Страница 5 из 10
Власти ломали над этим вопросом голову несколько месяцев, а затем, в конце 1939 года, распорядились о закрытии предприятия Дасслеров на следующий год. Решение, правда, вскоре было отменено, ведь правительство нуждалось хотя бы в одной фабрике, производящей спортивную обувь. Наконец фирма получила разрешение на изготовление 6000 пар в месяц.
7 августа 1940 года Ади получил от вермахта письмо, чего уже давно опасался. От него требовалось в начале декабря приступить к обучению на радиста в тринадцатом полку связи в Бухенбюле под Нюрнбергом. Среди призывников были и Кристоф Целяйн – один из ближайших друзей братьев Дасслеров, и оба сына их сестры Мари.
В отличие от обоих своих племянников, Ади вскоре был освобожден от воинской обязанности. 28 февраля 1941 года в чине офицера, всего после трех месяцев службы, он получил бронь. Видимо, он смог убедить чиновников, что его технические познания незаменимы на производстве. Между тем выпуск спортивной обуви был строго регламентирован и ограничен теми наименованиями, которые выбрали нацисты. В письме деловому партнеру Дасслеры объясняли, что их ассортимент состоит на 80 процентов из гимнастической обуви, на 15 – из футбольных бутс и на 5 – из шиповок для бега. Правительственные предписания также подразумевали, что торговцы должны делать заказы по этим трем категориям в точно таком же соотношении. Как и прежде, в каталоге были представлены шиповки «Вайцер», а ассортимент футбольных бутс был расширен моделями с такими названиями, как «Кампф» и «Блиц».
Пока немецкие солдаты опустошали Европу, жизнь в провинциальном Херцогенаурахе текла почти что в привычном русле. Дасслеры, как и их соседи в то время, для собственного стола разбили в саду овощные грядки. Кете также держала кур и несколько свиней. После того как Ади снова оказался дома, жизнь семьи, включавшей теперь кроме старших, Инге и Хорста, также Карин и Бригитту, стала напоминать идиллию. По воскресеньям они встречались с друзьями за продолжительным завтраком или организовывали пикники на берегах Аураха.
В течение войны ведомства закрывали все больше маленьких фабрик и концентрировали производство на нескольких больших предприятиях. Хотя компания Gebrüder Dassler была небольшой, ей снова и снова удавалось избежать закрытия. В то время как бюрократы в Берлине принудительно консервировали производство сотен фирм, Дасслерам разрешили удвоить месячную норму выпуска. Но так как все больше мужчин забирали на фронт, в компании ощущалась серьезная нехватка персонала. Чтобы иметь возможность выполнять заказы, Ади Дасслер запросил в октябре 1942 года пять русских военнопленных.
Между тем и жители немецких городов почувствовали дыхание войны вследствие серьезных бомбардировок. В Херцогенаурахе люди дрожали от страха две ночи подряд в своих погребах, пока в небе кружила бомбардировочная эскадрилья, оставившая в руинах Нюрнберг и Вюрцбург. Сам городок остался в целом нетронут, но пять человек погибли от осколков снарядов. Открытие Восточного фронта в июне 1941 года имело гораздо бо́льшие последствия для жителей города.
Военная атмосфера оставила свой след и в семье Дасслеров. Главным виновником раздоров был Рудольф. Его сестра Мари, к примеру, была просто раздавлена, когда он отказался устроить на фирму двух ее сыновей. «Рудольф отклонял все ее просьбы. Он полагал, что на предприятии уже достаточно семейных проблем, – вспоминает его свояченица Бетти. – Он мог быть невероятно грубым и упрямым».
Фриц, старший из трех братьев, обычно вставал на сторону Рудольфа. Он руководил в старом фамильном доме на Ам Хинтерграбен фабрикой по пошиву кожаных штанов, ныне обязанной производить сухарные сумки для немецких солдат. Фриц тоже был убежденным нацистом, он с гордостью носил на лацкане партийный значок со свастикой. Хотя в начале войны он и сотрудничал с братьями, чтобы защитить некоторых своих служащих, в дальнейшем их отношения с Ади испортились.
