Степь 2

Она принялась гладить свою щёлку настойчивей, запуская палец в расщелину. Та в ответ податливо «потекла» орошая вокруг себя скользкий сок вожделения. Нарастало непонятное возбуждение. Приятно было «до не могу, а ещё хочется». Мельком подумала, что если таким и будет издевательство, то согласится задержаться на этом круге. Спешить не куда.

И тут же устыдилась своей распущенности, но от осознания греха, возбуждение только резко добавилось, накатывая валом, перехватывая дыхание и захлестнув ярицу с головой, обрушилось фееричным взрывом искр и эмоций сладострастия. Тело охватила божественная дрожь, прокатывая волнами блаженства по всем внутренностям, сбивая дыхание и биение сердца, от чего рыжая издала непроизвольный сладостный стон умиротворения.

Расплылась в улыбке от неожиданно накатившего счастья, охватившего тело с разумом и всю душу целиком, продолжая себя поглаживать и запуская пальчики в срамные губы, где уж совсем сделалось горячо. «Троица, хорошо-то как», – неосознанно промелькнуло признание.

Так за мыслями о сказочном удовольствии подошла к ней вторая волна судорожной истомы. Затем почти сразу третья… Затем ещё и ещё, она уже не помнила их количество. Каждая волна заканчивалась пиком от высоты коего ярица безудержно стонала в блаженстве. А потом эти пики срослись, став непрерывными, слились в единый ураган нескончаемого наслаждения и сладостных судорог…

Райс уже не понимала, где шныряли её блудливые ручки, лишь осознавала, что пальцы болели от напряжения, вцепившись в тонкое шкурное одеяло, на коем возлегала поверх абсолютно голая, не помня, как разделась и куда кинула рубаху. Но точно помнила какими-то урывками, что всё дальнейшее издевательство происходило уже без её «ручного» участия. Всё вокруг потемнело будто светильники водой залили… Дальше в сознании лишь разноцветные пятна, плавающие в глазах… Потом видела радугу…

Очнулась в кромешной темноте. Только не от затемнения в глазах, а просто лампадка потухла. Поэтому совершенно не понимала, день на дворе или ночь. Вся мокрая и абсолютно обессиленная. Подёргав руками в разные стороны, поняла, что не только сама мокрая, но и вся постельная шкура хоть выжимай. Складывалось ощущение, что кто-то окатил водой из ковша с ведро. Плеснул на неё, а заодно и лежак намочил.

Пить хотелось будто седмицу не поили. Протянула руку к широкой скамье у изголовья. Нащупала посудину с водой, но сил поднять совсем не осталось. В теле воцарилось состояние полной измождённости и бессилия. Райс даже померещилось, что она досуха выжита, а затем ещё и высушена.

Внизу живота тукал предательский пульс, и каждый его полновесный тугой удар отдавался мягкой щемящей истомой, но терпимой пока, тут же опадая меж гулкими волнами притока крови.

Дева понимала, только не зная откуда, что лучше всего валяться вот так расслабившись и ни шевелясь, не провоцируя истому. Но пить хотелось до одури. Напряглась. Спустила на пол правую ногу, за ней левую и широко раскорячившись села, поддерживая бессильное тело трясущимися руками опираясь на лежак. Те дрожали с такой силой, что голова болталась в разные стороны. Губы скукожились в куриную попку, ссохлись и растрескались. Даже ноги тряслись в пакостной лихорадке, несмотря на то что сидела на заднице и кажется их вообще не напрягала.

Поставив ступни на прохладный пол, облегчённо вздохнула, так как внимание на некоторое время с горящей жаром промежности переключилось на ощущение приятного холода под ногами. Осторожно взяла дрожащими руками глиняную крынку с водой и жадно, расплёскивая воду по пылающим грудям выпила всё содержимое.

Но ещё когда пила, утоляя жажду, в голове пронеслось: «Лучше бы ты этого не делала». Влага долгожданной прохладой провалилась в огнедышащее нутро, моментально брызнув через поры остужающим потом, будто кожа сделалась решетом. А тут и измученная промежность защипала, возвращая чувствительность детородному органу и волна возбуждения нахлынула по новой, накрывая деву с головы до ног, будоража «бабью ягодку» да так сильно и неистово, что на границе сознания зародился испуг, что ещё чуть-чуть, и эта «хотелка» лопнет к едреней матери забрызгивая сладострастьем всё вокруг.

