Слово атамана Арапова

– Вестимо дело, кумекал, – ответил Арапов. – Вот токмо отрядить ково, ня знаю. Ужо всех не единожды перебрал, а так и не надумал.

– Туды надо б кого толкового слать, – осторожно посоветовал Петр. – Хто смог бы не на пальцах обсказать на круге потуги наши на Сакмаре. Вот я бы мог.

– Обожди, не скочи блохой-то, – резко отрезал атаман. – Таки, как ты, и здеся сгодятся. Крыгина, мыслю, сплавить, Гаврюху. Делов от него никаких, а напасти вешней рекой катятся. Да и случись што, положиться на нево нельзя. Он токмо промеж своих остер да задирист, а кыргызов узрит – от трясучки околевает.

– А мож, я все ж сплаваю? – нахмурился есаул. – Туды-сюды скоренько обернусь!

– Нужон ты мне здеся, и весь ляд! – Начиная сердиться, Арапов сжал кулаки и уколол недобрым взглядом есаула. – Вот што, Петро, не легай мя под сердце копытом. Не сидячий ты на месте, ведаю о том. Но счас нужон ты мне здеся. Пошто, апосля обскажу.

Они помолчали, думая каждый о своем. О чем думал атаман, Кочегуров не знал, ну а сам… Отказ Арапова отпустить его в Яицк лишь раззадорил есаула. Ему страсть как захотелось сплавать в родной городок. И он напряженно ломал голову, пытаясь придумать, как убедить в этом атамана.

Спасительная мысль вновь вернула Кочегурову хорошее настроение. Решив действовать хитро, он, чтобы привлечь внимание атамана, озабоченно размышлявшего о чем-то, хохотнул, а когда тот скосил в его сторону глаза, хлопнул в ладоши и воскликнул:

– Што ж, пущай Гаврила, согласен! Токмо вот как подумаю, как он на круге наше бытие обскажет, смех разбират, ей-богу.

– Думаш, не смогет? – после непродолжительной паузы спросил Арапов.

– Да он туг умишкой аль запамятовал, Василий? Гавря так обскажет об нашем бытие, што не токмо казакам, чертям тошно станет. Про хорошее он и словечком не обмолвится. Знать, будет сетовать об трудностях и че доброго приврет, чем отвратит возжелавших ехать на поселение. Разумешь?

– Дык послать боле некого, – озабоченно вздохнул атаман. – Хоть самому садись в будару – и айда.

– А што, поезжай, – хитро прищурившись, согласился Кочегуров. – Тебе казаки завсегда поверят, а вот Крыгину нет.

– Так ково ж послать?

– Коль меня при себе оставляшь, Степку пошли, – с готовностью посоветовал есаул. – Казачок он смышленый, а заодно и про Нюрку все проведат.

– Нет, так не пойдет, – как и ожидал Кочегуров, решительно отказался Арапов. – Мал он ешо, да и неопытен. Придется те до Яицка плыть, Петро. Ты знашь, как на круге казать и привлечь людей к переселению.

– Знамо дело, – как бы нехотя согласился есаул, радуясь своей находчивости и умению обвести любого вокруг пальца. – Казаки с нетерпением ждут отсюда вестей. Все будет зависеть от того, хто энти вести доставит и каким боком преподнесет.

– Дело говоришь. – Атаман оживился и слегка подался вперед, что говорило о его нетерпении. – Поезжай, Петро, скатертью дорожка. Токо ты смогешь убедить казаков!

– Могу прям с утра и отчалить, – внутренне ликуя, а внешне скромно согласился Кочегуров.

– И то верно, неча тянуть. – Арапов резво вскочил и зорко оглядел дремлющий лагерь. – Токмо Демьяна и Евдокима здеся оставишь. Вниз по течению сподручно и одному бударой править.

Решение атамана не очень-то обрадовало есаула, но и не огорчило. В конце концов, не так уж и далек путь до Яицка, а при желании он сможет преодолеть его вдвое быстрее, если только не будет лениться.

Сабли со звоном скрестились. Поединок начался.

Никифор смел, ловок и горяч, а его противник храбр, силен и хладнокровен. Вначале бородатому гиганту стоило немалых усилий защитить себя от многочисленных ударов и атак казака, следовавших с молниеносной быстротой. Сабли сверкали так, что с клинков сыпался огненный дождь искр.

Окружающие молча следили за происходящим. Нюра прижимала к груди пистолет, который дал ей перед поединком Никифор, и напряженно смотрела на бойцов. На поляне царила зловещая тишина. Слышался только раздражающий звон оружия.

