Слепой. Повелитель бурь

– Только не надо политических диспутов, – поморщился Потапчук. – К тому же, естественный износ защитных сооружений тоже был учтен при составлении графика.

– Ну тогда я не знаю! – Глеб развел руками. – Тогда и впрямь остается предположить, что у Господа Бога в отношении нас имеются свои собственные планы, и притом самого радикального свойства. Такие ребусы не по моей части, поскольку Господа Бога трудновато поймать на мушку.

– Гореть тебе в аду за такие слова, – шутливо предупредил генерал. Глебу показалось, что шутил он только наполовину. – И потом, есть кое-что, чего не знают даже наши аналитики. Я тут порылся в милицейских сводках и обнаружил кое-какие данные… Понимаешь, месяц назад при тушении лесного массива пожарники обнаружили посреди горящего торфяника два трупа. Один из них был опознан как работник местного лесхоза. Опознали его по ружью – вернее, по тому, что от ружья осталось. Ну и еще по кокарде… Второй – неизвестный, застреленный из этого самого ружья. Возле него нашли газовый револьвер, переделанный под мелкокалиберный патрон. Две пули из этого револьвера обнаружились в теле лесника – одна в груди, а другая – в голове. Там же нашли обгоревшую жестяную канистру, а на дороге – остов «нивы». «Нива» эта к тому времени уже неделю числилась в угоне. Официальная версия такова: какой-то сумасшедший приехал туда на угнанном автомобиле и пытался поджечь лес. Лесник его застукал, между ними завязалась перестрелка, в результате которой оба погибли.

– Изящно, – сказал Глеб. – А главное, никого не надо искать. Сумасшедший, значит? Знаете, у Станислава Лема есть повесть, где один герой говорит, что безумие вроде мешка, в который не слишком компетентные следователи склонны складывать все преступления, мотивы коих им непонятны. Боюсь, для сумасшествия это чересчур громоздко: угнанная машина, канистра с бензином, да еще и револьвер… Странно. Ни один псих не стал бы так тщательно готовиться к обыкновенному, да еще и совершенно бесцельному поджогу.

– Это ерунда, – сказал генерал. – Откуда нам знать, к чему стал бы готовиться псих. Я точно знаю одно: ни один псих не смог бы всадить в человека две пули подряд из плохонького самодельного револьвера, перед этим получив заряд медвежьей картечи между лопаток. И ни один лесник, пусть даже с самым героическим прошлым, не смог бы вести прицельный огонь с дырой во лбу. Там наверняка был кто-то еще. Я не знаю, кто это был, что он там делал, и сколько трупов на его совести, один или два. Я лишь уверен, что он там был и что ушел он оттуда почему-то пешком, не воспользовавшись машиной, которая находилась в его распоряжении. Это уже само по себе наводит на размышления, не так ли? Особенно если вспомнить о графиках и учесть то безобразие, которое ты можешь увидеть, выглянув в окно. Налицо стихийное бедствие, и организовал его вовсе не господь бог.

Глеб снова пожал плечами.

– Вероятно, но недоказуемо, – сказал он. – Да полно, Федор Филиппович, к чему вы это ведете? Забудьте вы об этом!

– Не могу, – вздохнул генерал. – Как говорится, и рад бы в рай, да грехи не пускают. Начальство получило копию отчета аналитического отдела и поручило мне расследование.

– Расследование пожаров на торфяниках?

– А также наводнений, сходов лавин, селевых потоков, прорывов дамб… Ну, и так далее. Словом, я уже второй день подряд отвечаю за погоду в стране. На пенсию, что ли, уйти? Вгонят они меня в гроб, умники эти… Понятия не имею, с какого конца за это дело взяться. И, между прочим, мне прозрачно намекнули, что было бы очень кстати обнаружить в этом деле чеченский след. Я вот тут подумал: а может, это и вправду ичкеры? В принципе, организовать сход лавины или внести некоторые изменения в конструкцию дамбы на водохранилище не так уж трудно…

– Я так не думаю, – возразил Слепой. – Чеченцы прячут от нас своих преступников, но об их преступлениях трубят на весь свет, как о великих подвигах во имя Аллаха. А здесь картина совсем другая. Прячут не преступника, а само преступление, придают ему вид стихийного бедствия, над которым люди не властны. А может статься, что никто ничего не прячет, и преступлений никаких нет. Во всяком случае, на вашем месте я бы не стал официально вешать всю эту бодягу на горцев. Смеяться над вами весь мир будет, Федор Филиппович, а начальство, которое само же все это и затеяло, останется недовольно: дескать, Потапчук контору опозорил, да что там контору – всю страну!

