Песнь моряка

Грир хорошо знал об очень опасных встречных потоках, схлестнувшихся между его другом и женой их босса в отсутствие самого Кармоди. Он надеялся, что ему хватит масла на полив этих бурных вод до того, как старик вернется. Заметив прицепившийся к фальшборту комок шерсти, Грир подцепил его клещами, радуясь возможности сменить тему.

– Клёво, правда? У мыши поехала крыша. В «Новом свете» писали, такое делается с причальными насосами по всему берегу: стоит не закрыть шланг, как мыши прутся внутрь к такой-то матери. – Он разжал клещи и отправил грызуна-утопленника за борт. – «Новый свет» считает, это еще один симптом Эф-фекта. Самоубийства даже у зверья.

– «Новый свет» опять гонит старое дерьмо.

– Да ну, а как же эти серые на берегу в Сан-Диего? Олени в Айдахо и в Юте, которые укладываются поперек хайвеев? Вуу.

– Киты всегда выбрасывались на берег. А олени переходят дорогу, потому что ищут еду…

– Потому что из-за Эффекта им в горах нечего жрать, вот они и идут вниз, – не унимался Грир. – У них депрессия. – Подцепил клещами еще один комок шерсти, задержал его на весу. – Вот эта маленькая мышка? Знаешь, что она говорит? «Эй, мон, я чую, щас упадет давление. У меня депрессия. Пойду-ка я выпью „шеврон-суприма“».

Ежемесячник «Новый свет», на который подписался Грир, поставил своей целью объединить все «Зрелые и Светлые Души». Для этого там публиковали фотографии подписчиков, всегда лет сорока, в коротких обтягивающих трусах. Почти год Грир исправно слал им свои фото в разных позах и с накачанными мускулами, пока не сообразил, что ни разу не видел в журнале черной мужской фотографии. Айк над ним смеялся – мол, издатели просто не верят, будто человек столь темной наружности может обладать Светлой Душой. На что Грир возражал, что просто для издателей он выглядит слишком молодо, они вообще не представляют, чтобы цветной мужик мог достичь зрелого сорокалетнего возраста.

Грир выкинул за борт вторую мышь и еще пару раз увеличил обороты двигателя.

– Что ж, пока на пару миль не отойдем, не успокоится. Дай-ка мне проверить трюмную помпу, потом я беру генератор…

– Мы выходим ровно через пять минут, – сказал Айк.

– Пять минут? Эта хрень сто лет воды не видала. Дереву надо пропитаться. Радио должно просохнуть.

– И так нормально.

– Айзек, ради Христа, надо ж льяло посмотреть.

– Пять минут – и мы отходим, комрад.

– Хорошо-хорошо, пять минут – и отходим. Кто будет спорить с такой рожей, прям с хоррора столетней давности. – И Грир торопливо скрылся под брандерщитом.

Прислонясь спиной к рубке, Айк предоставил ему суетиться в одиночестве. Грир тянул резину, это было видно. Старый «Меркурий» держался на болтах не хуже, чем раньше, и работал гладко, – возможно, он работал гладко уже с час под все эти разговоры о механических тяготах. В наше время все, кроме разве что дрянных механиков, способны за считаные минуты диагностировать засор, вытащить из шланга дохлую мышь и прочистить бак. И всем известно, что Грир – хороший механик. Хотя моряк так себе. Со всем своим островным пацанством и годами береговой службы он откровенно боялся океана. Он и не скрывал. Айк слушал описания его морских предрассудков часто и подолгу. Грир готов был переживать из-за любой водной опасности, о которой кто-либо когда-либо слышал, от самых нелепых до традиционных и от мистических до современных. Великий Мальстрём и Бермудский треугольник – две любимые темы. Небылицы или твердые факты, если в них было что-то морское и плохое, Грир всегда принимал близко к сердцу, и тем сильнее, чем таинственнее была история. Он переживал из-за старого corpo santo[11], то есть огней святого Эльма, он переживал из-за нового чуда по имени тинкербеллы, о котором рассказывали краболовы Арктики. «Новый свет» объявил, что все это – проделки оскорбленных ундин, а сами тинкербеллы – месть элементалов мореплавателям за плохое обращение с Матерью Нашей – морем. И кто бы не переживал?

