Страница 1 из 64
Анатолий Подшивалов
Господин изобретатель
Сборник
Часть I
Пролог
Проклятая «ковидла» — подумал Андрей Андреевич Степанов, отставной подполковник и кандидат наук, а ныне никому не нужный и больной пенсионер, проснувшись июньским утром 2020 года в городе-герое Москве. Таким утром хорошо бы погулять в парке, подышать относительно чистым воздухом, но вот беда — прогулки в парках запрещены распоряжением мэра города, да и от дома дальше ста метров скоро без бумаги, распечатанной с сайта Госуслуг, не отойдешь. Обидно, ведь в парке он ни с кем разговаривать не собирается, только пройтись по дорожке, а теперь приходится сидеть дома и ждать, пока гиподинамия и духота не изведут под корень всех кому за 65. Но вот в магазин за хлебом выйти надо, это, слава богу, еще не запрещено. Больше в магазин идти некому — Андрей Андреевич жил один, жена с ним развелась лет двадцать назад и уехала в Америку, забрав дочь и разменяв квартиру. Теперь он доживал дни в хрущобе в районе Кузьминок, хорошо хоть парк рядом. Дочь за последние десять лет навестила один раз, а теперь только пишет поздравления к Новому году и дню рождения, исключительно по электронной почте.
Нацепив на лицо медицинскую маску — эффективность этого мероприятия, по мнению Андрея Андреевича, весьма сомнительна: маска препятствует распространению инфекции от носителя к людям, его окружающим, но мало защищает от вирусов того, кто ее носит, и вообще, толк от них будет тогда, когда поголовно все будут носить эти маски. Но вот как раз начальство предпочитает респираторы, которые прекрасно защищают носящего их, но через выпускной клапан выбрасывают на население все микробы, которые начальствующее лицо имеет честь выдыхать в атмосферу. Так что, все «противоэпидемические меры» как всегда, поставлены с ног на голову, но Андрей Андреевич, как гражданин законопослушный и верноподданный, не собирался спорить с лицами, власть предержащими — себе дороже выйдет с его-то здоровьем. А здоровье у героя нашего повествования очень даже так себе: большая неоперабельная опухоль сдавливает перекрестие зрительных нервов на основании черепа и поэтому Андрей Андреевич не видит периферических полей зрения и ему нужно быть особенно осторожным, переходя дорогу. На улице Юных ленинцев движение не очень интенсивное, а в период объявленного властями карантина машин стало еще меньше, к тому же Андрей Андреевич задумался о том, что еще можно и нужно купить в магазине на оставшиеся до пенсии небольшие деньги и, совсем потеряв бдительность, он поздно повернул голову влево при переходе улицы. Визг тормозов, вспышка в голове и последнее, что он услышал: «Мужчину сбили!», «Вот гад, задавил и уехал…», «Скорую» скорее вызовите!". Потом наступила темнота…
Сколько я был без сознания, не помню, очнулся, приоткрыл глаза и подумал: "Наверно, я в больнице, но почему все так кругом расплывчато… Меня прооперировали? Голова очень болит!".
Я попытался вспомнить, что со мной произошло — вышел из дома, подошел к наземному пешеходному переходу, затем удар и провал в темноту. Что со зрением, неужели окончательно накрылось? И кто так громко молится, поминая святых угодников — впечатление, что молитва раздается прямо в голове…
— Сашенька очнулся и открыл глаза! Генрих, иди же сюда! Мария Владиславовна, где вы?
— Что со мной, какие Сашенька, Генрих и Мария Владиславовна? В палате телевизор, что ли, орет, — подумал я. В ответ в голове раздалось: "О, Боже, опять…"
Я поднял руку к глазам, но с трудом мог увидеть свои пальцы, тогда кто-то нацепил мне на нос очки и я увидел худую некрасивую женщину, лет тридцати пяти, с серыми внимательными глазами на вытянутом лице, волосы на голове ее были забраны в какой-то узел или пучок с гребнем, одета она была в глухое серое платье со стоячим воротником и мелкими пуговицами на нем. К ней подошел мужчина, которому можно было дать около сорока лет, с длинными светлыми прямыми волосами, в очках. На нем бы длинный пиджак, кажется, его называют сюртук. Мужчина обратился ко мне с вопросами, как я себя чувствую, могу ли я говорить и что у меня болит, причем, говорил он по-немецки, но я все понимал. В ответ, опять-таки, прямо в голове, раздалось:
— Дядюшка Генрих, у меня очень болит голова, говорить я могу, но мне тяжело это делать. А где маменька?