Генерал вздохнул.

– Помощи от тебя… Я ведь и сам отлично знаю, чего не следует делать. Не курить, не сорить, не пороть горячку и не давать сделать из себя козла отпущения… Это все не содержит в себе ничего конструктивного.

Глеб взял со стола кружку с остывшим кофе, отхлебнул и поморщился – ну торф и торф!

– Давайте не будем ходить вокруг да около, – предложил он. – Вы хотите, чтобы я взялся за это дело?

Потапчук помедлил с ответом, с озабоченным видом заталкивая в портфель свои графики.

– Нет, – ответил он, защелкнув замок. – Нет, Глеб Петрович. Это дело и впрямь не по твоей специальности. Во всяком случае, пока. И вообще, я очень надеюсь, что никакого дела в действительности не существует. Словом, не обращай внимания на стариковскую воркотню. Генералы – тоже люди. Хочется иногда, понимаешь ли, просто поговорить с приятным человеком, на жизнь пожаловаться: дескать, начальство глупостями донимает, и подчиненные – сплошное дурачье… На самом-то деле все совсем не так, однако…

Он оборвал себя на полуслове, махнул рукой и завозился, убирая в карман сигареты, с намерением встать и уйти.

– Коньяк, – как бы между делом сказал Глеб. – Где-то здесь у меня стояла бутылка хорошего коньяка. Если вы, товарищ генерал, в мое отсутствие не использовали квартиру для оргий с манекенщицами, она должна была меня дождаться.

– Это меняет дело, – сказал Потапчук, снова опуская на пол свой неразлучный портфель. – Какой же русский откажется выпить?

Глеб встал и, повернувшись к генералу спиной, принялся возиться у бара, доставая коньяк и рюмки. На его губах играла невеселая улыбка. Потапчук мог сколько угодно прикидываться этаким простоватым дядечкой, которого вдруг потянуло на откровенность, но Сиверов знал генерала не первый год и отлично видел, что вся эта метеорологическая история была рассказана не просто так, а с неким умыслом. Знать бы еще, с каким…

– Если позволите, – произнес он, выставляя бутылку и рюмки на стол, – я могу высказать кое-какие предварительные соображения по этому делу. Вдруг да пригодятся?

– Ну-ну, – сказал Потапчук с таким видом, будто затеял разговор вовсе не для этого. – Попытайся. Это даже любопытно. Голова у тебя светлая, мышление свободное, без этих шор, которые рано или поздно появляются в мозгах у любого должностного лица… А лимончик-то подсох!

– Подсох, – согласился Глеб, разливая коньяк по рюмкам. – Но другого нет. Так вот, Федор Филиппович, относительно этого вашего дела… Мне кое-что пришло в голову. А что, если расследовать его так, будто уже доказано, что преступление имело место? Что, если начать действовать по классической схеме – то есть попытаться определить мотив?

– Это банально, – сказал генерал. – Я ждал от тебя большего. И потом, какой мотив может быть у лесного пожара? Или, скажем, у наводнения? Такое мог бы учинить маньяк, но, поскольку речь идет не об одном отдельно взятом случае, а о регулярной деятельности в масштабах всей страны… Словом, одному человеку такое просто не под силу. Организация маньяков? Что-то я о таких не слышал.

– Ну да?! – изумился Глеб. – Да их сколько угодно! Аль-Кайеда, РНЕ или, к примеру, коммунистическая партия… Ба! Да вы же сами в ней состояли! А говорите, не слышали… Но в одном вы правы: бескорыстные маньяки бывают, а вот о бескорыстных организациях и группировках современной науке и впрямь ничего не известно. Поэтому на первое место автоматически выступает традиционный вопрос любого следствия: кому выгодно?

– Банально, – повторил генерал. – Ну и кому, по-твоему, может быть выгодно наводнение? Мародеру, который шарит по брошенным домам в поисках добычи?