Но вскоре Никифор, чересчур рьяно вступивший в бой, стал ослабевать, удары его делались все реже, и, наконец, он вынужден был только обороняться.

Вдруг Нюра заметила юношу, который, подняв с земли увесистую дубину, незаметно заходил в тыл к Никифору. Его никто не остановил, так как все были поглощены поединком.

Но предательское поведение юноши не осталось без внимания опытного казака, и это разъярило его. Вложив остаток сил в удар, который он намеревался обрушить на голову противника, Никифор сжал рукоятку сабли обеими руками и… Он, словно сухую ветку, перерубил саблю бородача, который пытался парировать удар, и, стремительно развернувшись, бросился на оторопевшего юнца, явно не ожидавшего такого поворота событий.

Чтобы спасти юношу от верной смерти, мужики с ревом бросились вперед, но сделали это слишком поздно, так как сабля Никифора уже зависла над головой выронившего дубину и присевшего от страха паренька.

– Стой! – взревел раненым медведем его противник, отбросив в сторону обломок сабли. – Христом Богом молю, не губи отрока.

Занесенная для удара рука Никифора повисла в воздухе, и он, обернувшись, с недоумением уставился на грозного гиганта, который в считаные секунды превратился в жалкого и слабого старика.

– Сына пощади, прошу.

Не опуская сабли, Никифор хмуро осмотрел лица окруживших его плотным кольцом мужиков, но, не увидев в их взглядах враждебности, опустил руку.

Вздох облегчения пронесся над поляной, а предводитель отряда в мгновение ока оказался рядом и заключил казака в медвежьи объятия:

– О Хосподи, ежели слышь мя, отмерь энтому воину многие лета.

– Полно тебе, дедко, – смутился Никифор, явно не ожидавший такого бурного проявления благодарности.

– Погодь, помолчи. – Старик прижал его к груди и воскликнул: – Позволь вознести молитву Хосподу, што остановил твою разящую руку.

Так и не убрав саблю в ножны, казак бестолково наблюдал за незнакомым ему обрядом. Он ничего не понимал, видя, как старик и прибывшие с ним люди, стоя на коленях, довольно долго возносили хвалу Богу, отводя сделавшиеся стеклянными глаза от небес лишь для того, чтобы прикрыть их, когда, отвешивая поклоны, касались лбами земли. Никифор даже не заметил, как подошедшая Нюра вложила ему в руки пистолет.

А когда обряд был завершен, старик поднялся с колен, провел по лицу широкими ладонями, после чего протянул руку и представился:

– Гавриил Дубов.

– Никифор Погадаев, – ответил казак, пожав протянутую руку.

– Спаси тя Христос, Никифор.

Казак увидел, как на глаза старика навернулись слезы.

– Ты спас чадо маво! Маво последнего и единственного сына спас ты, Никифор.

– Да я… я…

– Милости просим к нам в гости. – Бывший противник дружески положил тяжелую руку ему на плечо. – Мы здеся недалече квартируем.

Казак так и не нашелся что ответить. Его противник из врага в друга превратился так быстро, что он никак не мог понять этого.

Впрочем, вряд ли найдется на земле человек, который, находясь в отчаянном положении, отказался бы от подобного приглашения. Конечно же, казак принял его, что тут же было скреплено дружеским рукопожатием. Нюра, заинтригованная происходящим, напрочь забыла о всех своих горестях и снова, хоть и ненадолго, обрела радость жизни и какую-то надежду.

Усадив Никифора на коня одного из мужиков, а девушку сзади чудом избежавшего смерти сына, Гавриил отдал команду «в путь», и отряд покинул поляну.

Петр Кочегуров проснулся рано. Наскоро одевшись, он вышел из шалаша. И сразу ахнул: так чист и свеж воздух, так хорош лес в эту утреннюю пору.

Сквозь густую листву пробивались оранжевые солнечные лучи. Легкий ветерок со стороны Сакмары нежно колыхал листву. Хруст, шелест, таинственный шепот шел из пробуждающегося леса…

Есаул потянулся и полной грудью вдохнул кристально чистый воздух. Осторожно обходя сухие ветки, чтобы не разбудить спящих казаков, Петр пошел в направлении вырубки. Для чего? Да он и сам не знал. Просто захотелось прогуляться. Шаг за шагом он отходил от лагеря, и вскоре лес замкнулся вокруг него.