Страница 88 из 91
А в октябре приехал Олег. Первым делом он спустился к берегу, осмотрел дедову лодку и нашу тихую песчаную заводь. Долго стоял на причале. Глубоко вдыхал осенний воздух и прислушивался к далёким выстрелам: начался сезон охоты на копытных и пушных зверей. Я вспомнила, что он увлекается охотой и рыбалкой. В наших краях этого навалом.
Дедушка встал рядом с Олегом, сказал добродушно:
— Сейчас жор у щуки и язя. Налим и судак тоже хорошо клюют, мы с Анькой часто судачков коптим. Хочешь, возьмём тебя на рыбалку?
Олег порывисто обернулся:
— Конечно, хочу! Спасибо! Сидишь в этом городе, света белого не видишь, а у вас — природа, тишина, гармония. Так и тянет на недельку сюда забуриться и ни о чём не думать. Вообще телефон отключить и пожить как свободный человек.
— У нас и правда спокойно. Приезжай почаще, мы тебе организуем отдых — рыбалку, охоту, сауну. Дом у нас маленький, но тебе местечко найдём.
— А ведь приеду! — оживился Олег. — Соберу свои удочки, возьму ружьё и рвану к вам на постой. Примете квартиранта?
Дед улыбнулся:
— Будем рады. Приезжай в любое время.
Олег вздохнул:
— Но в этот раз я к вам по делу, Иван Николаевич. Я нашёл первую жену Аниного отца. После трагедии она вместе с сыном уехала из Овсяновки и снова вышла замуж. Какое-то время ушло на установление её нового места жительства. Потом я ездил к ней, беседовал. А сегодня хочу свозить вас к Вите Анукову, брату Ани. — Он посмотрел на деда, потом на меня: — Вы готовы?
***
Я раньше часто думала, где живёт мой брат. Дед говорил, что Витя хулиганил в подростковом возрасте: украл у соседа утку, поджёг ларёк с сигаретами. Бедовый был пацан. Мать увезла его из Овсяновки, когда ему было четырнадцать, а куда — никому не сказала. То ли в Мурманск, то ли в Архангельск, то ли ещё куда-то. А теперь мы неслись в джипе Олега по просёлочным дорогам, и я не могла поверить, что скоро увижу своего брата — единственного родственника, кроме дедушки.
Мы остановились у крепкого дома в посёлке, который располагался не так уж далеко от Овсяновки, — всего в ста пятидесяти километрах. А я и не знала, что он жил так близко! На крыльцо из потемневших брёвен вышла вся семья — мой брат, которого я опознала по субтильной фигуре и лёгким светлым волосам, его жена типично карельской наружности и двое мальчиков — судя по всему, моих племянников.
— Здравствуйте, Иван Николаевич. Здравствуй, Аня, — подошёл к нам Витя. — Как ты выросла…
Я растерялась. Не ожидала, что он скажет такие простые слова. Не ожидала, что он окажется похожим на меня. Не ожидала, что нас будут ждать на улице, как дорогих гостей.
— А ты меня видел? — спросила я.
— Да. Мы даже играли несколько раз. Отец часто брал меня к вам домой — он хотел, чтобы мы подружились… А ты меня не помнишь?
— Нет…
В доме нас ждал накрытый стол: уха на молоке, калитки с рисом, красная рыба. Похоже, Олег заранее предупредил о нашем визите.
Мы все испытывали неловкость — чужие люди, сведённые вместе по прихоти судьбы. Я украдкой рассматривала обстановку: мебель старая, но добротная, полы выскоблены, на стенах — фотографии родственников, детские рисунки и календарь с экзотическими цветами.
Витя сел во главе стола и налил всем водки. Мы выпили за знакомство. Брат не был похож на хулигана. Очевидно, после переезда он взялся за ум и вырос порядочным человеком. Пока мы обедали, он негромко рассказывал о том, как закончил школу, отправился в армию, а после армии поступил учиться на ветеринара. Сейчас он работал ветврачом на птицефабрике и мечтал открыть собственное дело. Но, конечно, открыть свою клинику не так просто, нужны деньги и толковый персонал. Жена Вити кивала в такт его словам и подкладывала гостям закуски.
Потом пришёл черёд детей. Младший прочитал стишок, а старший рассказал об успехах в учёбе. Я смотрела на них и видела… себя. Это было странно и непривычно — угадывать фамильные черты в незнакомых мальчиках, но чем дальше, тем больше я к ним привыкала. Это внуки моего отца.
Иногда я посматривала на Олега, пытаясь понять, зачем он нас сюда привёз. Как расследование убийства матери связано с этими людьми? Или он просто решил нас познакомить? Но Олег спокойно ел рыбу и не отвечал на мои взгляды. Через час, когда мы закончили трапезу и напились чаю с вареньем, Олег достал из кармана бумажку и расправил её на столе. Я сразу же её узнала — это была ксерокопия отцовского письма. Олег обратился к Вите:
— Я обещал привезти важный документ, связанный с делом вашего отца. Вот он, — и он подвинул письмо Вите.
Тот взял его и углубился в чтение. Жена и дети тихо ждали, когда глава семьи закончит читать. Я тоже ждала. Я знала письмо наизусть и могла угадать, какую фразу читает Витя. Его глаза внимательно скользили по строчкам, а когда дошли до последнего абзаца, — заблестели от слёз.
«Я одинаково люблю обоих своих детей — тебя и старшего сына. Но иногда бывает так, что кто-то из детей нуждается в родительской защите больше других, — и не всегда это самый младший».
Витя судорожно вздохнул, скомкал письмо в кулаке и посмотрел на нас застылым больным взглядом. Потом поднялся и, сгорбившись, как столетний старик, обошёл стол. Опустился на колени напротив меня и деда и понурил голову:
— Простите меня, — выдавил он глухим голосом. — Я виноват перед вами — перед дедушкой, Аней, её мамой и нашим отцом. Дня не было, чтобы я не раскаивался. Судите меня самым строгим судом, я готов понести любое наказание. Я больше не могу это скрывать…
Я ещё не осознала, почему хозяин дома стоит на коленях и говорит такие странные непонятные слова, как почувствовала, что по щекам потекли слёзы. Я всхлипнула и закрыла рот руками. Перед нами каялся убийца моей матери. Словно наяву я увидела отцовское ружьё, прислонённое к стене дома, патронташ и резиновые сапоги на крыльце. Увидела, как подросток, шедший мимо по каким-то своим делам, вдруг остановился, свернул в чужой двор и робко взял знакомое ружьё. Проверил, заряжено ли оно, и медленно открыл дверь. Знал ли он, что идёт убивать, или решение пришло спонтанно? Я увидела, как отец целовал мать, прощаясь перед охотой. Я увидела маленькую девочку, игравшую в куклы в дальней комнате. А потом я услышала выстрел, безумный крик отца и надрывный плач ребёнка…
Дед протянул дрожащие пальцы и коснулся плеча Вити:
— Встань, — сказал он. — Отец тебя простил. Он взял твою вину на себя, желая тебя защитить. Что ж, он так решил — я не пойду против его воли. Живи достойно, Витя… Больше мне нечего сказать.
Мой брат-убийца посмотрел на меня, ожидая моего приговора. А я лишь плакала, зажимая рот ладонью, и смотрела почему-то не на Витю, а на его бледных белокурых ни в чём не повинных сыновей.