Страница 65 из 78
О да, королева Виктория будет жить — и править! — долго. На благо обоих миров: по отдельности полных лишь наполовину. Теперь же — почти единых.
Владимир Аренев
Полоса отчуждения
Работы было много, адски много. Артур едва отпросился — просто в последний момент взял главного за горло: или на сутки ухожу за свой счет, или кладу заявление — по собственному, ага. И тут же сменил тон: у мамы день рождения, семьдесят лет, живет одна, имей совесть.
Совести у главного, конечно, не было, но мозгов хватало. Проваливай, сказал, и чтобы я тебя не видел. Но в понедельник — как штык мне, с семи, нет, с шести даже!.. У нас график, очередь на запись в студии плюс новый оператор, а на вечерний выпуск мне нужен материал. Вот распечатки, по дороге изучишь. И подправь там акценты, ну, как ты умеешь.
Ехать было часов девять. Раньше хватало четырех, но теперь-то, после Пакта, не одна — две границы, плюс разница во времени.
Подарок уже лежал на заднем сиденье, а пару лукошек со свежей земляникой Артур прикупил по пути. На этой трассе бабки особенно бойко ими торговали, знали, что спрос повышенный. Ну, денег он не жалел, мать ягоды всегда любила, да ей и полезно будет.
Ехал медленно, но все равно трясло — трасса-то раздолбанная, особенно за первой границей, отмечающей начало полосы отчуждения. От Смушковки аж до Сувоев еще ничего, а вот потом пошло-поехало: до самих Копален яма на яме, ползи да любуйся сухими полями.
Местные обычно делали крюк, через Кислюхино и Турновку: дольше, зато целей будешь. Артур объездом никогда не пользовался, предпочитал проезжать через Копальни напрямую. Чтобы было с чем сравнить.
Вообще-то, после Пакта трассой все грозились заняться, но как-то неубедительно, — и Артур не сомневался, что в ближайшие пару лет ничего не изменится. С чего бы вдруг?
Единственный плюс во всем этом: на таможне здесь очередей никогда не было. Сам пункт выглядел обычней обычного: дорога расширялась до трехполоски, по правой едешь дальше, по левой — возвращаешься, на центральной — контрольно-пропускной. Ну и да, у левой обочины еще карман, небольшая такая площадка с ограждением. «Отрыжка», по-местному.
Артура здесь знали, но правила есть правила — вывели, досмотрели машину, обыскали его самого. Вежливо поинтересовались, не нужно ли ему в туалет. Он ответил, что не ел, во-первых, и принял таблетку, во-вторых.
Но когда пересек границу, все равно тормознул у обочины справа, в точно таком же кармане, и минут пять сидел, прижавшись потным лбом к стеклу. Хотя, наверное, надо было опустить: уже можно — а окажись позыв слишком сильным… не в салон же.
Погранцы на этой стороне смотрели на него то ли с сочувствием, то ли с удивлением. Сами подходить не спешили и его не торопили.
В конце концов Артур переждал приступ и вышел, прихватив одно из лукошек. Пахло на этой стороне влажной землей и выгребной ямой, в воздухе нарезали круги жирные ленивые мухи.
Здесь его тоже знали — а он хорошо знал правила игры. Поставил лукошко на дощатый стол для досмотра, показал документы. Пока сержант изучал паспорт и визу, его старший коллега молча унес ягоды в будку.
— Ну что, — спросил, кашлянув, Артур, — как тут у вас с погодкой? Я слышал, в последнее время льет и льет.
Сержант зыркнул на него, продолжая перелистывать паспорт. Пластиковую карточку с годичной визой он зажал между мизинцем и безымянным, и почему-то Артуру это очень не понравилось. Паренек был зеленый, с выбритыми висками и татуировкой на левой щеке. Из «намаханных», как называла их мама.
— А у нас, — сказал Артур, — сушь уже вторую неделю подряд. Сушь и жара.
— Что везете? — Сержант кивнул на машину.
— Личные вещи.
— Откройте багажник.
В багажнике у Артура ничего запрещенного не было. Аптечка, противогаз, каска, огнетушитель, бронежилет. Но на заднем сиденье стояла коробка с подарком для мамы, и если этот придурок полезет и поймет, что внутри…
— Макс, что ты возишься, пропускай и иди помоги! — крикнул лейтенант. — Тут вон совсем мужика развезло.
