тапочки ему достались какие-то пожеванные, с оборванной каймой и сбитой пят-кой.
Поймав на себе бабушкин взгляд, незнакомец встрепенулся. Расправил плечи и отвесил вежливый полупоклон в её сторону.
– Василий Сергеевич! – представился он. Потом немного подумал и, решив, что одного имени-отчества, видимо, недостаточно для того, чтобы пол-ностью идентифицировать себя, добавил: – Романов. Исполнитель завещания Анатолия Николаевича. Или его поверенный, как вам будет угодно.
Он сказал это нарочито просто, со сдержанным чувством достоинства, так, как произносят чины и звания большие начальники, когда хотят казаться скромными чиновниками, или скромные чиновники, когда хотят выглядеть большими начальниками.
Я подсел к Анечке. Коснувшись губами ее уха, прошептал, что если у поверенного и есть какой-то чин, то, скорее всего, настолько незначительный и пошлый, что он постесняется назвать его.
Анечка хихикнула, чем вызвала недовольство сво-его мужа. Виктор посверлил злым взглядом мой лоб, потом отвернулся и тоном, не терпящим возражений, предложил Романову наконец-то заняться делом, ради которого тот был нанят, а именно: зачитать завещание отца.
Конечно, всё тоже самое можно было бы сказать деликатнее, но Виктор как обычно не смог удержать-ся, чтобы не нахамить. Впрочем, Романов, кажется, не думал обижаться. По крайней мере, грубостью на грубость, на что я рассчитывал, отвечать не стал.
– Наверное, из интеллигентов, – коснувшись гу-бами моего уха, прошептала Анечка.
Я с готовностью рассмеялся, чем вызвал новую волну недовольства Виктора. Он обернулся в мою сторону и, прищурив правый глаз, что, видимо, долж-но было означать крайнюю степень раздражения, спросил: над чем это я, собственно говоря, смеюсь.
Напугал! Я бы, конечно, мог ответить ему, что по-сле того, как он взял в жены девочку на двенадцать лет моложе себя, смеяться стало действительно не над чем, но промолчал – бабушку не хотел расстраивать: она и так, бедная, переживала по этому поводу весь их медовый месяц.
Виктор завелся. Не дождавшись от меня ответа, набросился на Романова. Начав с утверждения того, что исполнитель завещания – пустая трата денег на пустых людей, он незаметно для самого себя углу-бился в дебри этимологии. «Слово «поверенный», – ткнув пальцем в грудь Василия Сергеевича, сказал он, зло проговаривая каждый слог, – произошло от слова «верить», а не «вареный», как вы, вероятно, изволите думать», после чего повернулся к нему спиной и за-кончил свой спич пространным рассуждением о непрофессионализме и лени, как двух главных бедах нарождающегося капитализма в России.
Наконец, Романов обиделся. С каменным лицом он подошел к столу. Поднял с пола старый портфель, с каким, наверное, еще его бабушка ходила в школу, из портфеля вынул картонную папку, из папки – лист бумаги и объявил, что, выполняя волю покойного, он, исполнитель завещания Анатолия Николаевича Ху-добина, должен ознакомить наследников с его по-следним обращением.
– Моим наследникам, – прочитал заголовок об-ращения. – Я, Худобин Анатолий Николаевич, нахо-дясь в здравом уме и твердой памяти, делаю следую-щее распоряжение. Первое: предыдущее завещание от двенадцатого февраля две тысячи второго года счи-тать недействительным. Второе: анониму, прислав-шему письменное сообщение об убийстве моей доче-ри Худобиной Виолетты Анатольевны, датированное четырнадцатым апреля, надлежит в течение трех су-ток со дня оглашения данного послания сообщить в правоохранительные органы известное ему имя убий-цы. В случае если лицо, указанное анонимом, будет признано судом виновным в убийстве моей дочери, должно вступить в силу завещание от шестнадцатого апреля две тысячи второго года, а другое завещание, от семнадцатого апреля, не вскрывая, уничтожено в присутствии наследников. Третье: в случае, если ано-ним не проявит себя в течение трех суток, или лицо, указанное им, не будет привлечено к уголовной от-ветственности за убийство моей дочери, завещание от шестнадцатого апреля следует уничтожить, а оконча-тельным завещанием считать завещание от семнадца-того апреля две тысячи второго года. Четвертое: вы-полнение моей последней воли возлагаю на Романова Василия Сергеевича… Подпись – Худобин. Дата – во-семнадцатое апреля, две тысячи второго года.
Прочитав обращение к наследникам, Романов, не зная, что делать дальше, несколько секунд повертел листок в руках. Затем сунул обратно в конверт и по-ложил на стол.
Все ошеломленно молчали.
– Это всё? – первой опомнилась Анечка.
Судя по вздоху облегчения, ее не особенно рас-строила отсрочка выдачи денег. Из всех присутству-ющих, похоже, она была единственным человеком, кому хватало тех средств, которые уже имела.
Романов кивнул: да, всё.
– А… а как же… – Виктор хотел спросить: «А как же мое наследство?», но, по-видимому, постеснялся. Спросил иначе: – А что это за анонимка?
– Да! – поддержал его Константин. – Что значит «сообщение об убийстве моей дочери Худобиной Ви-олетты?» Выходит, кто-то видел, как ее убили?
Плотина прорвалась. Наследники, перебивая друг друга, накинулись на исполнителя завещания с во-просами, касающимися причин, вынудивших дядю Толю изменить завещание.
– Кто такое мог написать? – ахнула бабушка. – Это очень даже странно.
Романов согласился: действительно, странно.
– А кто убил, там, значит, ничего не сказано?
– Нет.
– А за что?
– Скажите! – перебил бабушку Константин. – Только ли анонимка стала причиной изменения заве-щания, или был какой-то другой повод?
Романов ответил, что о других причинах ему ниче-го не известно.
– Так что все-таки написано в анонимке? – повы-сил голос Виктор.
Романов ответил, что поскольку анонимка осталась у Анатолия Николаевича, он может воспроизвести ее содержание только по памяти.
– А смысл ее такой… Аноним сообщил, что ему доподлинно известно о том, что Виолетта – дочь Ана-толия Николаевича – была задушена одним из при-сутствующих на ее дне рождения гостей. И что он го-тов назвать имя убийцы, при условии выполнения Анатолием Николаевичем его требования…