Страница 32 из 75
1-го декабря, на рассвете, у правого соседа, в районе Алабушево идет жестокий бой. Это был сильный бой. Тут враг применил авиационную бомбежку. В этот же день на западной окраине Крюково также идет бой. Противник ставит задачу: овладеть железнодорожной станцией Крюково, обходным маневром через Алабушево выйти на Ржавки — Матушкино, то есть на Ленинградское шоссе.
Нам удается остановить немцев в первый день. На второй день в Крюково идет шестичасовой уличный бой, на третий день — 12-ти часовой непрерывный уличный бой уже в центре. Четвертый день на восточной окраине ведутся жестокие уличные бои в течение 18-ти часов. О том, что происходило на правом и левом фланге, у соседей, говорить не буду, ограничусь только действиями своего полка.
1-м батальоном командовал Мухаметкул Исламкулов, 2-м батальоном — капитан Вехов, 3-м батальоном — капитан Жуков, начальником штаба был майор Демидович. Когда остановились, я узнаю, что во время боя в Со- колово, когда нас там разбили, оказалось, нас покинули наши собственные полковые тыловые части… Они во главе с моим помощником Кравчуком, доктором Ильей Ивановичем Гречишкиным и ветврачом Грязиным решили, что бои будут в Москве и ушли к ней… Надо накормить людей, одеть, нужны боеприпасы, нужны санитары, врачи, а их никого нет. Помощником начальника штаба был лейтенант Иван Данилович Курганский. Я ему приказал во что бы то ни стало найти тыл. Он уехал.
Представляете, каким тяжелым было наше положение! После тяжелых непрерывных' боев люди кровью обливаются, много раненых, а мы остались без врачебной помощи. Был у нас один военфельдшер, старик Кирев и санитарка Вера. И вот санитарка и фельдшер были докторами и санитарами, оказывали помощь раненым, вытаскивали бойцов с поля боя, всю тяжесть боев вынесли на себе. Где-то за Москвой Иван Данилович нашел моих тыловых работников. Они накануне получили зимнее обмундирование. Привел он их, и вот они сидят, ждут меня. В комнате жарко, с них, в полушубках-то, пар валил. Тут меня такое зло взяло! Я обратился к доктору. Он был добрейший человек, но в эту минуту я его прямо-таки ненавидел. Вгорячах накричал на него, пристыдил:
— Где у вас врачи, где санитары? Тут люди кровью обливаются, несколько боев выдержали и каких боев! А помощи врачебной нет! Как же так?
— Да мы, товарищ командир, думали, что вы туда же пошли, а получилось вон какое дело…
— Раз вы не сумели организовать санитарную помощь, эвакуацию раненых, заставить своих подчиненных слушаться себя, будете работать сами за них. Забирайте свою санитарную сумку и идите выносить раненых с поля боя. Вы сейчас и врач, и санитар.
И вот Илья Иванович сам выносит раненых, пока не организовал санитаров. Видимо, его совесть замучила, потому что он буквально лез в огонь. Впоследствии я представил его к награде.
В том полку, где было много раненых, Илья Иванович превзошел себя, он работал не только как врач, но и как организатор, оказал нам большую помощь. Сейчас Гречишкин — начальник санитарной службы нашей дивизии, очень хороший боевой врач, всеми нами уважаемый, закалился, приобрел большой опыт.
Я дал задание, под личную ответственность помощника комполка, всем начальникам: обозно-вещевого снабжения, боевого питания, продовольственного снабжения, санитарной службы. Это было в час ночи. Я приказал, чтобы к 6 часам утра было по три литра водки, по пять килограммов колбасы, по 200 штук патронов на бойца и чтобы были полушубки, валенки. Мне надо было испытать этих людей, ведь они бежали от опасности.
Они уехали. Ровно в 6 часов утра было все. Как они это сделали, уж не знаю, но сделали.
Затем я приказал начальникам боепитания, продовольственного, обозно-вещевого снабжения взять все припасы и раздать бойцам собственноручно. Они честно обошли передовую. Наладили снабжение, хотя и под принуждением.
И такие трудности были в боях.
