Кукловод

Китель долго изучал каждую буковку и, похоже, успокоился.

– Еще одна просьба, – обратился я к новому «рабовладельцу». – Пусть ее привезут сразу ко мне. Я сам введу ее в курс дела. Так лучше. Боюсь, если она сначала увидит вас, в особенности Макса, то надолго впадет в транс на грани истерики.

– Это можно, – сразу же согласился Китель.

Он еще раз предупредил меня об ответственности, пообещал, что скоро меня накормят, и вышел вместе со своим боевиком.

Дверь с обратной стороны закрылась на засов.

Оставшись в одиночестве, я прилег на кушетку и занялся анализом ситуации.

Итак, крохотный плацдарм отвоеван.

Но сомнения не покидали меня. В сущности, всё весьма зыбко. Захочет ли Алина помочь мне? Пойдет ли на немалый риск? Кто я для нее? Один из бесконечной череды мужиков, владевших ее телом, к тому же нахамивший ей и обвинивший ее в воровстве. Правда, я чем-то приглянулся ей. Тот ее прощальный взгляд на привокзальной площади был красноречив. Но верно и другое: до сих пор я играл перед ней роль этакого супермена, сказочного принца, и играл удачно. Как она поступит, узрев меня побежденным и униженным? И всё же никакой иной надежды, кроме Алины, у меня нет.

Вскоре началось движение. Два дюжих молодца втащили в мой мрачный склеп раскладной диван, два кресла, столик. Даже палас расстелили на цементном полу.

Следом появился обед. Китель соизволил прислать мне жареную курицу, картофель фри, овощи, зелень, полбутылки коньяку.

Но приступить к трапезе я не успел.

Лязгнул засов, впорхнула Алина.

Пребывание в Жердяевке явно пошло ей на пользу. Она посвежела, синяк под глазом был почти незаметен ( наверняка Фекла Матвеевна приготовила какую-нибудь особую примочку ), а новое зеленое платье, элегантное, но не вызывающее, вносило в ее облик некую утонченность.

Осознав внезапно, что я нахожусь здесь в качестве пленника, она издала мучительный стон и бросилась мне на шею:

– Я же тебя предупреждала! Они тебя мучили, да?! Ой, а что у тебя с ухом?!

У меня возникло опасение, как бы она сгоряча не ляпнула что-нибудь такое, чего уже не поправишь. ( Хотя нас и оставили наедине, я ничуть не сомневался в наличии соглядатаев. )

Я нежно обнял ее, поцеловал и проговорил как можно проникновеннее, дабы она догадалась, что за моими словами скрыт некий подтекст.

– Алиночка, дорогая моя помощница! Успокойся и выслушай не перебивая! Всё будет хорошо, хотя впереди у нас небольшие испытания.

Она смотрела на меня как зачарованная.

– Алина, я уверен, что через несколько дней мы с тобой сможем осуществить нашу мечту и вместе выбраться на мор. Клянусь! А ты знаешь, что свои обещания я всегда выполняю, – добавил я многозначительно. – Но сначала ты должна мне помочь. Своей энергией, так надо. Я понимаю, разумеется, что здесь не Сочи, но твоя жертва будет вознаграждена. Очень щедро. Ты не пожалеешь…

Тут мне вспомнилась идея, сформулированная, кажется, классиком жанра Г.К.Честертоном: то, что надо спрятать понадежнее, помещают на самое видное место ( ручаюсь только за смысл ). Нас подслушивают? Отлично! Отчего бы не сказать о главном во всеуслышание, спрятав его среди потока ничего не значащих слов и фактов? Конечно, Алина, эта непосредственная натура, не понимает, кажется, подтекста и не умеет читать между строк, но неужели ее женское сердечко не екнет в нужном месте?

– Алина, прошу разделить со мной скромное угощение, – я показал на накрытый стол. – Выпьем по рюмочке, потолкуем о том о сем…

– Как хочешь… – прошептала она.

– Ты сегодня такая красивая… – наконец-то я взял верный тон. – Пройдись немного по паласу, я полюбуюсь тобой. И это новое платье… Оно так тебе к лицу! Повернись еще разик… Так! Теперь садись.

Мы расположились за столом. Место для каждого из нас я наметил заранее. Собственно, мы сидели рядышком, спиной к двери.

Я разлил коньяк и с тонкой иронией заметил:

– Дорогая Алина! Никогда прежде мне не приходилось общаться с очаровательной женщиной в ситуации, когда за нами подсматривают и подслушивают. Возможно, тут есть и жучок…

Она вскинула на меня потемневшие глаза.