Ненамеренно схватилась за неё рукой, как хватаются за больное место и… стоны, крики отчаяния, мольбы вперемежку с матами. Фигурное катание по полу в лихорадке сладострастных судорог. Битьё головой обо что-то твёрдое. Вцепившиеся зубы в свисающий край одеяла, попытались во что бы то ни стало стащить накидку на себя, а там как-нибудь затолкнуть скомканную шкуру целиком между схваченных судорогой ног. Стараясь не давать пылающим ляжкам сжиматься и сдавливать ту ненасытную часть тела, что хотела и хотела, жаждала услады и взрывалась всё новыми и новыми волнами бешеного блаженства …

Это уже не походило на радужное счастье. Это стало похоже на терзанье плоти ненасытным чудовищем. Лютый зверь, что поселился между её ног, решил измотать жертву до смерти лишь бы получить желаемое…

В другой раз очухалась на половину от ненавистного кошмара, лёжа на мягкой лежанке головой на пуховой подушке как положено, только при этом руки с ногами растянули в стороны и к чему-то крепко привязали. Рыжая никак не могла прийти в себя полностью сколько ни пыталась. Тело горело огнём словно плавало в кипятке и бесчувственно сварилось до готовности. Пить хотелось до умопомрачения. Состояние глубокого опьянения в коем она прибывала не давало возможность сосредоточиться хоть на чём-нибудь.

Кто-то поднял голову крепкой рукой и поднёс к губам сосуд со спасительной влагой. Не открывая глаз и даже не задумываясь, кто бы это мог быть в её запертой светёлке, Райс жадно принялась опустошать посудину. Захлёбываясь от нетерпения, кашляя и задыхаясь, трясясь от зверского желания утолить жажду, она несмотря на отсутствие сил лихорадочно тянулась к ёмкости с водой и пила, пила, пила.

Напоив кутырку, её опять опустили в пуховую подушку. Она задышала так, будто воздух вокруг выкачали. А эта сволочь поселившаяся внизу живота всё тукала и тукала, как бы затаившись в ожидании, когда же жертва придёт в себя полностью чтобы вновь вцепиться в её волосатую щёлку кровавыми клыками и добить ярицу блаженством в сладостных конвульсиях. Дева, несмотря на то что не могла сосредоточиться, и при попытке открыть веки у неё в глазах всё моментально начинало плыть и вертеться, тем не менее попыталась ещё что-то думать.

Эту тварь, вцепившуюся между ног и надувающую там «бабью ягодку», готовую уже взорваться от переполнившего её возбуждения, Райс отчётливо воспринимала как безжалостное и беспощадное чудовище. Рыжая стала лихорадочно соображать, как его можно убить или хотя бы избавиться от этого прицепившегося к ней наваждения. Но единственное что приходило в парализованную голову, это мысль, что надо во что бы то ни стало успокоиться и не двигаться. Ибо любое её колыхание эта ненасытная тварь воспринимает как начало для новой стремительной атаки.

Кто-то вновь приподнял голову и принялся кормить с ложки непонятной бурдой, склизкой и совсем безвкусной. Или она уже просто не чувствовала вкуса? Но так как зверь при её кормёжке вёл себя смиренно и даже несколько успокоился, рыжая решила есть через силу и через не хочу, хоть этим оттягивая время его расправы. Наконец накормив, кто-то принялся развязывать руки и ноги. Райс скривилась от нежелания быть свободной и даже попыталась заныть, всем видом показывая, что не надо этого делать.

Зверская истома, почуяв долгожданную свободу словно голодная волчица вгрызлась в нежную плоть подаренной жертвы. Стон отчаяния вырвался из груди царской дочери. Она попыталась зареветь от обиды, но слёзы похоже кончились. Они отказывались литься, как рыжая не пыталась. И тут очередная судорожная волна ненавистного блаженства накрыла не только неподвластное тело, но и голову с её жалкими мыслями, не давая ничего предпринять в свою защиту, и кажется, вообще теряя осознание происходящего.

Пытка началась заново. Извиваясь и крича не своим голосом, умоляя и требуя смерти, согласная уже на всё лишь бы закончить эти муки сладострастия… Наконец наступила спасительная темнота, и силы покинули деву окончательно. Вместе с жизнью, ни пойми зачем прожитой…