Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 25 из 64

Дед встал и приоткрыл дверь, в которую прошел внешне ничем не примечательный человек лет тридцати. Он внимательно посмотрел на меня и сказал:

— Я — жандармского корпуса ротмистр Агеев Сергей Семенович. Александр Павлович, когда вы последний раз видели вашего сотрудника Михеля Рунге? Поскольку вам, наверно, дату точно вспомнить тяжело, скажите, за сколько часов или дней до взрыва?.

— Накануне, а в день взрыва он был в лаборатории с Генрихом около одиннадцати вечера, больше я его не видел.

— Хорошо, можете опознать его на фотографии?

Ротмистр показал мне несколько фотографий разных людей, почему-то в иностранной военной форме.

— Да, на второй справа. Это он, а почему он в форме?

— Вот этот?

Ротмистр еще раз показал мне указанную мной фотографию. Я кивнул.

— Это капитан разведывательной службы немецкого генерального штаба Альфред Вайсман. Еще несколько вопросов и я больше не буду вам досаждать. Вы разрабатывали новое взрывчатое вещество? В лаборатории были его запасы?

— Вещество мы получили, но запасов никаких не было. Была подана заявка на привилегию, где сказано о возможном использовании.

— Да, я знаю, таков порядок. А еще что-то, представляющее интерес для немцев вы делали у себя?

— Мы почти закончили получение нового лекарства для лечения инфекций, которое может спасти многих раненых, такого ни у кого нет.

— Благодарю вас, Александр Павлович, более не смею вас утруждать. Желаю скорейшего выздоровления. Как только вы немного окрепнете, мы продолжим наш разговор. Разрешите откланяться, честь имею!

Глава 14

Дед сообщил, что привилегия на "Русский пурпур фабрики Степанова" подписана министром финансов и вступила в силу. По "Желтому солнечному фабрики Степанова" (замаскированному тротилу) принято положительное решение после уточнения названия и сферы применения. Вопрос был в том, для чего используется вещество — или как краситель или как средство для ускорения горно-проходческих работ и строительства дорог. Против второго возражала компания Нобеля. Дошло до царя и Александр Третий начертал. "Отдать долю русским и быть по сему", так что швед утерся. На днях Привилегию подпишет министр финансов — а куда ему деться после резолюции царя.[36] А вот немцы отказались выдать патент, тогда как французы — согласились, англичане и американцы, узнав о немецком отказе, теперь колеблются.

Вообще-то патентное право в то время еще не определилось, хотя существуют ограничения Парижской конвенции 1870 г. Случись война, так все сразу наплюют на все ограничения и начнут наперегонки штамповать оружие, лишь бы промышленные мощности позволяли. Но вот ограничить работы в мирное время патент поможет, теперь французы тротилом точно не займутся, но им и не надо, у них пироксилин есть — неустойчивый и склонный к самоподрыву при повышенной влажности. С нашим "Желтым солнечным" надо добиться Государственных испытаний, а для этого произвести на государственных заводах некоторое количество вещества и правильно снарядить боеприпасы, обратив особое внимание на детонирующие взрыватели.

И срочно надо подать привилегию на сульфаниламид. Формула у меня в голове, дадим прямо структурную формулу, которую я хорошо помню и основные позиции, того, что сделали Генрих с этим Михелем-Альфредом, будь он неладен. Реакции я, конечно, не вспомню, но, как называются процессы, я не забыл, теперь намертво в голове вбито: ночью разбуди — скажу. Надо застолбить поляну в тех же странах, немцы, конечно сразу откажут, им все Альфредик расскажет и покажет. Хотя они этим как раз могут и подставиться, поскольку опознай в Михеле Альберта еще десяток человек, которые только у нас с ним общались, его минимум в воровстве секрета обвинят, если не удастся доказать причастность к взрыву и это надо сделать сейчас, пока у власти Александр Третий, не любивший Вильгельма Второго. А вот когда будет добрый рохля Ники на престоле, то кузену Вилли любую гадость простят. С остальными, думаю, проблем не будет — они просто не поверят, что в дикой России смогли сделать что-то инновационное, кроме бабушка-долл.[37] А уж когда вспыхнет у них под броней "желтое солнце" — тогда поздно будет пить боржоми.





