Страница 13 из 15
Надо сказать, что Ирина была не совсем простой женщиной. Она обладала даром предвидения. Учительница рисования твёрдо знала, что через пару таких вот активных, но интересных и увлекательных половых актов она будет передвигаться по купе и вагону… на раскорячку. Примерно так же, как это делают мастера замечательной японской борьбы сумо… с мировым именем.
Слегка оказывая посильную помощь партнёру движением бедёр, Лемакина любовалась просторами родной земли. Облизывая и кусая губы, она страстно и нежно, но с некоторым придыханием произнесла:
– Смотрю и восхищаюсь! Как огромна и богата наша страна. Леса, поля, реки… Да и все богатства, что лежат в недрах. Есть ещё и не разграбленные до конца фабрики и заводы. И всё это, Аркаша, принадлежит народу.
– Конечно, Иришка. Кому же ещё? Но не всему народу, а только отдельным его представителям. Среди них есть и такие, которые и прописки-то российской не имеют. Но… процветают.
Она хотела было возразить, что-то сказать в защиту всем известных господ и дам, уже почивших и пока ещё здравствующих, но настал момент завершения их соития. Ей сделалось, в основном, томительно и сладко. Да и он тоже понял, что, живёт на белом свете не зря. Ведь дарит же, всё-таки, жизнь и прекрасные мгновения. Всё у них получилось, как у того самого… сказочного царя Кощея, который чахнет над сундуками с награбленным золотом. Всё не начахнется.
С чувством удовлетворения, они распрямились. Точнее, из полусогнутого состояния пришли в нормальное – встали в полный рост. Потом сели рядом и… обнялись. Тут слова не нужны. Впрочем, без них невозможно. Почти все двуногие существа любят поговорить, особенно, те, кому нечего сказать и кто не умеет связать двух слов. Очень говорливы господа, прикованные незримой, но прочной цепью к трибунам самых разных уровней. «Мели, Емеля – твоя неделя», но «сколько верёвочке не виться, конец будет».
Но Ирина Трофимовна всегда знала, что, где и когда сказать, и она, возможно, невпопад, но произнесла:
– Господин Палахов – ты прекрасный любовник. Спору нет. Но вредный и хитрый… Возможно, из-за таких вот субъектов, как ты… Аркадий, мы в своё время с трудом вступили во Всемирное Торговое Общество!
– Мне не понять тебя, Лемакина! О чём ты, Ира? На кой чёрт нам какие-то ВТО! Ведь давно пришло время закрыться от их палёных демократий! Да вот никак не получается. Некоторые наши вороватые дяденьки и тётеньки так подсели на доллар и евро, что… Не хотят обижать наши власти своих… родных и близких.
– Да что ж ты говоришь такое, Палахов! – она вскочила на ноги, но опять села. – У нас в стране очень даже активно садят всяких воров, взяточников и проходимцев! И ещё…
– Мелких сошек, пожалуй, да и тех, кто не желает… делиться наворованным с сильными мира сего. А так… всё катится по наклонной. При этом безрассудно и смело некоторые товарищи уверяют народ, что это норма, что так вот будет всегда. Не странно ли звучит такое опрометчивое заявление? А я вот лично ни в какие торговые организации не вступал и не собираюсь!
– Да тебя некуда и не возьмут. Внешностью и характером не созрел! Живи – и радуйся! И не рассуждай!
Теперь уже Палахов встал на ноги и демонстративно пересел на противоположное сидение. В какой-то степени, он обозлился и даже возмутился:
– Повторяю для учителей рисования всего мира! Я даже не голосовал за то, чтобы у нас, в своё время, к примеру, в Ульяновске натовские солдаты чувствовали себя, ну, прямо скажем, как гости дорогие…
Она улыбнулась.
Потом примирительно положила руку на его плечо:
– Нет, давай уж, Аркаша, говорить о сексе. К чёрту… всё остальное! В политике ты тупой, потому и несёшь всякую ахинею. Не понимаешь…трудностей в государстве. Правда, и я в этом тоже ничего не соображаю.
– Не будем ссориться из-за… чепухи. Цари приходят и уходят, а народ… остаётся. А мне нравится, что ты не ханжа, моя дорогая, что свободна в своих чувствах и выборе. Пусть не так много мы имеем. Но уж это, наши эротические отношения, у нас никто не отнимет.