— Я здесь, сыночек мой ненаглядный, — в комнату вбежала женщина, которая принялась меня целовать и обнимать.
— Генрих, что же вы стоите столбом! — заговорила на повышенных тонах вошедшая женщина, обращаясь к свтловолосому Генриху, — Позовите доктора, он велел сразу послать за ним коляску, когда Сашенька очнется.
— Сей момент, Мария Владиславовна! — ответил Генрих и рысцой понесся вон.
— Братец, прости меня! — в комнате появился здоровенный парень в чем-то таком, что мне напомнило слова "кафтан" и "поддевка", в общем, так купцов изображают в пьесах Островского.
— Ах, Иван, молись, чтобы Сашенька выздоровел, не тревожь его, — одернула маменька здоровяка, сунувшегося было ко мне.
Тут я опять услышал тихий голос внутри головы: "Дайте мне отдохнуть, пожалуйста". И свет опять померк. Вот тебе и да! Прямо какая-то пьеса из дореволюционной жизни… Но при чем здесь я? Тут я опять почувствовал, что кто-то молится внутри головы: "Господи, спаси и сохрани, спаси и сохрани раба своего Александра!".
— Кто ты? — задал я вопрос невидимому набожному собеседнику.
— А ты кто, почему ты здесь, во мне? — я опят услышал голос в голове, но не мой, — я сошел с ума? Почему я слышу этот голос?
Так, мой собеседник явно молод и, похоже, не на шутку напуган. Надо постараться его как-то занять и развеселить. Главное — не напугать еще больше, а то парень и, правда, свихнется.
— Молодой человек, отвечать вопросом на вопрос как-то невежливо. Хотя, поскольку я здесь в гостях, представлюсь первый, хоть я и старше. В общем, наплюем на этикет и будем проще. Нет, ты не сошел с ума и я, вроде, тоже, хотя не пойму, почему я в тебе и слышу, как ты молишься. Что же, предсталюсь: Андрей Андреевич Степанов, подполковник военно-воздушных сил в отставке, 1957 года рождения. Возможно, мы даже родственники, поэтому после катастрофы я попал в твое тело, тем более, что согласно семейным преданиям, кто-то из моих пра-пра-пра… имел юридическое образование.
— Ваше высокоблагородие..
— Отставить, давай без чинов. Можешь звать меня "шеф", так ко мне обращались твои сверстники, когда я служил в Институте авиационной и космической медицины. С тобой все в порядке, бес в тебя не вселился, хочешь, к иконе приложусь и перекрещусь, хотя я, скорее всего, в того бога, принятого в ваше время, не верую, но все же верую в высшую силу, которая дает возможность людям оставаться людьми. То есть, совсем уж атеистом я себя не считаю, хотя в наше время большинство жителей России в Бога не верует, а исповедует какое-то обрядовое христианство, недалекое от язычества, то есть в церковь иногда ходят, свечки ставят, постятся, яйца на Пасху красят, не зная зачем это и откуда пошло. Одновременно с этим верят астрологам, лечатся у колдунов и вместе с крестиком обвешиваются амулетами от сглаза и болезней — то цветную ленточку на запястье повяжут, то медный браслетик наденут…
— Шеф, так вы из XX века? И как там у вас? Здорово, даже у Жюль Верна такого нет, чтобы два человека из разных веков так запросто могли беседовать друг с другом! Да, конечно, я тоже представлюсь, а то неудобно получается — все же вы старше, да еще офицер. Александр Степанов, 22 года, окончил юридический факультет Императорского Московского университета, помощник присяжного поверенного.
— Погоди, Саша! Я даже из XXI века, но давай постепенно разберемся и после обо всем поговорим. Главное, не афишировать то, что нас пока в тебе двое (я все же надеюсь, что меня как-то вернут обратно в мое время), а то ты загремишь в психушку.