Страница 36 из 87
Лейтенант артиллерии
Мы на наблюдательном пункте, на том холмике, что на краю села. Видимость на триста шестьдесят градусов прекрасная, как говорят, с круговым сектором наблюдения. В стороне от маленького блиндажа, в неглубоком окопчике сидит на корточках рослый детина, прильнув к основанию рогатки стереотрубы. Ушанка съехала на затылок, шинель вся испачкана грязью. Ему явно тесна эта недоконченная стрелковая ячейка. Рядом с ним, на дне усика ячейки, лежит, скорчившись, смуглый узкоглазый боец, не то киргиз, не то казах. Прижимая трубку полевого телефона к правому уху, он повторяет слова своего командира. В хаосе звуков боя я слышу лишь обрывки его голоса с нерусским акцентом:
— Огневая!.. Что... поправляй прицел... уровень... ноль-ноль, двенадцать... Что?.. Огонь... Зачем болтаешь, я тебе передаю приказ, команду дает лейтенант Андреев... Ну что, выполняй, пожалуйста...
Лейтенанта Андреева я знал по боям за Волоколамск. Он и тогда командовал шестой батареей кургановского артиллерийского полка и три дня огнем поддерживал наш батальон. Андреев был честным, грамотным и храбрым офицером. Нетрудно догадаться, почему подполковник Курганов послал его на НП: оказывается, он управляет огнем целого дивизиона и из этой тесной для него ямы вершит важные боевые дела... Стрельба шла гранатой.
— Андреев! — окликнул я его. — Шрапнель есть на огневой?
Андреев оторвался от окуляра стереотрубы и, удивленный нашим присутствием, нерешительно улыбнулся и ответил:
— Есть, товарищ старший лейтенант.
— Тогда прочесать лес шрапнелью, разогнать всю эту шпану, что скапливается в лесу.
— Есть, товарищ комбат!
Взяв телефонную трубку, Андреев начал командовать:
— Огневая! Стой, записать установки... Шрапнелью! Прицел... Уровень... Трубка... Огонь!
В воздухе высоко над лесом возник кудрявый барашек — взрыв шрапнели.
Андреев оттянул прицел, прибавил трубку — шрапнель разорвалась у самой земли.
— Низковато, — пробурчал Толстунов.
Андреев оттянул трубку — у самой вершины высокой сосны вспыхнула пышная дымчатая чалма.
— Опять низко! — с досадой вырвалось у Андреева.
— Нормально! Так держите! — приказал я ему. Закончив пристрелку, Андреев перешел на поражение беглым огнем батареи. Над вершинами деревьев вспыхивали одновременно десятки взрывов, поливая струей свинцового дождя гущу леса. Вдруг, словно раздутое чьим-то могучим дыханием, кумачом вспыхнуло зарево, и следом прокатилось эхо сокрушительного взрыва.
— Что это такое? — спросил Толстунов.
— Наш фугас сработал, — услышал я голос Степанова.
— Вы что здесь делаете, Степанов?
— Связь проверял, товарищ комбат, — как всегда скромно ответил он. — Штаб перевели в дом у будки. Подполковник и Рахимов с генералом разговаривали.
— А ты видал, что тут делается?
— Как же, я тут минут пятнадцать стою.
Внезапно наши прекратили огонь.
— Андреев, в чем дело?
— Подполковник приказал вести огонь только по заявкам.
— Хорошо...
— Передайте наше спасибо подполковнику и всем вашим, — перебил меня Толстунов.
Я отослал Степанова обратно в штаб — доложить подполковнику обстановку и передать Рахимову приказ немедленно выслать вперед разведку. Толстунов ушел к Танкову, сказав: «Ну, комбат, я пойду к ребятам, проверю, как у них там дух и самочувствие».
Впереди в лесу дым начал постепенно рассеиваться. Опушка была почти вырублена и изрыхлена воронками недавнего массированного артиллерийского налета.
Синченко принес два полных котелка перловой каши с мясом и полбуханки хлеба и, расстилая на дне траншеи «скатерть» из газеты, спросил:
— А где они?
— Кто это они?
— Да старший политрук и лейтенант Степанов. Я ведь им тоже принес.
— Они ушли. Они там поедят. Один котелок и побольше хлеба отдай связистам, а другой — нам с лейтенантом Андреевым.
— Что вы, товарищ старший лейтенант, обедайте уж сами, а нам скоро принесут, — отказывался Андреев.
— Садитесь, коль приглашают.
— Есть, садиться. — Андреев опустился на землю, стараясь сесть по-восточному, удобно подобрав ноги, как сидел я.
