Время зверя

– Софи, – прошептал он, – я отправился на охоту, чтобы победить в себе жажду крови, но ты снова пробуждаешь её во мне. Ты стоишь на краю пропасти и даже не подозреваешь об этом.

Она замерла, заворожённая исходящим от него мощным потоком силы, сладким тягучим ароматом крови убитого зверя, глубоко вдыхала запахи и была готова подчиниться его желаниям. Она не ощущала себя больше личностью, человеком, она была таким же существом из плоти и крови, как лежащая перед ними на земле туша, а он был её господином, её повелителем…

Дим прочел все это в её взгляде и невольно отшатнулся, сам ошеломленный силой своего желания.

– Только не сейчас, Софи, – прошептал он, а потом подхватил её, почти бесчувственную, на руки, и отнёс в кровать, чтобы она смогла досмотреть свои сны.

Сам он вернулся к волчьей туше, освежевал её, шкуру растянул сушиться вместе с огромной головой, а мясо отнёс на кухню.

– Мне стоит держать себя в руках, – говорил он сам себе, – общение со смертными делает меня слабым, заставляет меня подчиняться инстинктам, забыть о голосе разума, но я должен противостоять своим желаниям.

Волчья голова, подвешенная на палке рядом со шкурой, остекленевшими глазами смотрела в сторону разрушенной церкви, в них отражался блеск красных огней, а широко распахнутая в предсмертном броске пасть обнажала ряды длинных клыков.

***

– Я больше не могу прятаться от зверя, – вздохнул Макс спустя ещё неделю после вынужденного поста. – Если я теперь обречён на его преследование в вечности, то пусть лучше я сражусь с ним в открытом противостоянии, чем буду вот так дрожать и бояться каждой тени. Его яростный оскал постоянно перед моими глазами, в моей голове, это сводит меня с ума, и должно быть этому какое-то объяснение, какое-то разрешение этой муки.

– Нам нужно выжидать, – отвечал Эдвард, теперь неотлучно находившийся рядом с ним. – Скоро Дим вернётся в Лондон, и тогда мы решим, что нам делать дальше. Я слишком мало имел дела со зверем, чтобы что-то предпринимать. Я знаю только, что, если он придёт, я буду рядом с тобой и буду сражаться со зверем не на жизнь, а на смерть.

– А как же мой концерт в Брайтоне? Он должен состояться через две недели, и мне надо дать им решающий ответ. Ведь билеты уже почти распроданы, а я не хочу его отменять.

– Ты готов рискнуть? – с сомнением спросил его наставник. – Если ты выйдешь на сцену, обратишь свои песни к миру, зверь может прийти к тебе. И тогда опасности подвергнутся все твои поклонники, вся публика…

– Если вы все, мои друзья, будете рядом, я готов рискнуть, – кивнул Макс. – Ведь, если ему нужен только я, людей он не тронет.

– Похоже, пришла пора снова собраться нам всем вместе, – задумчиво проговорил Эдвард. – Себастьян не приедет, он замкнулся в своём одиночестве после того страшного костра и не выезжает из Парижа, избегает встреч с нами. А вот Анна с Александром… думаю, пора прервать их одиночество, они должны были прийти в себя и окрепнуть после прошедших событий. О, та страшная ночь в Помпеях, когда сам Дим вышел из мрака небытия в мир живых, ты изменила наши жизни навсегда! С тех пор, как мы сразились с самым страшным врагом, прошёл всего лишь год, и снова нам грозят испытания, вечность не щадит наши хрупкие души.

– Я хочу снова увидеть Анну, – отвечал Макс, улыбнувшись с надеждой во взгляде, – и я надеюсь, что это не зверь и не новые страшные события сведут нас вместе. Мы просто должны иногда встречаться, заблудшие души вечности, ведь вместе мы обретаем силу, идти с уверенностью дальше по нашему призрачному пути небытия.

– Если мы будем вместе, зверь не сможет одержать над нами верх, – обнял его Эдвард и прижал к своей сильной груди. – Ничего не бойся, малыш, ведь мы все будем рядом с тобой и защитим тебя.

Эдвард нежно гладил его волосы и хмурился.

– Я чувствую, грядут страшные, неизбежные перемены, – бормотал он мрачно. – Сможем ли мы выстоять? Время покажет. Грядет время зверя, и нам не спрятаться от того, что неизбежно придёт вместе с ним.