Не останавливаясь на подробностях боев за Крюково, я расскажу один эпизод и перейду к фронту под Москвой.
5 декабря силы противника превосходили наши, он стремился вперед, но благодаря упорству наших бойцов)не мог продвинуться. К этому времени у меня в полку осталось очень мало людей, оставшихся бойцов надо было как-то подбодрить, я имею в виду психологическое воздействие на бойца: раз командир есть, опасность меньше. Надо было посмотреть своими собственными глазами и еще раз проверить, какое количество людей в дивизии осталось. Их было сначала 500 человек. Дивизией командовал генерал-майор Ревякин. Он принял командование дивизией, когда та была совсем потрепанной. Это было как раз в тот момент, когда мы Подходили к Крюково.
Мы с комиссаром пошли обходить первую линию. Пошел я на наблюдательный пункт, но обхода не закончил, так как был ранен в позвоночник, но отправиться в госпиталь не захотел.
С самого начала организации обороны я отдал приказ, что полк вместе со своим штабом и во главе с командиром полка или погибнет, или удержит свои позиции, дальше Крюково пути нет. Полк находился в самом критическом положении. Людей мало, противник все теснит и теснит, и мне эвакуироваться было бы нечестно, это значило бы не сдержать свое слово. Мало ли было командиров и бойцов, которые, будучи ранеными, не эвакуировались, хотя имели полное право. Какое же я имел право,' как человек, как товарищ по оружию, как командир воспользоваться своим ранением и уйти от опасности, оставить свой полк? Исходя из этих соображений, я отказался от эвакуации, но проклятая пуля меня беспокоила.
Вызываю Илью Ивановича и говорю:
— Дорогой, вынимай!
Он мне отвечает:
— Тут хирургическое вмешательство требуется, а у нас нет инструментов и дезинфицирующих средств, мы не имеем права делать операции при таком положении.
Я уговариваю его, а он пугает меня заражением крови. Когда уговоры не помогли, я стал приказывать, но и это не возымело действия. Кое-как все же уговорил Илью Ивановича, и ему пришлось вынуть пулю.
В первый день ранения у меня онемели руки и ноги, мне был приписан полный покой. Я лежал на диване; все бойцы знали, что я отказался от эвакуации.
Здесь надо отдать должное комиссару полка Логвиненко. В смысле личного управления боем заслуги целиком и полностью надо приписать ему, этого требует справедливость.
Иногда полку придаются некоторые части. Один раз ко мне является начальник штаба и вручает приказ, в котором перечислены номера приданных и поддерживающих частей. Но это были только номера. Например, явился старший лейтенант 135-го отдельного танкового батальона:
— Прибыл в ваше распоряжение, товарищ командир полка, 135-й отдельный танковый батальон.
Обрадовался я, ну, думаю, танки ведь это такая поддержка! Оказалось, это всего только жалкие остатки, один танк, да и то неисправный.
Вот какие происходили вещи. В архиве есть приказ, по которому нашему полку «… придан танковый батальон, гвардейский полк», а на самом деле это были только названия, то есть остатки разбитых частей. Это не значит, что у нас под Москвой не было полноценных, полнокровных частей. Как выяснилось позже, командование их берегло для контрнаступления.
В крюковских боях отличились многие бойцы и командиры. Командир 2-й стрелковой роты Семен Краев проявил исключительный героизм. Командир батальона, младший лейтенант Исламкулов проявил исключительную стойкость, силу воли, ум, тактическую гибкость. Но всех не перечислишь, это займет слишком много времени. Хочу лишь подчеркнуть, что героизм был массовый.
8 декабря 1941 года во взаимодействии с другими частями, которые действовали на правом и левом фланге 8-й гвардейской дивизии, имея 1073-й полк в центре, 1077-й слева, 1075-й справа, мы переходим в контрнаступление и после сильной четырехчасовой артиллерийской подготовки выбиваем немцев со станции и деревни Крюково, захватываем много трофеев. Только на участке 1073-го полка было захвачено 18 танков. Дальше преследуем противника до Истры; Истра была сожжена, противник, отходя, давал арьергардные бои, очень густо минируя дорогу.