Страница 80 из 91
Я вновь минута за минутой переживала события позапрошлого года, когда мужчина с тяжёлым дыханием лишил меня девственности. Продырявил во всех местах, как выразилась Зоя. Но вены мои он не трогал! Да, Василий Иванович дал мне таблетку перед тем, как отправить к первому клиенту, а потом я нюхала какой-то наркотик, пахнувший гнилыми персиками, но — никакой подсадки на иглу, никаких инъекций. «Был один инцидент, после которого он обещал, что будет осторожен», — вспомнились слова Василия Ивановича.
Не может быть, чтобы это был Борис Михайлович! Просто не может быть — и всё! Зоя ошиблась.
Я набрала номер Василия Ивановича. Мне нужно было с ним поговорить во что бы то ни стало. Если его телефон прослушивается — плевать. Я должна была выяснить, кто такой ГД. Неужели Василий Иванович заключил договор на мои услуги с двумя Кохановскими — отцом и сыном? Но это же… противоестественно и отвратительно! Или мой начальник сам не знал, кто его богатый таинственный клиент? С замиранием сердца я ждала, когда он снимет трубку.
«Набранный вами номер не обслуживается».
— Чёрт! Чёрт!
Где мне раздобыть его одесский номер?! Или пришла пора вытащить голову из песка и посмотреть своим страхам в глаза?
Я вышла из ванной комнаты и встала на пороге кабинета, где Кирилл с кем-то разговаривал по телефону. Дождалась, когда он взглянет на меня, и спросила:
— Ты работаешь?
— Угу. Мне нужно пару часиков, чтобы разгрестись. А потом, может, сходим куда-нибудь поужинаем?
— Почему бы и нет? А твой папа уже улетел в Москву?
— Нет, он на пару дней задержится В Питере. Извини, это я не тебе, — сказал он в трубку.
— А где он остановился?
— Во «Дворце Трезини» около Кунсткамеры. Это его любимый отель.
Я кивнула и попыталась изобразить улыбку дрожащими губами. Кирилл снова погрузился в обсуждение рабочих вопросов, а я схватила сумку и выскользнула из квартиры. Ещё в лифте я вызвала такси. Крадучись и оглядываясь по сторонам, прошмыгнула мимо офиса Олега и дождалась такси на улице.
— Отель «Дворец Трезини». Знаете такой?
— Разберёмся, — ответил таксист.
Мы сразу же попали в пробку. На улице накрапывал дождик, пахло близкой осенью. По радио играла музыка, потом начались новости. «Скандал с участием видного российского дипломата набирает обороты, — сказал диктор. — По словам пресс-службы Министерства иностранных дел фотографии, попавшие в сеть, являются фальшивкой. Готовятся документы для подачи иска о защите чести, достоинства и деловой репутации».
Я громко вздохнула. Всё-таки не удалось вовремя удалить блог Жанны, несмотря на усилия Олега и его коллег! Если бы мы находились в Питере, было бы проще, но мы оказались в Америке, а потом двенадцать часов болтались над землей.
Водитель покосился на меня и сказал:
— Ещё одного чиновника поймали с эскортницей. У них там мёдом намазано, что ли? Что они находят в этих страшных девках? Ни кожи, ни рожи. Мне бы приплатили — я бы и то не стал такую… — он проглотил последнее слово.
Я сжалась на сиденье.
— Так говорят, что фальшивка…
— А что им ещё говорить? Я видел фотографии — настоящие они. — Он раздражённо посигналил подрезавшему нас мотоциклисту. — Сволочи! На народные деньги шлюх покупают. Наказывать надо — и тех, и других. Пр-р-роститутки. Все проститутки!
«Дворец Трезини» оказался… Дворцом Трезини. С тяжёлым сердцем я зашла в роскошный отель-музей, построенный триста лет назад. Ноги утонули в толстом ковре. Я подошла к золотой стойке ресепшн, украшенной мраморными колоннами и статуями голых женщин.
— У вас остановился господин Кохановский, — сказала я администратору, молодому красивому парню. — Мне нужно с ним поговорить.
— Одну минуточку, — парень расплылся в радушной улыбке. — Как вас представить?
