Страница 29 из 91
Жанна во всем винила меня.
И я могла её понять. Если бы я увидела в этих списках имя Молчанова, я бы тоже ужаснулась, а ведь я даже не была его невестой. У меня с ним вообще ничего не было. Но представляя, что он переспал с кем-то из нас, — допустим, с Викой, — я испытывала укол ревности, обиду и стойкую неприязнь к той, что раздвинула перед ним ноги. А в моём запущенном случае — ещё и жгучую зависть.
Считала бы я виноватым Молчанова? Сложный вопрос. Что бы он ни делал, я всегда находила ему оправдания.
Что ж, никто не винил мужчин. Их заманили, околдовали, соблазнили, воспользовались ситуацией, поймали на крючок. Предложили то, от чего они не смогли отказаться. Виновата всегда девушка. Ей и платить по счетам. А уж если она проститутка — то платить не только за себя, но и за «того парня».
Я вызвала курьера и поручила ему отвезти коробку с серьгами к Дому книги. Если Жанна сдержит своё слово, и мой список вместе с компрометирующими фотографиями не появится в открытом доступе, я смогу выдохнуть и забыть об этой истории. Если повезёт — то забыть навсегда.
Я зашла в кладовку и стащила с полки свой чемодан. Спрятала бумажки во внутренний карман, а оргазм-машинку уложила среди туфлей и босоножек. Собралась поставить его обратно, но рана на плече отозвалась болью. Я не могла помочь себе правой рукой, а левой не удавалось вернуть чемодан на полку. Я села на пол и неожиданно расплакалась. Я не знала, почему я плачу. Угроза опубликования моего списка была нейтрализована: ни Кирилл, ни Юрий Георгиевич, ни Саша Гар с женой-истеричкой не пострадают. Даже старый толстый Хаст со своим фондом в поддержку несовершеннолетних матерей-одиночек не окажется в глазах общественности гнусным сластолюбцем.
Я расплатилась по своим счетам. Теперь у меня ничего не осталось: ни денег, ни надежды перевезти дедушку, ни перспектив купить свою квартиру. Но зато — никакой ответственности, никаких долгов. И чувство, что я поступила правильно. А ещё подсознательное облегчение, словно вместе с «грязными» деньгами я избавилась от грязной части себя.
Я как будто обнулила свой опыт. Поставила точку и начала всё сначала.
У меня остался только Кирилл. Мужчина, который любил не меня, но хотел быть со мной. Мужчина, которому я была нужна. Я плакала, но без горечи — слёзы приносили успокоение.
Кирилл застал меня сидящей на полу. Присел рядом:
— Ты чего ревёшь? — Увидел полупустой чемодан и спросил: — Тебе нечего взять в отпуск, да? Не переживай, купим одежду на месте. В Лос-Анджелесе всё дешевле, чем в Питере.
Я глянула на него: он держал серьёзную мину, но глаза его смеялись. Я фыркнула:
— У меня полно одежды. Просто… я не знаю, что со мной будет.
— Так никто не знает, — ответил Кирилл, отводя пряди волос с моего лица.
— Мне страшно и неуютно.
Я впервые говорила ему что-то настолько личное о себе. Сердце замерло. Что он мне ответит?
— Это нормально. Всем иногда страшно и неуютно, но не забывай: у тебя есть я. Ты можешь мне доверять. Я не обижу тебя и не сделаю больно. — Он сел на пол и обхватил меня сзади, прижимая к груди и целуя в шею. — Ты — самое дорогое, что у меня есть.
Я откинула голову ему на плечо:
— А ты — единственное, что у меня есть.
За что я Кирилла уважала — он ни разу не сказал, что любит меня. Даже тогда, в машине, когда он забрал меня из больницы и остановился на перекрёстке. Направо — в мою съёмную квартиру, налево — к нему домой. Мы оба выбрали повернуть налево.
Интересно, он сам осознаёт, почему не может сказать мне «люблю», — девушке, к которой он так сильно привязан.