Больше всего – Айк это знал – Грир боялся выйти в море в одиночестве и свалиться за борт. Он слегка хромал на левую ногу – там не хватало трех срединных пальцев. По утверждению Грира, их сожрала мурена, когда он нырял за чем-то на Санта-Крусе. Айк знал другую версию. Пальцы действительно были в некотором смысле сожраны, но не муреной. Во время медового месяца в Рино вторая жена Грира, поссорившись с новобрачным, выставила его за дверь мотеля; тогда резко ударили заморозки, которые и сожрали у Грира пальцы, пока он уговаривал жену впустить его обратно. Эта версия исходила от самой бывшей жены Грира, но Айк никогда о ней не вспоминал и никогда не опровергал историю с муреной. Ампутация трех средних пальцев оставила его партнера с легкой хромотой. Грир утверждал, что это не столько хромота, сколько танцевальный шаг.

– Получается синкопо-страсть, как у Легбы[12], он же бог ритма. Очень эротично.

И действительно, Грир был великолепным танцором и нередко побеждал в соревнованиях по национальному футболу. Он отлично, несмотря на хромоту, справлялся с любой портовой работой, когда она его всерьез занимала; он взбирался на мачту или по засаленной траулерной стреле с проворной уверенностью, гарантировавшей ему кусок хлеба в любом парусном порту на любом море. Никакая работа в бухте его не пугала. Но стоило судну выйти за отмель, как вся уверенность якорем уходила на дно: в открытом море эротическое проворство только мешало, особенно если ты один на такой вот посудине. В том и была истинная причина Грировой неторопливости, и Айк это знал.

Айк отцепил булинь одним резким захватом, сняв петлю со швартовочного столба и не сходя на берег. Этому научил его Кармоди – локтем, а не кистью. Наматывая кольцами влажную веревку, он крикнул Гриру:

– Поднимайся, надо отцепить корму. Если через два часа не отметимся, Адмирал Алис будет целую неделю изводить нас недовольным видом.

Чтобы отцепить свой трос, Гриру понадобилось три захвата. Качающаяся лодка поползла кормой вперед в крапчатый от пены поток. Айк стоял за штурвалом, но не трогал передачу, предоставив лодке идти самой и лишь следя, как эта древняя скорлупка минует сваи. Грир складывал веревку за рыбным садком, неодобрительно поджав губы.

– Зря ты так напрягаешься на Алису, Айзек. Мало ей загула Кармоди? Дай ей немного прийти в себя.

Айк не ответил, наблюдая за медленным качанием кормы. Кармоди улетел в Сиэтл прицениться к шестидесятивосьмифутовой многофункциональной стилумной красавице, о которой прочел в «Рыбаках Аляски». Сказал, что до понедельника, на который назначено открытие, точно будет на месте, просто хочет собственными глазами посмотреть на это супердорогое чудо техники. Однако позвонил на следующий день и объявил, что купил чертову посудину и теперь погонит ее обратно по Внутреннему каналу, так что пусть два Каллигановых парня вылетают ему на помощь. Если погода позволит, он все равно будет дома к открытию.

Это было три понедельника назад, и все время стояла хорошая погода. Телефонные сообщения из портов захода по всему извилистому каналу не оставляли сомнений в том, что старый рыболов действительно пустился в загул, хвастаясь своим высокотехничным рыболовным агрегатом перед каждым другом-приятелем, о котором вспоминал по пути. Он пропустил несколько самых важных в этом сезоне рыбьих косяков, но никто и не думал порицать его за этот финт: Майкл Кармоди тащил на себе Куинак не одно десятилетие, выходил в любую погоду и в любые воды, с кошельковыми неводами и ярусами, с гиллнетами и крабовыми ловушками, за всем, что разрешалось ловить и годилось в пищу, он выстроил предприятие с ежегодным уловом не меньше и не хуже, чем у многих пра-кооперативов. Он заслужил свой отпуск.

Не составляло труда найти замену парням Каллигана. Не все мальки Шинного города оставили давнюю мечту о том, чтобы заработать на дорогу домой и чтобы еще осталось, некоторые все так же болтались в доках, в отличие от своих приятелей, предпочитавших валяться на пустых грузовых покрышках, нюхать клей и вырезать узоры на внутренностях резиновых шин.

11

Букв. святое тело (порт.).

12

Папа Легба – одна из центральных фигур в религии вуду, особенно чтимый в гаитянском варианте этой религии, дух-лоа, один из посредников между прочими лоа и людьми; животное, посвященное Папе Легбе, – собака.