Страница 17 из 32
Зато князь Давид был гораздо свободнее в своих движениях и мог во всякое время уйти от неповоротливого врага. Но отступать или бежать перед врагом! Разве подобная мысль могла когда-либо зародиться в сердце такого витязя, как князь Давид? Недаром его из тысячи других отличила и полюбила сама дивная Скирмунда, внучка великого Кейстута!
Но и в вооружении рыцаря был пробел, было уязвимое место; ещё в начале боя он потерял шлем, и таким образом голова его была не покрыта. Он понял это, но слишком поздно, ему уже не было времени надеть свой шлем, валявшийся в нескольких шагах. С палашом драбанта в руках бежал к нему русский богатырь. Прикрывшись щитом, ждал теперь рыцарь рокового удара, он был уверен в победе и готовился длинным мечом пронзить незащищенную грудь пылкого юноши.
Грянул страшный удар, такой удар, что немец, даже прикрытый железным щитом, не выдержал и упал на одно колено. Это и спасло князя; ошеломлённый ударом, рыцарь не успел нанести удара; витязь, схватив палаш в обе руки, поразил его вторично. Крыжак упал навзничь, но негодный драбантский палаш согнулся от удара и был ни к чему не годен. Вновь обезоруженный, князь искал вокруг себя какого-либо предмета вооружения, чтобы закончить бой с поверженным крыжаком. Огромная крестьянская дубина валялась в нескольких шагах. Броситься к ней, схватить, и размахивая над головою, вернуться к месту побоища, было для князя делом нескольких секунд.
Дубина гудела в воздухе!
Двумя страшными ударами выбил он из рук оправившегося рыцаря его длинный меч и исковерканный щит и готовился нанести всесокрушающий удар по голове, как вдруг позади раздался радостный крик – это были его соратники, спешившие к нему на помощь.
Обезоруженный, но даже не поцарапанный, благодаря своим превосходным латам, рыцарь был мигом свален с ног и скручен прискакавшими соратниками князя Давида.
В пылу боя молодой витязь и не почувствовал своей раны, но теперь, когда всё было кончено, жгучая боль в ноге заставила его осмотреться. Алая струйка крови виднелась на его желтом сафьянном сапоге.
Пестун и оруженосец его Марк Черниговец был искусен и в деле лекарском. Он осмотрел рану, перевязал её и прибавил шутя:
– Ну, ничего, княже, баба веретеном оцарапала, до свадьбы заживёт. – Только женись скорее!
– Твоими бы устами да мёд пить, Марко – улыбнулся в ответ ему князь. – Однако, други-товарищи, в путь так в путь, а то к вечерням в Эйраголу не поспеть!
Бой смоленцев с крестоносцами
– Какие там вечерни, во всём замке там и пяти человек нет, что лоб крестить умеют. Нехристи, прости Господи! – заметил подручник князя, молодой княжич Острогорский, из-за дружбы с князем ехавший с ним в Эйраголу.
– Вот что я скажу тебе, Борис Андреевич, – серьёзно проговорил князь Давид, – по мне уж лучше такие нехристи, как литвины, жмудины, чем такие христиане, как эти псы, разбойники-латинщики. Он рукой указал на связанных пленных.
Надо было трогаться далее, но тут оказалось, что удар меча поразил насмерть боевого коня князя Давида. Верное животное ещё стояло на ногах, но уже дрожало всем телом, и алая струя крови порывисто бежала из пронзенного бока.
Князь подошёл к своему верному товарищу в битвах и погладил его по крутой шее. Ратники бросились расседлывать коня. Благородное животное сделало последнее усилие, и, протянув морду к своему господину, хотело заржать, но в бессилии упало на колена.
Князь отвернулся, чтобы скрыть слезу сожаления, навернувшуюся у него на глазах.
– Отслужил ты мне свою службу, Меметушка, – проговорил он печально, – ей-же-ей, не взял бы я за тебя не только сегодняшнего, а ещё десятка этих проклятых крыжаков!
Между тем, оруженосцы возились около рыцарского коня, седлая его для князя Давида, и через несколько минут вся толпа скакала по Эйрагольской дороге. Пленные были посажены и привязаны по двое на одну отбитую лошадь, а рыцаря, тоже прикрученного к заводной лошади, поместили среди двух лучников, которые держали поводья.