— Аня, невеста его сына, — ответила я.
Улыбка стала ещё шире и слащавей. Он взял телефонную трубку, нажал на кнопочку и сказал, что Аня, невеста Кирилла Борисовича, желает встретиться с Борисом Михайловичем.
— Сейчас за вами придут, — сказал он с таким лицом, словно сообщал о выигрыше десяти миллионов долларов.
Через несколько секунд за мной пришёл один из охранников. Я видела его в самолёте и в Америке, но имени не помнила. Он провёл меня по бесконечно длинному коридору и впустил в номер, обставленный с королевской роскошью. Подобные интерьеры я видела только в Эрмитаже. Как можно здесь жить? Я вспомнила Светлану с её любовью к шику и блеску. Почему она сбежала от первого мужа? Они же были идеальной парой.
Я остановилась посреди гостиной, откуда сквозь золочёные двустворчатые двери открывался вид на спальню — прямо на гигантскую кровать, застеленную красным атласным покрывалом. Подчиняясь внезапному импульсу, я подошла к ней и села в ногах. Охранник нахмурился:
— Борис Михайлович принимает ванну. Я известил его о вашем визите, он просил подождать в гостиной.
— Я подожду его здесь, — сказала я.
Он не стал со мной спорить. Отошёл в сторону. Я попрыгала на кровати, проверяя упругость матраса. Провела ладонями по гладкому шёлку.
— А здесь есть запасной выход? — спросила я. — Или только через ресепшн?
— Есть запасной выход в переулок.
— Ясно…
Я огляделась, но обстановка ничего мне не говорила. Тогда я закрыла глаза и прислушалась к себе — но звуки и тактильные ощущения тоже ничего не подсказывали.
Лишь чуйка кричала во весь голос.
На антикварном столике, инкрустированном перламутром, я заметила ящик, похожий на коробку для драгоценностей. Я потянулась и открыла его. Внутри лежали сигары, штук десять или пятнадцать, — разного цвета, толщины и длины. Там же лежала металлическая зажигалка, а в крышку был встроен гигрометр. Человек, которому принадлежал этот ящичек, серьёзно относился к своим удовольствиям. Я задумчиво выбрала одну сигару, помяла в пальцах и понюхала. Охранник внимательно за мной наблюдал. Как её прикурить? Я попыталась осторожно оборвать завёрнутый кончик, но он не поддавался. Тогда я просто переломила сигару пополам. Взяла зажигалку и прикурила обломок. Сделала несколько затяжек и положила тлеющую сигару в пепельницу.
По комнате медленно расползался густой ароматный дым, очень характерный, очень… знакомый. И в этот момент я вспомнила, что меня зацепило, когда мы разговаривали с Борисом Михайловичем во время плавания в Таллин. Как же я раньше не догадалась? Ведь всё было на поверхности!
— Аня, — сказал Борис Михайлович, входя в комнату. Он был одет в белый махровый халат, на волосатых ногах — белые тапочки. — Ты зачем пришла? С Кириллом всё в порядке?
— С ним всё хорошо, а я пришла, чтобы… поговорить о совпадениях, — тихо, стараясь не выдать дрожь в голосе, ответила я.
Он заметил варварски разломанную сигару и открытый ящик. Бросил охраннику: «Погуляй в коридоре», захлопнул дверь и сел в кресло напротив меня:
— Что случилось?
— Помните, как вы расспрашивали меня о первом клиенте? На «Коханой», когда мы плыли в Таллин.
— Помню.
— Я сказала, что мне было безразлично, что какой-то мужчина потыкал в меня своим органом.
Он скривился:
— К чему ты клонишь?
— Что вы тогда мне ответили? Вспомните, это важно! — Он молчал, и я ответила за него: — Вы сказали: «А потом ещё двенадцать мужчин потыкали». Ещё двенадцать мужчин.
— И что? — с раздражением спросил он.
— А то, что другие, кто видели мой список, — Паша Молчанов, Олег Игоревич, следователи, — все решили, что у меня было всего двенадцать клиентов! Даже Жанна не поняла, что их было тринадцать, хотя у неё и возникли сомнения. И только вы точно знали, что после первого клиента у меня было ещё двенадцать, — от Михи Радича до Кирилла Кохановского.
