Психология войны

ВОЛОКОЛАМСКОЕ НАПРАВЛЕНИЕ

Обстановка в первые дни Отечественной войны всем известна, поэтому нет необходимости на ней останавливаться. Наша печать в 1941 году была более откровенна и точно информировала общественность о ходе боевых действий на фронте.　

Напомню лишь о стратегическом замысле сторон. Немцы хотели концентрическим ударом крупных сил по основным стратегическим направлениям расчленить, раздробить и разобщить наши силы, быстро захватить важные в оперативном и стратегическом отношении политические и экономические центры страны, дезорганизовать и таким путем за короткий срок завоевать нашу страну. Они в большем масштабе хотели повторить то, что им удалось на Западе и в Польше.　

Замысел нашего главного командования: остановить, перемолоть живую силу и технику врага, обескровить его, создать условия выгодного соотношения сил и мощным контрударом разгромить.　

Об этом много написано. Я не стану говорить о том, что вам известно. Перехожу непосредственно к нашей 316-й стрелковой дивизии. Ей приказывается принять Волоколамский укрепрайон на протяжении до 50 километров. Немец находится еще далеко. Отрезаются участки полкам и батальонам.　

Остановимся на батальонах. По нашим уставам, и новым и старым, батальон может занять оборону до двух километров, не больше, а нашим батальонам дается шесть-восемь километров, то есть с превышением основных норм в три-четыре раза. Считать, что наш батальон был полноценным, нельзя, он был ополченческого типа, не был полностью укомплектован и вооружен. Об этом я как-то писал: «Против танков мы стояли с палками». Занимать оборону на таком широком фронте — не очень легкое дело. Я, как командир батальона, думал, что мы просто готовим рубеж для подходящих или отходящих частей, что сюда придут другие части и два-три полка займут участок моего батальона. Я даже не думал обороняться на этих восьми километрах потому, что считал это невозможным.　

В дальнейшем, рассказывая о происходившем, я буду говорить и о том, как это описано в книге А. Бека «Волоколамское шоссе».　

Вам, наверное, встречалось понятие «арьергард». Это часть войска, оставляемая для сдерживания противника, когда основные силы отходят. Потом эти отходящие силы принимают бой на новом рубеже, затем отводятся на следующий рубеж и снова принимают бой. Вот я так и думал: Красная Армия ведет бой арьергардными частями, сдерживая противника, а остальные отходят, придут, займут рубеж, а потом мне дадут полтора-два километра.　

Но, увы! Так было написано только в книге. На Волоколамском направлении на самом деле так не было. Мы копали, укреплялись. Как копали, как укреплялись, об этом во второй повести написано подробно, включая Волоколамск. Поэтому на всех боях на этом промежутке я буду останавливаться очень бегло.　

Копали, укреплялись… вдруг идет беспорядочная толпа, сначала один-два человека, потом пятерки, десятки бойцов, внешне расхлябанные, до невозможности обросшие; у одних винтовки, у других их нет, вид ужасной моральной подавленности. Приходят к нам. «Откуда, товарищи?» — «Из окружения». — «Где ваш командир?» — «Не знаем». — «Где часть?» Не знают. А что случилось? Рассказывают такие ужасы, что немец это чуть ли не дракон. Появляется, когда не ждешь — с тыла, с фланга, стреляет светящимися пулями, бомбит и так далее. Одним словом, сплошной кошмар. Об этом вы читали в книге А. Бека.　

— Ну, отправляйтесь с богом! — говорим окруженцам. Пропускаем их через рубеж.　

Вот такие неприятные встречи продолжались у нас дней 15. Бойцы у меня очень дисциплинированные, хорошие бойцы. А теперь смотрю на своих бойцов и　вижу: глаза у них потускнели, нет боевого блеска, улыбку за золото не найти. Страх. На меня тоже нападает страх, но надо думать. Ведь каким страшилищем становится немец! Ведь так, того и гляди, мои люди тоже разбегутся, и я окажусь командиром несуществующего батальона.　