Он неуклюже приспосабливался и так и сяк, но у него ничего не выходило, и Синченко, подавая ему ложку, прыснул, на что Андреев не обиделся, а, расхохотавшись, сказал:
— У меня не получается, как у вас, товарищ старшин лейтенант.
Я подумал: если бы у этого великана с широким добрым лицом отнять образование, отпустить ему бороду, постричь под крестьянина прошлого века, одеть в красную рубаху, широкие шаровары и лапти — он был бы живым тургеневским Герасимом из рассказа «Муму».
— Извините уж, Андреев, что наша «столовая» для вас тесновата, садитесь как можно удобнее.
Синченко стоял за широкой спиной Андреева и, указывая на флягу, висевшую на его ремне, как бы спрашивал: «Налить стопочку?» Получив согласие, он вынул из кармана граненый стакан, подул в него, вытер концом полотенца и, налив из фляги полстакана, вопросительно посмотрел на меня: «Долить еще?» Я вслух ответил ему по-кирсановски: «Полный!» Наполнив стакан, Николай недовольно показал на дно фляги: мало осталось. Я сделал вид, что не заметил этого жеста.
Если случалось пить с кем-нибудь из одного стакана, я никогда не пил первым. Зная это, Николай подал стакан Андрееву. Тот чуть помялся и предложил его мне.
— Выпейте сначала вы, Андреев, там и для меня осталось.
— С вашего разрешения. За ваше здоровье, товарищ старший лейтенант! — С этими словами он опрокинул стакан, затем, возвращая его Николаю, громко крякнул и, набрав глубоким вздохом воздух, сказал: — Выпить всяк выпьет, а крякнуть не всякий может.
За нехитрой трапезой Андреев соблюдал известное правило: «Когда я ем, я глух и нем». Николай рассказывал, как и кого ранило во время недавнего артиллерийского налета противника, как им оказывал помощь наш фельдшер старик Киреев. Потом прибыли две машины из медсанбата и увезли всех раненых. Одна из них была не санитарная, а обыкновенная грузовая, на которую лейтенант Борисов не разрешил сажать людей, пока не подстелили толстый слой сена.
— А шофер какой-то задиристый попался. В новом комбинезоне, шапка набекрень, где-то надушился, подлец, как все равно на свадьбу приехал, и требует: давайте, мол, ваших раненых немедленно, некогда ждать. А лейтенант Борисов ему говорит: «Вы подождите. Ведь раненых надо перевязать, собрать их, некоторых нести, даже ходячие не могут примчаться бегом». А тот все на своем и угрожает уехать. Лейтенант ему говорит: «Я вам приказываю», а он: «У меня есть свой командир»... Задира и есть задира. Когда собрался народ, шофер сено не разрешает подстилать. Говорит, это «огнеопасно». Мы ему говорим: «Ты ведь раненных бойцов повезешь». А он: «Ну и что же?» Тут лейтенант не выдержал — как даст ему по уху...
— Борисов ударил шофера? — вырвалось у меня.
— Да, лейтенант Борисов ударил. Такого подлеца, как этот шофер, любой честный человек ударит.
— М-да, я его пристрелил бы на месте, — пробасил Андреев, дожевывая хлеб.
— А он — на лейтенанта, — продолжал Николай. — Подумать только, всерьез! Ну, мы с сержантом Курбатовым хвать его, скрутили мигом и давай дубасить. А Курбатов-то грузчиком работал, у него сила — будьте любезны. Он таких десять за раз может отлупить, как пить дать...
— Ну и что же дальше?
— Я-то его бил меньше, чем Курбатов. А он как даст мне вот сюда, в подбородок... Ну, я тут же все четыре копыта кверху...
Андреев хохотал до слез.
— Я вижу, ты парень честный.
— Как же, товарищ лейтенант? Что было, то было, а как же иначе-то сказать?
— Дальше! — сказал я.
— Дальше он бросился на Курбатова, а тот, недолго думая, раз его головой, по-уйгурски, и одновременно ногами в живот. Шофер брык — и потерял сознание. Фельдшер привел его в чувство. Когда он пришел в себя, раненые уже кто сидел, кто лежал в кузове на сене. Лейтенант Борисов взял у сержанта Курбатова винтовку, отдал ему свой наган, посадил его рядом с шофером и приказал ему: «Езжайте в этой машине. Этому подлецу доверять нельзя. Если он начнет дурить, пристрелите на месте. А когда приедете в медсанбат, ведите его к командиру и при нем доложите обо всем. Сами немедленно возвращайтесь». Потом он повел меня на кухню и отправил сюда к вам, — серьезно закончил свой рассказ Синченко.