Он выбрал из ящика сигару и отрезал кончик блестящей гильотинкой. Раскурил её и выдохнул дым мне в лицо:
— Чего ты от меня хочешь, котёнок?
Это было признание!
Меня имели отец и сын.
Эта тошнотворная мысль билась в голове и превращала всё, что происходило между мной и Кириллом, в грязь и мерзость. Я теперь никогда не смогу посмотреть ему в глаза, никогда не смогу к нему прикоснуться. За то, что я переспала с Молчановым, мне не было стыдно — я сделала это по любви, зная, что дороги назад не будет. Но того, что я спала с отцом Кирилла, я стыдилась как самого гнусного извращения. Я не была виновата в этом извращении, но я принимала в нём участие.
— Как вы могли? — вырвалось у меня. — Это же отвратительно, это инцест! Нельзя так поступать с родным сыном!
— Как так? Я же не знал, что ты с ним спутаешься, — ответил он, посасывая сигару. — Я узнал о тебе только после взрыва.
— Вы должны были рассказать мне! Я бы не стала жить с Кириллом!
— А меня устраивало, что ты с Кириллом! — воскликнул он. — Уж лучше ты — глупенькая послушная шлюха, чем какая-нибудь алчная гиена или малолетняя заносчивая дрянь. Тебя хотя бы можно контролировать и направлять, а некоторые девицы считают, что они пупы земли и мир должен крутиться вокруг них. Таких надо наказывать — жестоко, на всю жизнь, чтобы они понимали, что они ничто, пыль под ногами, подстилки для мужчин. Что их можно насиловать и проигрывать в карты! Что их цель — обслуживать мужчин и знать своё место!
Я содрогнулась от страшной догадки.
— О ком вы говорите? Кого проигрывать в карты?
Он молчал. Бешеной каруселью крутился в голове рассказ Степана о том дне, когда Кирилл проиграл Леночку. «Она совсем дитя была, одуванчик невинный: ни сиськи ни письки». «Кирилл неплохо для школьника играл, но против таких монстров, как мы — без вариантов». «Ему ещё повезло, что это был я, а не Борис Михайлович».
Ещё тогда я пыталась вообразить эту сцену и не понимала, как такое могло случиться в богатой благополучной семье. Не пьяницы, не маргиналы, не игроманы. Зачем взрослые мужчины подвергли подростка столь унизительному наказанию из-за глупого карточного проигрыша? Степан обмолвился, что они хотели преподнести урок пацану, но… только ли ему?
— У вас что-то было с Леночкой, да? — догадалась я. — Вы специально разыграли этот спектакль, чтобы её проучить? Что она вам сделала?
— Не проявила должного уважения! — рявкнул Борис Михайлович. — Пренебрегла моим вниманием!
— Вы хотели с ней переспать?! — ахнула я. — С девушкой своего сына?
— А мне плевать, чья девушка, если я её хочу! Она посмела насмехаться надо мной и поплатилась за это! Её трахал пьяный Стёпа, а Кирилл сидел в соседней комнате и слушал его пыхтение. Я показал заносчивой малолетке, где её место! Превратил её в подстилку для любого желающего.
— Почему же она не сопротивлялась? — убито спросила я.
— Ждала, что Кирилл остановит это шоу! — он злобно усмехнулся пожелтелыми зубами. — Мелкая гордячка до последнего не верила, что рыцарь не спасёт свою принцессу. Это же было так просто: зайти в комнату и забрать свою девочку.
— А почему он этого не сделал?
— Да потому что я не позволил! Встал грудью на его пути. Сказал, что настало время определиться: или он позорный соплежуй, или настоящий мужчина. — Борис Михайлович пожевал сигару. — Пришлось дать мальчишке пощёчину, но в итоге он сделал правильный выбор.
Передо мной сидело чудовище.
Я задала последний вопрос. Я хотела, чтобы он прозвучал ядовито, но сарказма у меня не получилось:
— А почему вы не сами провели экзекуцию, а поручили её Степану? Могли бы показать пример настоящего мужчины. Или боялись, что соплежуй вас возненавидит?