Оправившийся крыжак кричал и ругался по-немецки, грозя местью и гневом великого магистра, но никто его не понимал, витязи только посмеивались над его собачьим лаем.
Уже солнце совсем склонилось к горизонту, когда путники наконец увидали вдали, на высоком берегу реки Дубисы прихотливые очертания стен, бойниц и башен Эйрагольского замка.
Между тем, в стенах замка разыгрывалась другая небывалая драма. Истекал третий день срока, назначенный князем Вингалой, чтобы дать Скирмунде время приготовиться ответить князю Болеславу.
Уже с утра все в замке готовилось к торжеству. Массы народа стремились к замку, зная что князь Вингала никогда не скупился на угощения.
Большой тронный зал был убран гирляндами живых цветов и ветвей. Перед священным изображением Прауримы, поставленным в переднем углу, горел светильник из чистого золота, имевший вид аиста, испускающего клювом пламя. Всё изображение богини было завито гирляндами чудных махровых розанов – любимого цветка литовцев. Рядом с троном или креслом князя, было поставлено другое, несколько пониже, – для княжны Скирмунды.
Бояре, дворяне, почётная стража, все были в сборе, ждали только выхода князя и княжны для торжественного обряда смотрин и помолвки.
Жених и его свита в пышных национальных одеждах стояли против трона.
Дверь из внутренних покоев растворилась и, предшествуемый шестью вайделотками в длинных белых одеждах, с зелёными венками на голове, появился криве-кривейто. Он нёс в руке священную кривулю, и богобоязненные жмудины низко склонили перед ним головы. Шесть человек криве и шесть вайделотов завершали шествие. Все эти служители Прауримы стали по бокам её изображения и пропели короткий монотонный гимн в честь сильной покровительницы Литвы. Криве-кривейто снова поднял жезл, и все присутствующие, кроме князя мазовецкого и его свиты, пали ниц. Кругленький капеллан поднял глаза вверх и бормотал себе под нос молитву.
Раздались удары бубнов и литавров, и под эту нестерпимую музыку, предшествуемый целой дюжиной пажей и круглецов, князь Вингала вошёл в залу. Он вёл за руку княжну Скирмунду, покрытую с головы до ног полупрозрачной фатой.
Глава XIII. Вайделотка
Князь Вингала был мрачен. Он только что выдержал жаркий бой с собственной совестью, когда в последнюю минуту Скирмунда со слезами заклинала его помедлить ещё с совершением обряда.
Отцовское сердце его готово было уступить, но тут опять в его ушах прозвучали ядовитые слова капеллана, и он решился действовать неумолимо.
Очевидно, решилась на что-то и Скирмунда. Слёзы исчезли с лица её как по волшебству, она словно выросла, выпрямилась. Глаза её сверкали необычайной энергией.
– Я готова, отец, идём. Жертва будет принесена! – твёрдо проговорила она и подала руку отцу. Рука была холодна как лёд.
Князь Вингала даже вздрогнул от прикосновения этой холодной руки, но не выдал волнения и повёл свою дочь к собравшимся гостям.
Взойдя на ступеньки помоста и остановившись у трона, он сделал знак князю мазовецкому и его сватам подойти.
– Князь Болеслав Владиславлевич, – произнёс он торжественно, – твой отец, пресветлый князь Владислав Станиславович, просит у меня для тебя в замужество дочь мою, княжну Скирмунду, я привёл её сюда, чтобы ты из уст её сам мог услыхать ответ, а из рук её принять чару вина!
Две старые боярыни подали Скирмунде небольшой серебряный поднос, на котором стояли две золотые чаши с вином.
Скирмунда взяла поднос, твёрдо сделала два шага навстречу своему жениху и вдруг остановилась. Она в последний раз взглянула в окно, она всё ещё надеялась, что вот-вот явится её суженый, её желанный, но нет, дорога была пустынна.
Она сделала над собой, по-видимому, громадное усилие, сделала ещё два шага и снова остановилась. Все взоры были устремлены на неё, уже князь мазовецкий в свою очередь сделал шаг по направлению к ней и протянул руку, чтобы взять чару, но вдруг княжна отступила назад, быстро передала поднос испуганным боярыням, затем бросилась вперёд, мимо своего жениха, добежала до угла зала, в котором стояло изображение богини, откинула назад свою фату и упала на колени перед статуей.