Он стоял у только что прибывшего автомобиля — облупленной «гайки» со здешними номерами. Водитель как раз открыл дверцу и едва не вывалился на асфальт; лейтенант подхватил его под мышки и пытался поднять — но мужик попался упитанный, лейтенанту одному было не справиться.
Сержант снова зыркнул на Артура. Дернул щекой, татуированный богомол как бы взмахнул лапами-лезвиями.
— Проезжайте. — Парень сунул Артуру документы и зашагал к «гайке»: — Спроси, он таблетку вообще принимал?
Артур шагнул вбок, достал и врубил мобильный, привычно переключил симку. Потом услышал в небе стрекот и увидел, как прямо над трассой словно из ниоткуда выныривает брюхастый вертолет с гербом на борту. Вертолет завис над дорогой, флаги метались, раскачивались верхушки деревьев. Артур успел сделать пару снимков до того, как машина развернулась и полетела обратно, в сторону Копален.
Он в который раз удивился: как они вообще ухитряются? Обычного человека выворачивает, едва пересекаешь полосу, а им плевать. Мишка Тептюков на это только усмехался. Все, говорил, просто: дело в мозгах. Они ж там все в правительстве дипломированные шизофреники: профессиональное двоемыслие, это, брат, у них в крови, что по ту сторону, что по эту. Как будто ты, Ожигаев, не понимаешь, вы ж все, по сути, такие же. Что, скажешь, нет?..
Артур с ним не спорил. С Мишкой хорошо пилось и закусывалось, и трепаться о бабах с ним было хорошо. А спорить — бессмысленно. Особенно на такие темы.
Да и зачем? Что это изменит?
Артур вырулил с кармана на трассу, тоже развернулся обратно и двинул на Копальни. Вертолет какое-то время летел впереди, затем ушел в направлении Новых Комарков. Как сказал бы Тептюков: очередная высокопоставленная сошка с рабочим визитом, это у нас сейчас в порядке вещей. Восстанавливаем отношения, налаживаем связи.
Минут через пять Артур остановился, вынул из багажника и надел броник, а на голову напялил каску. Вообще-то, на этом участке все должно быть тихо, последние «куницы» отсиживаются дальше, на здешнем юго-востоке. Но иногда забредают и сюда — те, которым все надоело. Те, кто хочет прорваться через границу.
Дорога здесь была такая же раздолбанная, как и по ту сторону. Не один в один, конечно: выбоины в других местах, трещин больше. Кое-где, впрочем, ее уже пытались подлатать, и это вызвало у него легкое раздражение.
И танки пропали — рыжий, подбитый возле въезда в Сувои, и тот обгорелый, на развилке перед Смушковкой. После Пакта дорогу, конечно, понемногу расчищали, но танки стояли насмерть, просто превратились в часть пейзажа, как обрубки стволов или изъязвленные воронками поля. А теперь — пропали.
Вдоль дорог, впрочем, по-прежнему было пусто, даже когда он выехал за пределы здешней полосы отчуждения. Везде стояли хлипкие оградки с предупреждающими знаками, на знаках сидели наглые грачи, провожали машину взглядами.
На нескольких полях он заметил людей: шли, рассыпавшись широкой цепью, каждый в странном скафандре, что ли, — и держали перед собой длинные палки с плоскими набалдашниками. Вышагивали осторожно, по-птичьи вскидывая ноги и надолго замирая; поводили набалдашниками туда-сюда.
Все это было, конечно, пустой затеей. Там нужна синхронность, а с учетом часовых поясов и отсутствия нормальной связи — как ее добьешься? Значит, одно из двух: цирк на публику или еще один способ самоубийства.
В Прудках он заехал в супермаркет, потом остановился дозаправиться и купить местных газет. Мальчик за кассой попытался всучить ему какую-то брошюрку, как оказалось — комикс о людях-куницах. Отрисовано было паршиво, написано безграмотно, Артур половины фраз вообще не понял. Но брошюрку взял как артефакт.
Мама, наверное, увидела, как он подъезжает, — уже стояла у выхода из лифта: одна рука на перилах, другая опирается на палочку. Сильно сдала за последних пару недель, он даже не ожидал.