***

Сэм потрясённо замерла, невольно сойдя с тротуара прямо на проезжую часть. Водители возмущённо сигналили, объезжая её, а она всё смотрела и смотрела, не веря своим глазам. Там, на небольшой афише, был он, её Макс, с гитарой, и непослушные буквы складывались в слова, называя его имя, говоря о том, что меньше через неделю, в маленьком городе на побережье состоится его концерт.

– Макс, – прошептала она. – Это и вправду ты? Или кто-то очень на тебя похожий? Почему же я раньше ничего не знала? Неужели ты так хорошо скрывался всё это время от мира, что никто не узнал, никто не догадался? Если это на самом деле ты, если это не сон, я должна поехать в Брайтон и увидеть тебя.

Она сразу купила билет на концерт и тем же вечером уехала на берег залива. Её герой с афиши всё время стоял перед её глазами, его худое мужественное лицо с чётко очерченными скулами, тёмные, разметавшиеся по плечам волосы, густые брови, дерзкий и немного отчаянный взгляд. Сэм целыми днями бродила в одиночестве по набережной, время от времени подбирая плоские камни и бросая их в воду, сама же в нетерпении вела обратный отсчёт дням до концерта, одновременно с надеждой и недоверием каждый раз проходя мимо концертного зала с расклеенными афишами. Она прочла всё, что смогла найти в сети, про его новую группу, что они собрались чуть меньше года назад, играли в небольших клубах, послушала их первый альбом – да, это был точно её Макс, его хриплый голос, его поэтика, его пронзительная гитара, его тяжёлая и гармоничная в своей мрачности музыка. И тогда она закрывала глаза и представляла себе их встречу – вот она стоит в первом ряду, а он внимательно смотрит на неё, и нотка узнавания теплится в его глазах, вот он подходит к ней после концерта и уводит за собой… Сэм глубоко вздыхала в ожидании, возвращалась домой, ужинала в одиночестве, глубоко зарывалась в тепло подушки и крепко засыпала.

***

Анна неподвижно стояла в пространстве археологического музея Неаполя и изучала свидетельства прошлого, фрески, мозаики и предметы быта, всё то ничтожно малое, что осталось от навеки сгинувшей во тьму древней цивилизации. Она рассматривала каждую деталь, до мелочей, пытаясь постичь глубину вещей, а сквозь них увидеть прошлое, оживающее в этих чудом сохранившихся свидетельствах чужого бытия.

– Вы жили, страдали, любили, – напряжённо размышляла она, – а время не оставило от вас ничего. Так человеческая жизнь проходит в мечтах и надеждах, суете и рутине повседневности, а потом вечность уносит её с собой, не оставляя ни следа. Случайные имена творцов, поэтов, ремесленников, немногочисленные свидетельства жизни той эпохи – вот и всё, что осталось от уничтоженного тьмой города. Тьма приходит и поглощает всё, не оставляя нам ничего от прошлого, так есть ли смысл любить и творить, если всё исчезнет? И если я сама исчезну во мраке времени, имеет ли значение то, что я сейчас дышу, думаю, люблю и страдаю? Так ли вечна наша жизнь или она тоже исчезнет во мраке времени? Как страшно осознавать пропасть небытия, лежащую между прошлым и будущим, эта пропасть забирает себе всё без остатка, и все мы постоянно смотрим вниз, страшась упасть и неизбежно попадая в её плен… Как страшно и как соблазнительно мечтать, что кто-нибудь из нас сможет уцелеть в круговороте времени, жить вечно или умереть, оставив после себя вечную память. А что останется после меня?

Анна мучилась вопросами, на которые не было ответа, и даже Александр не мог успокоить её.

– Разве не прекрасно будущее тем, что оно неизвестно нам? – отвечал он ей вопросом на вопрос. – И тем, что там, впереди, нас ждёт непознанное, неведомое, что наш путь полон открытий и лишён страха смерти?

– Но все они сгорели, – отвечала ему Анна, – а другие, подобные нам, сгинули в костре небытия.

– Но мы пока живы, – возражал Александр, – и пока мы испытываем чувства, пока нами движет инстинкт и воля к жизни, мы не должны думать о небытии.

Он обнимал её и прижимал к себе, стараясь успокоить. – Не для того я однажды вырвал тебя из кровожадных лап смерти, – шептал он ей на ухо, – чтобы отдать во власть боли и отчаяния. Не думай о страшных непознаваемых тайнах бытия, живи этим мгновением, уверенно смотри в будущее и помни, что я никогда не отдам тебя во власть безвременья.