Страница 14 из 15
– Почему ты так вцепилась в свой флажок? – резонно спросил бомж. – Ведь тут, в роще, поезда не ходят. Для чего тебе красный символ в виде тряпочки на палке?
– Если одежду не всю найду в траве, то…чепуха. А вот флажок терять нельзя. Уволят! С этим у нас очень строго.
– Однако, ты девушка подвижная оказалась и… покладистая. Как… поклал, так и лежала. Но сноровистая. Раза четыре я над тобой подлетал. Почти в небо, как жаворонок, божья птичка.
– Дело в том, жаворонок, божья птичка,– она неторопливо расчёсывала свои длинные и пышные рыжеватые волосы на голове,– суть в том, что у меня такое случилось первый раз в жизни. Ты понимаешь? Первый раз в жизни!
Бомж оторопело и с некоторым удивлением и активным сомнением посмотрел на неё.
Он даже от неожиданной новости чуть ни сел уже не голой задницей на колесо своей тележки.
– Да ну тебя! – он замахал своими грязными ручищами, как ворон.– А как же… то самое? Оно, как бы… не тяжело, с лёгкостью… проникло.
– Впервые в жизни, добрый мой и отзывчивый странник, я занималась сексом… лёжа на муравейнике. Вот по этой самой причине ты очень и очень высоко и подлетал.
Она не поленилась задрать форменную казённую юбку, опустить до колен трусы и продемонстрировать бомжу свои ягодицы. Причём, долго это делала, поворачиваясь к нему, то с одного, то с другого бока.
Именно так. По её пышной, молодёжной заднице до сих пор дружно ползали большие чёрные муравьи.
– Нет, душа моя, – бомж прижал руки к груди,– больше мне ничего не показывай. – Я уже больше ничего не смогу. Да и не хочу!
– Вот так всегда! Только порадуешься чему-нибудь светлому, и оно, чёрт побери, вдруг внезапно заканчивается. Не мужики, а инвалиды сплошные!
Бомж, отвернувшись от смущения, вцепился руками в свою тележку, поставил её на колёса и покатил дальше. Каждому своё. И про часть потерянного тряпья забыл. Видать, совесть внезапно и резко стала мучить бедолагу.
Что касается профессора и доярки, то они лежали на нижней полке. Как-то ведь, уместились на одном ложе. Но ведь оба далеко не худые… Впрочем, они были голые. Одежда не мешала. Отдыхали. После… сексуальных трудов и говорили друг другу только правду. Так уж повелось почти у всех обнажённых.
Вдруг он стремительно вскочил с места, как ошпаренный, и поспешно сел за столик. Между делом почесал свой весьма и весьма солидный «конец». Есть ведь и среди учёных мужей заметные люди… хотя бы, в этом.
Он суетливо начал искать бумагу и шариковую ручку. Нашёл. Начал что-то торопливо писать.
– Вы, знаете, Настя, я понял! Я, наконец-то, нашёл ошибку в расчётах! – радостно, но, вместе с тем, и озабоченно, произнёс профессор. – Я совсем не туда пристроил… синус!
При этом он удовлетворённо щелкнул пальцами правой руки.
Его заботливая и понятливая попутчица слегка приподнялась и приняла позу, почти что, низкого старта. Она предупредительно и нежно произнесла:
– Я уже почти встала на четвереньки, Роман Романович, и вы можете засунуть свой синус туда, куда вам хочется.
Учёный муж вскочил на ноги, как резвый горный муфлон. Он собрался было засмеяться, но резко передумал. Почесал подбородок.
– Мне очень нравится ваш синус,– чистосердечно, как на допросе призналась доярка. – Пусть коротковат, но… толстый. Почти такой же, как у нашего… владельца молочной фермы «Загон» Александра Андреевича Вознюка.
– Настенька, вы ведь… доярка, – просто сказал профессор, – а я наивно полагал, что доярки теребят только соски у коров. Оказывается, они осязают руками… что-то подобное и у отдельных товарищей…
– Ну, что тут скрывать, профессор! Вы ведь не единственный на свете, кто имеет мощный синус. Так что, мне становиться на четвереньки или поговорим о завтрашней погоде?