Немец не появлялся, но зато являлись каждый день люди, говорящие, что они вышли из окружения. Надо сказать, что это было как чума, которая разлагала бойцов батальона. Все люди бегут, а мы что? Правда, бойцы этого открыто не скажут, но все же в душе у них такое могло быть. Я буду говорить не о соседях, а о своем полке, лучше меня его никто не знает.　

По указанию генерала мы организовали разведку. Когда спрашивали у проходящих людей, где же немцы, нам отвечали: «Да вот, идут по пятам». Сегодня говорят, завтра так говорят, ведь это. просто невозможно. В чем дело? Что такое? Мы искали немцев, посылали разведку вперед и вперед. А их не было видно. Описание природы и берегов Рузы А. Беку удались. Там был замечательный лес. Но этот красивый лес нам не был выгоден. Военные смотрят на природу по-своему, так же и на искусство.　

Помните, у Бека написано «отодвинуть лес». Мы тогда боялись рубить лес, но теперь, если это выгодно, не считаемся ни с какой ценностью — рубим. Но тогда мы все-таки боялись, да там и лесничий ходил и не разрешал… А вот если не весь лес, то, по крайней мере, опушку леса надо было вырубить, чтобы видеть немца. Но лесничий говорит: «Есть постановление Совнаркома, за таким-то номером. Это заповедник. Вы за это будете привлечены к ответственности, никаких разговоров». Я еще тогда лесничих слушался…　

А потом в этом лесу противник все-таки накопился, как я и думал. Если бы мы лес вырубили, можно было бы провести бой в более выгодных условиях. Такова была наша наивность и гуманное отношение к природе в первые дни войны. Ведь мы не имели никакого опытам　

Послали вперед разведывательные отряды, разведывательные группы с заданием выяснить, где немцы. Ничего определенного мы не знали. Общую обстановку объяснил генерал Панфилов.　

Наши переживания до первого боя А. Беком записаны более честно и точно из моих слов, вы их читали. Глава о расстреле полностью взята из моих записей. Записи эти находятся у Тажибаева, а глава называется «Приговор». Пересказывать не стану.　

Опасность, которая нависла над батальоном в результате самострела и членовредительства сержанта Барамбаева, особым актом — расстрелом — была разрешена. Надо было во что бы то ни стало показать батальону, что тот, кто совершит подобный поступок — пощады пусть не ждет. Но опасность и боязнь противника не ушли, немцы все-таки представлялись такими, как их описывали беженцы. Нужно было рассеять заразу боязни немцев, привитую «окруженцами», а для этого обязательно надо было, чтобы бойцы увидели живых немцев, чтобы попробовали своим штыком, проколет или нет, надо было убедить, что наша пуля убивает немца, надо было доказать бойцам, что и немец, испытывая страх, бежит, что он не какое-то чудовище. Для этого обязательно требовалось провести до основного боя с немцами одну удачную стычку, где наши наверняка должны побить немца. А если такой уверенности нет, то эту операцию не следует проводить.　

Мой батальон был вытянут в ниточку, на душе было тревожно. Беспокоила не столько учетверенная норма против устава, сколько сердца и души солдат, которым присущ страх и которые заражены этим искаженным понятием о немце, принесенным нам окруженцами. Требовалось где-нибудь побить немца и победить обязательно!　

Деревня Середа находилась от нашей передовой линии в 25–30 километрах. Где немцы? Не знаем. Послал я разведку на 10 километров — немца нет впереди, послал на 15 километров — немца нет, послал на 20—нет, на 25—нет, на 30 километров — сообщили, что немцы в деревне Середа.　

Большак, который подходил к Середе с запада, шел с севера на станцию Шаховскую и на юг — на совхоз «Болычево». Шаховская и совхоз «Болычево» являлись узловыми пунктами, к которым стремились немцы. На восток, на село Новлянское через Житаху на наши рубежи шли дороги через Максимово. Немцы, двигаясь с запада на восток, решили, по всей вероятности, оставить от Шаховской до «Болычево» группировку,　совершить обходный маневр с севера и с юга, а не бить во фронт и поэтому двигались на восток. На Максимово — Новлянское движение прекратилось. Середа как бы являлась распределительным пунктом сосредоточения противника для действия на севере и на юге, и поэтому силы отсюда расходились на Шаховскую и на «Болычево».