Страница 11 из 27
Сначала я просто смотрела вслед удаляющимся огням. Потом – в темноту. Пашка бросил меня ровно на полпути между конюшней и окраинными домами, поэтому сюда не доходило ни капли света ни с одной стороны. Просто чернота. И я вглядывалась в неё долго-долго, пока глаза не привыкли настолько, что стали разбирать силуэты голых кустиков и травинок на пустыре.
А потом они поплыли перед глазами, размылись собравшимися слезами. Сначала щекам стало горячо и тут же – холодно. Мне всей было страшно холодно. Пальцы кололо, голову будто стискивало ледяным железным обручем.
Не было даже капюшона. Я сунула руки в карманы, чтобы согреться хоть как-то.
Надо было идти. А ещё лучше – бежать отсюда. Скорее, к остановке, к людям, теплу, к дому. Но я не могла сделать и шага.
Руки Пашки будто всё еще были здесь. Хватали, держали, сжимали… Мне было страшно и горько, и противно за себя же. Я ведь сама виновата? Села к парню в машину, к парню подруги! И он решил, что…
Слёзы снова брызнули из глаз. Я обняла себя руками. Меня трясло так, что стучали зубы. Пальцы, чуть отогретые карманом, снова стали леденеть.
И вдруг силуэты сухих растений стали чётче. Высветились холмики снежно-грязных бугорков на дороге. А потом ослепительное сияние залило всё вокруг. Я зажмурилась, не понимая, что происходит. Медленно смогла приоткрыть глаза до щёлок, поморгала.
Фары. Кто-то ехал ко мне. И на секунду сердце с ужасом подскочило – Пашка! Вернулся! Сейчас затолкает меня в машину и накинется. Закончит начатое. Я хотела уже кинуться прочь, но тут поняла, что свет фар накатывал на меня со стороны конюшни. А Пашка уехал в город. Это не он, не он…
Машина покатилась медленнее и остановилась рядом со мной.
Большая, тёмная. Я узнала тот самый бронзовый Лэнд Ровер и невольно шатнулась к обочине. На большее сил не было.
Опустилось стекло, я услышала окрик:
– Всё в порядке?
Мне хотелось кричать, что не всё. Что всё совершенно не в порядке! Но я так вымоталась, что продолжала стоять в свете фар, трястись от холода и напряжения, ронять слёзы, хотя отчаянно пыталась прекратить их ток.
Вдруг я услышала, что дверь открылась. Шорох одежды. Скрип подошвы по утрамбованному снегу.
Я сжалась, через силу шагнула назад. А потом сияние фар окутало высокую фигуру, прянуло в лицо. Красивое, как с обложки. И сейчас, когда оно было не раздражённым и сердитым, а встревоженным – казалось совсем нереальным. Я застыла, глядя на него широко распахнутыми глазами.
Почему именно он? Из всех вариантов – он. И хоть конь в этот раз был не белый, а железный, снова мы встретились в обстоятельствах, в которых нельзя было.
– Эй... – мужчина ускорил шаг, направляясь ко мне, но, заметив, что я снова дёрнулась назад, замер в трёх шагах.
– Не бойся, – тихо и мягко сказал он.
И что-то было в его тоне, в том, как осторожно он протянул вперёд руку ладонью вверх, что я поверила. Поверила, что можно не бояться, можно позволить ему приблизиться.
Он сделал один короткий шаг, потом ещё. Я втянула голову в плечи, прячась от морозного ветра и его взгляда. Я боялась, что он увидит мои слёзы, растрёпанные волосы, эту ночь и пустырь вокруг, и всё поймёт. Поймёт даже больше, чем было на самом деле. Начнёт спрашивать, а я не смогу ответить.
Но мужчина молчал. Только сделал движение рукой, будто успокаивающе поглаживал по плечу, но плеча не коснулся.
От этого я окончательно потеряла контроль. Разревелась навзрыд. С некрасивыми рыданиями и всхлипами. Сквозь непроизвольные содрогания ощутила, как на голову легло что-то тёплое. Это он накинул на меня, точно платок, свой шарф. Не колючий, а очень мягкий, пахнущий почему-то корицей. У меня дома так всё детство пахло по выходным, я обожала шарлотку с корицей. И этот запах, неожиданное тепло перещёлкнули что-то во мне.
Быть взрослой, крепиться, справляться… Мне захотелось просто, чтобы кто-то укрыл собой от всего на свете. И я, не думая, что творю, ткнулась лбом в грудь этому мужчине. Слишком красивому, слишком богатому, слишком, слишком, слишком… И он не оттолкнул. Погладил по спине, по волосам. А потом тихо, но твёрдо сказал:
– Всё уже хорошо. Всё хорошо.
Я закивала, отстраняясь. Почему-то страшно было закапать слезами его пальто, наверняка жутко дорогое. По-хорошему, и шарф надо было отдать, а то вдруг он стоит, как вся моя зарплата, но в нём было так тепло, что от одной мысли снова открыть голову морозу, становилось больно. Наверное, я поёжилась, потому что мужчина будто спохватился:
– Куда тебя отвезти?
Я быстро глянула на его тачку – огромную, с тонированными стёклами, мощными дверьми – и то домашнее тепло, что охватило и успело успокоить, снова выстудило из меня. В такую если попадёшь, уже не выберешься.
Я затрясла головой из стороны в сторону. Он сделал глубокий вдох, будто набирался терпения.
– Эй, – такая мягкость в его голосе, – Я понимаю. Веришь? Я не хочу сделать тебе ничего плохого. Хочешь, я вызову полицию, скорую?..
Я ещё сильнее замотала головой. Им придётся рассказывать в деталях, называть имена. Я не могла, просто не могла.
– Что же мне с тобой делать, – мужчина произнёс это будто куда-то в сторону, а потом уже продолжил для меня: – Замёрзнешь тут совсем. Давай так, телефон есть?
Я кивнула. Наверное, он решил, что меня изнасиловали и ограбили.
– Отлично, ты сейчас переписываешь номера моей машины и шлёшь родителям, подруге, кому хочешь.
Только не подруге… Но я послушно вытащила телефон и задубевшими пальцами начала вбивать цифры.
– Имя запиши. Влад Кириллович Мельников.
Влад… Хорошее имя, будто гладящее.
– Записала? – спросил он. – Скажи, чтоб ждали тебя через полчаса-час.
Я действительно набрала всё это в сообщение маме, но не отправила. Потом не отмашешься, устроит допрос, что это было. Вот Динке могла бы слать любую непонятную хрень, она бы поняла… Но Динке было нельзя.