– Но ты, всё-таки, пытался меня убедить в том, что я… распутная баба. Так?
– Брось! Твоя физическая и моральная сила идёт от того, что тебе не везло с мужиками. Они были и есть слабее тебя, Ирина.
– Ну, вот! Опять магия. Ты, случайно, в яростной телевизионной битве экстрасенсов не участвовал?
– Если честно, то нет. Я всего на всего – майор в отставке.
– Так чего же ты не остался в рядах Российской Армии? По здоровью… ушёл?
– Здоров, как бык.
– Тогда отвечай по-военному, чётко. Почему ты не генерал?
– Потому… В этом нет никакой военной и государственной тайны. Такое время было. Просто нашу часть спешно расформировали… Кто-то очень большой и важный за границей сильно обиделся на то, что у нас… есть боеспособная часть. Вот мы и… разоружились. А теперь начали… вооружаться.
Ирина встала перед ним в полный рост, обнажённая и прекрасная.
Одним словом, женщина ещё в самом соку. Она серьёзно сказала:
– Смотри мне в глаза и отвечай честно! Почему тебя выгнали на «гражданку»? В глаза мне, смотри! Ты английский шпион?
– Если честно,– он тяжко вздохнул, – меня попросили покинуть ряды доблестной Российской Армии из-за активной любви и живого, неугасаемого интереса к женскому полу. Все меня или почти все дамы… хотели. Откуда же я знал… почти не знал, что некоторые из них – жёны и подруги больших военных начальников. Впрочем, вру. Всё я и всегда знал.
– Ничего, – она погладила его по лысеющей голове,– не переживай, Аркаша. На одного пошлого генерала в армии будет меньше…
Палахов прижался к её животу головой, засунув свои натренированные пальцы глубоко и туда, куда желалось. Она тяжело задышала. Ну чего там… Конечно же, учительнице рисования начало становиться по-настоящему хорошо.
Он встал, наклонил её лицом в сторону столика. Как говорится, она очутилась в положении между низким и высоким стартом. Блаженно закрыла глаза, но не удержалась и сказала:
– Ну, чего ты там резину тянешь? Чего задумался, солдат? Давай! Побыстрей и поактивней! Я устала ждать. Давай им всем, твоим недругам, вот этими нашими сближениями, частыми и активными, отомстим, за то, что тебя, как шелудивого и пакостного пса выкинули из армии.
– Мне приятно, что ты так образно мыслишь и сравниваешь меня с псом. Хорошо. Давай же мстить, мстить и мстить! Пусть нам будет хорошо, а им – не очень. Но, наверное, и они что-то умеют…
Он раздвинул руками её «половинки» и впихнул свой «инструмент»… далеко-далеко. Это было понятно, ибо она произнесла «ах», да и его конец уперся во что-то твёрдое, и уже почти до боли знакомое.
Их частые соития стали в течение дня уже доброй традицией.
А недалеко у переезда, мимо которого давно проехал их проезд, тележка с тряпьём валялась под деревом. Вроде, это был ясень или даже могучий дуб. Впрочем, какая разница. Рядом вперемешку… валялась одежда дежурной по полустанку и лохмотья бомжа.
Он, уже исправно сделав своё дело, в стороне от недавнего места действия, неторопливо надевает на себя рваные штаны. Она была всё ещё обнажена, но с красным флажком в руке.
Сначала встала на четвереньки, потом выпрямилась и торжественно, как морская царевна, сошла вниз с бугра. Потом ей пришлось снова встать на корточки, чтобы собрать в охапку свою форменную одежду.
При этом дежурная старалась не потерять красный флажок. Только на момент положила его на землю. Потом взяла его опять в правую руку. Это тогда, когда уже почти оделась. Снова встала в полный рост. Но уже не такая интересная. А всё потому, что не… голая.
Ведь женщину красит не шляпка с цветами и не замысловатая юбка до пят, а вот именно эта самая её… нагота. Вот и спрашивается. Зачем же их одевать, когда они раздетые гораздо приятней. Правда, не все. Некоторых так и стараешься побыстрей покрыть верхней одеждой, чтобы не смотреть на их жуткие телеса и чтобы сердце кровью не обливалось.