Все это я постарался вложить в голову деду, объяснив, что изготовление взрывчатки я хочу взвалить на плечи государства, пусть генералы занимаются привычным им делом — убивают как можно больше и быстрее, с гарантией. А вот для лекарства — сможет ли дед выпускать его на своей фабрике, если наймет химиков, которые синтезируют сульфаниламид по тому, что я им расскажу и покажу формулу… Смог же сделать это германский шпион, который, впридачу, оказался неплохим химиком, почему наши хуже? Есть же великий Менделеев, наконец… Обращусь прямо к нему как пострадавший за науку. Конечно, вроде бы в этом году он уйдет из Петербургского университета по политическим мотивам, но будет руководить Морской военно-технической лабораторией по получению бездымного пороха.[38]

В продвижении лекарства есть одна тонкость: мало получить его, надо ознакомить с ним медицинские светила и простых врачей. Официальных клинических исследований нет, не разработаны правила нигде в мире, поэтому надо дать врачам попробовать препарат, а уж когда поймут — сами начнут покупать и выдавать лекарство за большие деньги богатым пациентам, а бедным мы сами дадим и в газетах про это напишем.

Дед пообещал подумать над своим производством лекарства — все же дело новое, но поверенного по привилегиям обещал прислать. Я только попросил передать поверенному просьбу взять с собой толстый мягкий карандаш и листы бумаги, на которых, зажав карандаш между большим пальцем руки и "варежкой" из бинтов, буду чертить формулу.

Потом дед ушел, зато пришел доктор, спросил, как я себя чувствую после долгих разговоров, я ответил, что нормально. С меня сняли повязки и намазали приятно холодящей и хорошо пахнущей белой мазью — доктор сказал, что это питательный крем. Сестра милосердия под присмотром врача легонько втирала крем, пока он весь не всосался кожей. Теперь так будем делать два раза в день, потом, когда кожа привыкнет и окрепнет, увеличим до трех раз, — сказал Леонтий Матвеевич:

— Не волнуйтесь, краснота уйдет, волосы отрастут, отпустите бородку и усы, вот только тонкие перчатки некоторое время придется на людях носить — но это еще сочтут аристократическим снобизмом, но не последствиями ожога. А потом и руки придут в порядок, ногти отрастут, краснота уйдет. Конечно, придется потратить силы и средства на восстановление, на питательные мази и кремы, но все реально достижимо. У вас крепкий молодой организм, вы обязательно восстановитесь, поверьте моему опыту, у меня десятки, а может и сотня таких как вы пациентов в год проходят. Конечно, какие-то следы на лице и руках останутся, но, главное, у вас нет обезображивающих рубцов, а небольшие шрамы даже идут мужчине. Глаза ваши удалось спасти (счастье, что на пожаре вы были в очках), голос неплохо восстанавливается. Ну не будете оперным певцом, что с того.

Как вы отнесетесь, если я опубликую ваш случай в медицинском журнале, конечно, вы там будете как "больной С", глаза закроем маской, чтобы вас не узнали. Каюсь, я сделал фотографический снимок, когда вас привезли, но вас бы тогда родная мама не узнала. А теперь, если вы не против, я бы сделал второй снимок (у нас и фотограф есть свой), чтобы показать результат лечения в статье.

— Хорошо, если я соглашусь, вы организуете лечение новым запатентованным препаратом, придуманным в моей лаборатории?

— А что это за препарат?

— До получения привилегии не могу сказать. Потом надо провести исследования на животных, чтобы доказать безопасность и эффективность препарата. А потом уже могу дать вам попробовать. Кстати, вы не знаете, кто мог бы помочь с испытаниями препарата.

36

Подобная ситуация, требующая личного решения царя, возникла с револьвером Нагана, кототрый ожидал от продажи своего револьвера такой же отдачи, как и с винтовкой Мосина-Нагана, которую хотели назвать "комиссионной", а назвали "русской". Царь просто начертал "Выдать оружейному мастеру Леону Нагану 200 000 рублей", с тем бельгиец и уехал в свой Эрсталь

37

Матрешка.

38

Здесь ГГ ошибается, не руководитель, а консультант. И работать он там будет с 1891 г, а пока еще — профессор Петербургского университета, откуда его "уйдут" за сочувствие студенческим волнениям.