Кажется, дошло…

– Но я вполне понимаю нашего хозяина, – продолжал я. – Сам поступил бы точно так на его месте. Осторожность и осмотрительность: без этого никуда. Доверяй, но проверяй, как говаривал один великий человек. Ну и ладно. Пусть контролируют. Лишь бы это не повредило концентрации моего биополя… За любовь, Алина!

Мы выпили и соединили губы, еще хранящие вкус напитка. Я придвинулся к Алине теснее, прижав ногой ее ступню к полу, и понес какую-то совершеннейшую околесицу насчет психоэнергетики и биоаналитики, отчего, по моим прикидкам, у подслушивающего нашу беседу Кителя минуты через три должны были завянуть уши.

Я же разом убивал двух зайцев. Во-первых, предупредил Алину. Во-вторых, дал знать Кителю, что раскусил его уловку. Это как минимум ослабит внимание соглядатаев. Они невольно придут к мысли, что я не осмелюсь на их глазах грести под себя. А мне только того и надо.

А за нашими ласками пусть наблюдают сколько угодно, если им интересно. После второго тоста я начал целовать Алину откровеннее. Долгими-долгими поцелуями. Припал к ее маленькому уху, лаская мочку языком. Она томно застонала, полузакрыв глаза. Нет, милая, сейчас это ни к чему! Не отрываясь от ее уха, я одновременно нажал на ее ступню и прошептал: «Когда нажму еще, слушай внимательнее и запоминай, поняла?»

Тут же резко отстранился:

– Нет, детка, ты меня слишком распаляешь. Давай потерпим до вечера, – и пристально посмотрел ей в глаза.

Я безудержно молол вздор, вспоминал десятки знакомых – существующих и вымышленных, затем в вольной интерпретации поведал историю посрамления Лорена. Моя болтовня преследовала четкую цель. Мне нужен был безбрежный поток имен, адресов и событий, чтобы в подходящий момент естественно втолкнуть в него ценную информацию, которая, возможно, спасет мою жизнь. И уж точно – свободу.

Закусив очередной глоток кусочком курицы, я заметил, как бы между прочим:

– Жестковатая цыпа. Я думал, у нашего хозяина повара пошустрее. Помнишь, каких божественных цыплят мы ели у старика Мамалыгина? – и чувствительно нажал на ее стопу.

– Мамалыгина? – сощурившись, переспросила она.

– Ну да, того самого боровичка, что живет на проспекте Космонавтов в доме-башне, – я снова подал тайный сигнал. – Он еще начал приударять за тобой, старый прощелыга! И, кажется, не без успеха. Сознаешься?

Наконец-то и Алина включилась в игру.

* 

Ничего подобного! – надула она губки. – Вечно

ты выдумываешь! Если человек выдал пару комплиментов,

это еще не значит, что он начал волочиться.

* 

Пару комплиментов?! – фыркнул я. – Ты это на

зываешь парой комплиментов? Думаешь, я слепой? Нет,

милая! Зрение у меня как у орла, и на память я пока не

жалуюсь. А дело было так. Я вышел на балкон покурить.

Тормознулс

я там, просто смотрел на вечерний город с

двенадцатого этажа, – еще один сигнал. – Но балконная

дверь-то была открыта, и в стекле все отражалось. Ты

думаешь, я не видел, как он гладил твои колени?

* 

Колени! Ну, миленький… Почаще смотри в балкон

ную дверь, еще и не то начнет мерещиться. Да ты просто

хватил лишнего в тот вечер. Он гладил свою кошку!

Умница, она поняла!

Однако теперь надо было срочно вводить в разговор другие имена, чтобы Кителю не втемяшился в башку мой Мамалыгин. Цитата из Штирлица о том, что запоминается именно последняя фраза, имела широкое хождение уже тогда.

– Кошку? Хороша кошка! – Я сделал вид, что потихоньку прихожу в ярость. – Ну, ладно. А Олег? Что вы гладили вместе с Олегом? Твои трусики?

Алина тоже не стала отмалчиваться. Мы весьма натурально разыграли сцену бурной ссоры влюбленных, при этом я разразился такими неистовыми проклятиями в адрес мифического соперника, что всякий наблюдавший за нами должен был начисто забыть про какого-то там старикашку Мамалыгина, любителя женских коленок.