– Непременно, становиться, Настя! К чёрту погоду! И благодарю вас за высокую оценку моих очень скромных возможностей и стараний! Мы так и поступим… Пожалуй, Настенька, в данной ситуации, это самое верное и рациональное решение. Мой… синус всегда к вашим услугам!
Он, наконец-то, положил на столик ручку и бумагу. Направился к ней. Она с облегчением вздохнула. Надо же, хоть и профессор, что-то ещё и соображает.
В седьмом купе сексуальная жизнь тоже не стояла на месте. Ирина и Аркадий единогласно, уже в который раз, решили повторить свои интимные процедуры. Причём, с таким азартом, что долго не могли оторваться друг от друга. Старым народным способом: он – наверху, она – внизу…
Ирина, на сей раз, вздыхала более восторженно и упоительно.
Добрый и совсем и не старый, но почти сорокалетний отставной майор оказался очень даже… моторным «собеседником». Да какая там старость! Сорок лет для мужика – только начало.
Впрочем, всему наступает конец… После последнего момента… наивысшего напряжения они, не сговариваясь, всё-таки, решили сделать паузу. Они очень крепко обнялись, как два иностранных разведчика, при долгожданной встрече или явке, и приняли, наконец-то, сидячие позы.
По всей вероятности, пришло время перейти и к светским беседам про жизнь.
Отставной майор с восторгом хлопнул её ладонью по бедру.
– Ну, да, конечно, мы… многое можем, – лицо Ирины сияло.– Но, всё же, секс – это не главное. И я всегда буду ратовать за высокую мораль и нравственность.
– Даже стоя на четвереньках на перроне большого вокзала?
– Брось, говорить гадости, Аркадий! Я же не на вокзале, а с тобой… Это совсем другое дело.
– Беру свои слова назад. На вокзале ходить без одежды – не совсем прилично. Пусть так поступают нудисты. Их такое… завораживает.
– Не будем о гадостях. Я сейчас поняла самое главное.
– Что-нибудь опять из Теории Относительности?
– Да, почти что так,– она бесцеремонно схватила его за ещё не совсем поникший фаллос и таинственным голосом произнесла. – Он у тебя какой-то кривой, направлен в левую сторону.
– И что из того, что кривой! Ведь нам из него не стрелять, Ирина! Да и не только из него… Это ведь не автомат и не пулемёт. Или я ошибаюсь?
– В данном случае ты, Аркаша, прав. Это не пулемёт, но оружие очень скорострельное и… автоматическое. Но только ты не критикуй больше наших депутатов и я не буду. Я осознала. Они ведь такие хорошие. Такие милые…
– Когда спят на заседаниях… Но то, что у нас с тобой, Иришка, всё отлично состыковалось, не их заслуга. Это заслуга даже, конкретно, не твоя и моя.
– А чья же? – она явно удивилась. – Американского президента, что ли?
– Тут заслуга,– он поднял вверх указательный палец,– наших с тобой половых органов. Они исправно… работают.
Палахов нежно прикоснулся к её плечу рукой. Потом очень быстро оделся и пересел к столику и, буквально, уткнулся носом в кроссворд.
При этом справедливо заметил:
– Да, именно так. У нас с тобой всё впереди, Ирочка. Как и должно быть… у нормальных людей.
– Я верю, что ты, Аркаша, настоящий офицер и сдержишь слово. До конца нашей поездки я рассчитываю на самые тёплые отношения к себе с твоей стороны.
– Разумеется, Ирочка. Я ведь не садист и не половой извращенец. Будем активно… сотрудничать с помощью наших организмов. Мы с тобой едем до Владивостока, до конца. Посмотри, какой за окном пейзаж! Всё у нас впереди, но только… потом.
– А сейчас? Может, ещё успеем.
– Успеть можно… А можно и не успеть. И нас с тобой застанут совсем юные и неискушенные в дорожном разврате люди. Застанут, обрати внимание на игру слов, не за мытьём посуды.
– Ты некрасиво себя ведёшь, Аркадий. Получается, показали, что называется, музыканту гармошку, а играть на ней ему не позволили.
– Я так не думаю. Ты сейчас такой… музыкант, что до вечера тебя будет знобить. Я такое гарантирую. Ты, мне думается, наигралась на… гармошке до головокружения. Но на ногах пока держишься.