Фриц, к примеру, не замедлил командировать молодую Марию Планер на место помощницы ПВО люфтваффе. С 1938 года она шила у него на фабрике, а до этого четыре года работала у братьев Дасслеров. Ади принял близко к сердцу новость о том, что Мария потеряет рабочее место на кожевенной фабрике. «Он считал, что Фриц повел себя непорядочно, потому что оба моих брата уже были на фронте», – вспоминает Мария Плонер. Ади Дасслер взял ее в свою фирму, где она без риска могла работать до конца войны. Он также уберег и отца Марии, Якоба Плонера, известного в городе коммуниста, приняв его на работу.
Раннее освобождение Ади от военной службы тоже вызывало недовольство. Создавалось впечатление, что именно младший брат незаменим в управляющем дуэте, и это раздражало Рудольфа и Фридль. Они внушили себе, что Ади, под дурным влиянием Кете, собирается избавиться от них. Растущее напряжение вылилось, наконец, в серьезную ссору, и подозрения Рудольфа приобрели совершенно параноидальный характер.
Однажды ночью, когда над Херцогенаурахом снова появились бомбардировщики, Рудольф вместе с Армином, Фридль и Бетти спрятались в убежище. Вскоре туда протиснулись Кете и Ади, пребывавший явно не в духе. «Снова эти сволочи», – проворчал Ади, зайдя внутрь. Для Бетти было очевидно, что он имел в виду самолеты, но Рудольф взорвался от ярости. «Никто не мог доказать Рудольфу, что замечание было не в его адрес», – вспоминает Бетти.
Конфликт перерос в открытую ненависть, когда в январе 1943 года Гитлер объявил тотальную мобилизацию, чтобы форсировать окончание войны. Это означало, что все мужчины в возрасте от 16 до 65 лет и все женщины от 17 до 45 были призваны на защиту рейха. В то время как Ади Дасслер по-прежнему имел бронь как незаменимое лицо на предприятии, Рудольф прибыл в полк в саксонском Глаухау.
В начале апреля Рудольф получил должность на таможне в городке Тушин округа Лицманштадт. Так назывался польский город Лодзь во время немецкой оккупации, в период которой было уничтожено почти все еврейское население города. Из-за мнимой куриной слепоты Рудольфа определили в канцелярию. По сравнению с миллионами других немецких солдат он хорошо устроился, но все равно не мог простить брату, что того не призвали. Кете Дасслер вспоминала позже о злобном письме Рудольфа: «Я не побоюсь ходатайствовать о заморозке предприятия, – писал он из Тушина Ади, – чтобы тебя определили к занятию, где ты сможешь вволю поиграть в начальника и показать себя первоклассным спортсменом в стрельбе».
Шесть месяцев спустя Рудольф, казалось, добился своей цели. Бумага из Берлина сообщала Ади, что обувная фабрика должна быть закрыта. Война требовала дальнейшей мобилизации рабочих и реквизиции машин для производства оружия. Йозеф Геббельс произнес речь о тотальной войне, что сулило новые несчастья гражданскому населению. Последние резервы страны были мобилизованы на войну, а оставшиеся граждане, прежде всего военнопленные, должны были отрабатывать смены по 70 и больше часов в неделю на оружейных заводах. Кроссовки больше были не нужны, ведь достижения в спорте и культуре были несовместимы с концепцией тотальной войны. Фабричные станки следовало использовать для изготовления деталей для танков и противотанковых гранатометов.
Рудольф, который на момент этого известия как раз был дома в отпуске, поспешил на фабрику, чтобы припрятать запасы кожи и покончить с производством обуви. К своему возмущению, он обнаружил, что его брат успел первым побывать на складе и уже прибрал к рукам всю кожу, и потому он обратился к высокопоставленным друзьям из районного национал-социалистского комитета. Ади незамедлительно вызвали в управление. «Мой деверь был, вероятно, крупной шишкой, потому что от мужа потребовали явиться в срочном порядке, и там эти господа весьма оскорбительно с ним обращались», – заявила позже Кете Дасслер.
Волнение улеглось, когда Рудольф вернулся на свою таможню. Но и из далекой Польши он делал все, чтобы снова заполучить контроль над фирмой. Через свои связи в люфтваффе он пытался выбить договор на изготовление вместо оружейных деталей сапог для парашютистов и даже оформил заявку на получение патента. Рудольф надеялся, что, если предприятию будет доверено производство сапог, он сможет вернуться в Херцогенаурах и взять дело в свои руки. К его несчастью, в проекте обнаружились изъяны. Из плана ничего не вышло.